20.12.1961
Упросила сестру взять меня с собой на ее творческий вечер. "Разве я тебе дома еще не надоела?" – спрашивала она, но в конце концов уступила. Клуб рентген-института (каких только нет институтов!) находится довольно далеко от нас, но за нами прислали машину с очень вежливым водителем Виталием. Он довез нас быстро и бережно, развлекая по пути остроумными анекдотами с легким налетом фривольности. Если бы мне можно было бы помолодеть наполовину, то я бы позволила себе влюбиться в него. Виталий отметил наше сходство, на то сестра сразу же заявила: "Выступать у вас сегодня будет Изабелла Георгиевна. У меня по расписанию вечер в Колонном зале". Виталий поначалу не понял, что она шутит, и испугался – как же так, ведь мы же договаривались. Я успокоила его. Сестра сказала: "Ничего, вот послушаешь разок-другой, и начнем работать на пару. Это же в два раза больше денег". Меня поначалу пугало слово "клуб", потому что в разговорах я несколько раз слышала уничижительное "клубная самодеятельность", и клубы рисовались мне чем-то таким, не очень благоустроенным и большим. Но этот клуб оказался весьма достойным. Настоящий театр со сценой, залом, мягкими сиденьями и, что важнее всего, с превосходной acoustique. Сестра говорила негромко, совершенно не напрягала связки, но ее было хорошо слышно во всем зале. Сестра прочитала "Индейского петуха", два стихотворения А.А., рассказала о своих ролях, а потом начались вопросы. Меня приятно удивило, что вопросы и сейчас принято задавать в старой манере – путем записок. Я почему-то считала, что их станут задавать вслух с мест, а это в некотором роде сбивает выступление с ритма. Говорить должны только на сцене и никаких реплик из зала, с этим классическим правилом я полностью согласна. Очень удивили вопросы. Публика в зале собралась интеллигентная (медицинский научный институт), поэтому ничего такого не спрашивали, но среди вопросов попадались не совсем деликатные. "Были ли вы замужем?" – "Почему вы не снялись в "Иване Грозном?" – "Правда ли, что вы племянница Чехова?" Про замужество сестра ответила: "Была и есть – за театром!" Ей аплодировали. Насчет "Ивана Грозного" ответ был уклончивым: "не все зависит от нас", а о родстве с А.П. сестра ответила так: "считаю себя его духовной дочерью", и ей снова аплодировали. Ей много аплодировали, и вообще атмосфэра в зале была очень теплой. На вопрос про Алису Георгиевну, Ниночкину tante, сестра отвечать не стала. Сказала: "А вы пригласите ее, она вам сама расскажет". Вечер получился замечательный. Я нисколько не пожалела, что поехала. Жалею, что не бывала на вечерах сестры раньше. Я увидела актрису Раневскую, актрису, а не свою сестру Фаину, и увидела ее не в гриме, не в образе, а такой, какая она есть на самом деле. Такой, какой я ее не знала. Отношение мое к сестре немного изменилось, стало каким-то возвышенным, что ли. Не почтительным, а именно возвышенным. Виталий отвез нас обратно. Дома сестра спросила, понравилось ли мне ее выступление. Я ответила утвердительно в самых превосходных степенях.
– А что не понравилось? – неожиданно спросила сестра.
– То, что не было пианино и ты не пела, – сказала я.
– Не хватало мне еще представлять тапершу! – фыркнула сестра. – Чего доброго, еще и пропаганду буржуазного мещанства припишут. Ко мне и без этого постоянно пристают. А почему вы читаете Ахматову? А почему вы не читаете Твардовского? Я отвечаю, что читаю то, что считаю нужным, а Твардовский у меня в печенках сидит, потому что мы живем по соседству. Ах, как бы я хотела жить по соседству с Анной Андреевной! Ты знаешь, что бы она сказала, увидев, как я представляю тапершу во время встреч с публикой? Она бы сказала: "Фаиныш, как это на вас похоже". Но я не хочу петь на вечерах. Второй Обуховой я все равно не стану.
24.12.1961
Вчера у нас был "загул", как его назвала сестра. Сначала мы поехали к Ниночке, потом вместе с ней отправились к А.Г. (сестра рассказала А.Г., как ею интересуются зрители), оттуда отправились в дом артистов к Елочке, а от нее нас "украла" Н.С., и наш "загул" закончился на Ордынке. От смены лиц и впечатлений у меня разболелась голова. Сестра подозревает, что всему виной вино (дурной каламбур), которого я, по ее мнению, перепила, но я-то знаю, что пила мало. Просто уж очень сумбурный выдался день. У Елочки произошел конфуз – она спросила меня, видела ли я первый фильм ее сына (он пока что и единственный, насколько я поняла), а сестра, не дав мне ответить, сказала: "не видела и не собирается смотреть, потому что смотреть там нечего". Е. обиделась, видно было по лицу, сестра пустилась в пространные объяснения насчет того, что единственный, кто сыграл хорошо в этой картине, был С., но одному ему такой "воз дерьма" не вытянуть и пр. Е. оттаяла, но не до конца. Я поняла истинные мотивы сестры, определившие ее отрицательное отношение к этой картине, но мотивы мотивами, а деликатность деликатностью. Если С. имел несчастье сняться в одной картине с неприятной тебе особой, то это еще не повод для того, чтобы портить настроение его матери. Лучше бы промолчала и дала бы мне возможность ответить: "Ах, все собираюсь, да никак не соберусь". Теперь я просто обязана посмотреть эту картину и выразить Е. свое восхищение игрой ее сына. Даже если он там играл плохо, что маловероятно, потому что мальчик талантлив, я все равно расхвалю его. Исправлю оплошность сестры. Воистину, mea lingua mea inimica est!. В гимназии я так злилась, когда зубрила латынь, поскольку считала, что нет решительно никакого смысла в том, чтобы учить мертвые языки, а потом вдруг осознала, что попутно с латынью выучила итальянский, смесь латыни и французского.
26.12.1961
Сестра вспоминала, как когда-то мечтала сыграть принцессу Турандот. Обнаружив мое незнание этой пьесы, выбранила меня и вкратце пересказала сюжет, а заодно рассказала и про Вахтангова с его театром. В 21-м году она написала Вахтангову письмо, но ответа не получила. Сестра считает, что письмо попросту не дошло по назначению, потому что только такой наивный человек, как она (это она назвала себя "наивной"), мог отправлять письма в то время. "Ехал через Москву приятель и взялся бросить письмо в ящик на вокзале, да, видимо, бросил не в тот ящик", – горько шутит она. Сестра дважды назвала театр Вахтангова "приютом", я спросила почему и узнала, что туда после закрытия Камерного театра взяли Таирова и Алису Георгиевну. Как все причудливо переплетено – сестра служит в театре, который создан, как она выражается, "на костях" Камерного, дружит с племянницей А.Г., Ирина была женой З., который работал вместе с Вахтанговым, Раечка знакома с дирижером Корнблитом, дальним родственником Таирова… Стоит только потянуть за какую-нибудь ниточку, как в руках у тебя окажется целый клубок.
27.12.1961
– Младой военнопленный желает заполучить в свои сети старую премудрую пескариху… – бурчит себе под нос сестра и вдруг начинает напевать: – Младой военнопленный, болван наш несравненный, такой непостоянный, негодник окаянный…
Все до конца я не запомнила.
– Репетирую фанфары, – говорит она, встретившись со мной взглядами. – Ты же советуешь мне петь почаще. Скажи-ка, не лучше вместо "негодник" вставить "засранец"?
Я киваю. Пусть будет "засранец". Но разве разрешат произнести это слово со сцены. Здесь очень строго относятся к ругательствам. "Кукиш", пожалуй, самое неприличное слово, которое встречалось мне в здешних спектаклях.
– Младой военнопленный, болван наш несравненный, такой непостоянный, засранец окаянный… – поет сестра.
Рифму она чувствует и какие-то способности к поэзии у нее определенно есть.
– Что за роль? – интересуюсь я. – Новая?
– Старая, с 15-го года, – отвечает сестра. – Блудная дочь репетирует свое возвращение. Не уверена, что дело дойдет до спектакля, но подготовиться на всякий случай надо.
28.12.1961
– Драматург Штейн, Александр Петрович, – представляет мне сестра гостя, – человек хваткий, но непрактичный.
– Помилуйте, Фаиночка, – смеется гость, – разве можно быть и хватким и непрактичным одновременно? Одно исключает другое.
– У вас получается, – сестра тоже смеется. – Вы пишете в нужное время правильные пьесы, и это доказывает, что вы человек хваткий. Но ваш псевдоним… Если бы я была Фаня Рубинштейн, то разве бы я отбросила от своей фамилии начало? Я бы отбросила конец и была бы Фаней Рубин! Претендовала бы на самые высокие ставки, на самые большие гонорары. Говорила бы: "Это вы Штейнам столько платите, а я – Рубин!" В советском искусстве нет ни одного Рубина, есть только конферансье Алмазов, который умеет одновременно шепелявить и говорить в нос.
Александр Петрович во время войны служил на флоте. Называет себя "литературным матросом второй статьи". На вопрос о том, кто первой статьи, отвечает: "Станюкович". Стыдно признаться, но я даже не знаю такого.
29.12.1961
Чтобы не начинать вторую тетрадь в конце года, вклеила листочек в эту. Новую тетрадь начну в новом году и, вообще, возьму себе за правило каждый год начинать новую тетрадь. Интересно, сколько тетрадей у меня соберется. Очень надеюсь, что не менее десяти, а то и все двадцать. Важно не только прожить годы, но и сохранить ясность мысли. Бабушка Сара дожила до девяноста восьми лет, но последние двадцать была сущим ребенком. В конце первой из моих тетрадей, наверное, следовало бы записать что-то важное, но что важного я могу записать, если все сегодняшнее утро прошло в страшной суете. Мы с сестрой искали ее документы – паспорт, сберегательные книжки, удостоверения, которых вдруг не оказалось на месте. Кого только не успела заподозрить сестра, вспомнив, что последний раз она видела документы недели две тому назад! Мы перевернули вверх дном не только ее комнату, но и мою, на кухне тоже искали, но так ничего и не нашли. "Что будет, если какая-нибудь сволочь с моим паспортом проберется в Смольный! Что будет!" – причитала сестра, а я от поисков одурела настолько, что не понимала, шутит она или боится всерьез. Выбившись из сил, сестра села за стол и начала составлять список подозреваемых, а я начала наводить порядок, потому что квартира выглядела словно после погрома. Искали мы нервно, торопливо, поэтому все, что можно было перевернуть, было перевернуто, а что можно разбросать – разбросано. Вдруг до ушей моих донесся страшный вопль. То кричала сестра. Выронив книги, только что поднятые с пола, я поспешила на кухню и на пороге столкнулась с сестрой. Она прошла к шкафу, запустила руку в карман своего старого пальто и вытащила оттуда документы. Оказывается, она спрятала туда их сама дней десять назад, когда приходил электрик чинить выключатель. Зачем спрятала, если документы и так были под замком? Захотелось. Подумала вдруг, что ящик с замком наводит на мысли о чем-то ценном, а в кармане пальто никто не догадается искать. "Капрыз нашел, – сказала сестра, качая головой, и добавила: – Капрыз со склерозом от маразма привет передают". Я не думаю, что ей стоит сильно убиваться по этому поводу. Забывчивостью страдают все люди, и желание перепрятать что-то с места на место тоже посещает всех. Это не склероз и не маразм, а просто стечение обстоятельств, лишний повод для наведения порядка.
01.01.1962
Вэй з мир! Во дворе пьяный народный писатель подрался с не менее пьяным народным артистом! Разбитые лица, одежда в крови, оба, несмотря на почтенный возраст, крепкие мужчины и дрались всерьез. Причина ссоры – выясняли, кого из них больше любит народ.
– Один мой знакомый актер говорил коллегам: "да тебя же только один народ и любит", когда хотел оскорбить, – сказала сестра, наблюдая за тем, как жены уводят драчунов, все еще порывающихся продолжить драку.
Дом на Котельнической набережной, "замок", один из лучших домов Москвы – и такая безобразная сцена. Отцовские служащие спорили шепотом, потому что в конторе всегда были посторонние, а на втором этаже жила наша семья. Чтобы кто-то из них устроил драку до крови, я и представить не могу. Чтобы Шаляпин подрался с Буниным, поспорив по поводу известности? Даже вообразить такого не могу!
– Подожди, увидишь еще не такое, – "обнадеживает" меня сестра. – Здесь иногда такие баталии разыгрываются, настоящее Бородино пополам с Ватерлоо… Милицию вызывают, а она в битвы титанов вмешиваться боится.
04.01.1962
За несколько часов до Нового года возле Минвод разбился самолет, летевший из Тбилиси. Из-за плохой видимости самолет врезался в гору. Рассказал об этом наш сосед А.П. Возвращаясь в Москву из санатория, он застрял в аэропорту и был так угнетен катастрофой, что сдал билет и уехал в Москву на поезде. Ехать пришлось в плацкартном вагоне (солисту Большого театра!), в пути бедный А.П. так настрадался, что вся польза от лечения пошла насмарку. "Понесло же вас зимой в санаторий", – сказала сестра. А.П. объяснил, что очень любит южную зиму и к тому же с декабря по февраль в санаториях мало отдыхающих, а он очень ценит на отдыхе покой.
07.01.1962
– Не выношу тех, кому любой рояль скрипка! – говорит сестра, не откладывая, а отбрасывая от себя газету, читает вопрос в моем взгляде и поясняет: – Хазэр-фисл. Сегодня в моде Куба – давай сюда кубинскую пьесу, завтра будет юбилей Карла Маркса, будем ставить про Маркса. Ты помнишь издателя Маркса?
– Помню, что был такой, – отвечаю я.
– Был! – хмыкает сестра. – Адольф Маркс! Почему бы не поставить пьесу про него? Прогрессивный же был человек, сеял разумное, доброе, вечное. Наверху, как увидят "Маркс", так сразу подпишут все разрешения. А потом будет премьера… Сидит на сцене Маркс, пишет что-нибудь или читает, заходит жена и говорит: "Адольф, пора обедать". Адольф! Маркс – и Адольф?! Всех хватит кондратий, и пьеса будет иметь невероятный успех. Кстати, а папу Адольфа звали Фридрихом, как Энгельса. Как тебе такая пьеса? В основу можно положить какой-нибудь революционный эпизод. Что, не нравится? Эйзенштейн бы оценил, но снимать бы такое не стал. Но почему бы не помечтать, ведь я же говорю о книгоиздателе, а не о каком-нибудь черносотенце. А можно поставить пьесу о декабристах. Я бы сыграла чью-нибудь мать, мать, провожающую сына на Сенатскую площадь! Он бы ушел, весь такой целеустремленный, а я бы бежала за ним и кричала: "Сынок, не опаздывай к обеду!" Какая связь между Сенатской площади и обедом? Никакой, но это бы прозвучало…
Сестра не перестает меня поражать. Сколько замыслов! Сколько идей! Как глубоко она проникает в каждый образ! Как точно находит нужные штрихи. Всего две фразы, а я уже вижу старую графиню, мать декабриста. Не сестру в роли старой графини, а именно ее саму. Такой талант, такой ум, такой опыт! В этом году исполняется 25 лет работы сестры в кино. Ей уже намекнули, что решается вопрос о телевизионной передаче, посвященной этому юбилею. "Что ж, сыграю в ящик!" – лихо пошутила сестра, имея в виду под ящиком телевизор. Я попросила ее больше так не шутить. Не та тема, чтобы шутить. Неспроста же говорят, что половину наших бед мы призываем сами. Но сама мысль о передаче меня радует. Хочу, чтобы это была большая передача и в ней бы снялись все наши близкие друзья. Сестра же подозревает, что это будет "салат из эпизодов и портрет юбилярши сверху". Поглядим, кто из нас окажется прав. "Пусть будет салат из эпизодов, – говорю я, – лишь бы случилось". 25 лет в кино! У меня голова кружится, когда я думаю об этом! 25 лет!
10.01.1962
Приходил смешной молодой человек Саша, начинающий драматург. Убеждал сестру, что будущее за наукой и только пьесы на фантастические темы могут иметь грандиозный успех. Саша не то дальний родственник Ниночки, не то сын кого-то из ее подруг. Сестра для него непререкаемый авторитет. "Ваша Маргарита Львовна – это апофеоз!" – повторил он несколько раз. Оставил сестре для прочтения толстую папку со своей "лучшей" пьесой. Сестра спросила сколько у него их всего. "15!" – гордо ответил Саша. Днем он преподает в школе, по вечерам проверяет тетрадки учеников, а по ночам пишет пьесы. Прочитав первую страницу Сашиной рукописи, сестра пришла в неимоверный восторг. Роль, предназначавшаяся для нее, оказалась ролью 17-летней девушки. "Юноша он странный, но мне все равно приятно! – смеялась сестра. – Завтра же расскажу всем в нашем террариуме, что у меня есть персональный драматург, который пишет мне роли 17-летних красоток. Пусть завидуют!"
12.01.1962
Глаза мои давно привыкли к убогости здешних нарядов, но все равно, каждый поход в магазины одежды навевает меланхолию. "Что ты там хочешь найти?" – смеется сестра. Сама не знаю. Всякий раз надеюсь, вдруг начали выпускать что-то стоящее. Сестра объясняла мне, насколько сложен и долог здесь процесс выпуска новых товаров. Все до мелочей надо согласовывать с министерствами, получать множество разрешений и пр. "В старые времена было легче стать поставщиком императорского двора, чем сейчас "пробить" новый фасон шляпки", – сказала она. Пример впечатлил. Помнится, рассказывали, что водочный "король" Шустов, едва ли не на протяжении всей своей жизни добивался звания поставщика двора, но в конце концов получил его.
14.01.1962
"Другое поколение", – говорит сестра. Во времена нашей юности с поколениями все было ясно – старики, люди зрелого возраста, молодые люди. Сейчас же все иначе. С. и Л. не могут понять друг друга, потому что они принадлежат к разным поколениям. При разнице в возрасте всего-то в семь лет. Но С. успел поучаствовать в гражданской войне, а Л. тогда еще была девчонкой – и у них противоречия, похожие на тургеневский конфликт отцов и детей. Бедный Тургенев! Из всех русских писателей его мне жаль больше всего. Как его мучила Полина, а он терпел, терпел, терпел…