В конце концов мне пришлось открыть. В дом ворвались двое в рабочей одежде. Немного испугавшись, я спросила, чего они хотят.
– В вашей ванной поломка, газовая служба прислала нас ее устранить, – ответили они.
– Прошу вас, не разбудите ребенка!
Пока они возились в ванной комнате, я ждала сидя на кровати – почему-то сразу поняла, что лучше всего оставаться пассивной. Так продолжалось довольно долго. Наконец они удалились, не дав никаких объяснений. На следующее утро я рассказала об этом случае друзьям, и все разом воскликнули: "Мы же вам говорили!"
Несколько дней спустя меня пригласили на встречу с дуче, и я ответила, что это меня не интересует. Через год, когда я подала прошение о визе, чтобы навестить неизлечимо больную подругу, мне запретили въезд в страну. Мое огорчение было почти невыносимым, но любовь к независимости – еще больше.
Глава 8
Сухой хлеб, черная икра… и водка.
– Послушайте, – сказал Колкомбе, производитель ткани, которого не пугали ни мои идеи, ни я сама, – в Москве состоится выставка, мы посылаем на нее много тканей, но мало людей: очень немногие соглашаются туда ехать. Как вы?
– А почему не вы? – ответила я.
– Я? – Его огромная фигура затряслась от смеха. – Да я такой толстый, что с трудом влезу в их поезд, а потом, меня трудно накормить. Но вы – вы должны поехать! Это был бы очень полезный опыт!
Для меня Россия была страной генерала Дуракина, которого так любили французы; страной мадам Поповски, приглашавшей детей все равно что на полдник посмотреть, как секут ее провинившуюся горничную; страной молодых нигилистов, для забавы спокойно подкладывавших бомбы под ноги прохожим; страной невероятных, мифических императоров, которые приказывали обезглавить врагов движением мизинца и строили города за одну ночь; страной императриц и танцовщиков, усыпанных крупными драгоценностями; Сибирь, Лев Толстой; медведи, цыгане… и еще несколько сосланных друзей, очень дорогих. Да, эта страна определенно меня привлекает! Кроме того, никто не хочет туда ехать, и это само по себе непреодолимо притягательно.
– Но как я туда поеду?
– Ничего нет проще!
– Кто же все-таки едет?
– Смотрите, вот перечень тех, кто участвует в выставке!
Перечень был озаглавлен "Ярмарка промышленных образцов Франции", и во главе стояли государственный министр Эдуард Эрио; президенты Комитета французской внешней торговли; Национальной компании железных дорог; главы химической и механической промышленности. Среди участников выставки были крупные мукомолы; столпы текстильной отрасли – Бьянкини, Кудье, Колкомбе; командиры перчаточной промышленности – Перрен, парфюмерной – Шанель, Коти и Герлен; представители ликерной и винной индустрии – Курвуазье; производства шампанского – Хейдсик, Поммери и Рёдерер; посланцы крупных универмагов, как "Самаритен"; фабриканты флаконов Питави… и как самое неожиданное, точка над "i", – Скиап…
Скиап, изобретающую туалеты для свободной дамы, принадлежащей к столь изысканной сфере роскоши, попросили создать одежду для средней советской гражданки, такую, чтобы любая женщина независимо от условий жизни могла купить и носить. Это была потрясающая авантюра, полная юмора и иронии, но такая соблазнительная!
Скиап получила визы для себя и своего американского рекламного агента, а также для английского фотографа Сесила Битона.
Закутанные в теплые меховые манто с капюшонами, в огромных сапогах, готовые таким образом противостоять ветрам Северного полюса (на дворе стоял декабрь), взволнованные необычайными предчувствиями, мы сели в поезд как самые настоящие первооткрыватели.
Мы пересекли Польшу, не останавливаясь, вдвоем; вдвоем потому, что в документах Сесила Битона оказалось что-то не так и ему пришлось сойти в Варшаве. Бледного, ошеломленного, мы увидели его на покрытом снегом перроне вокзала. К счастью, на следующий день он к нам присоединился.
На российской границе мы пересели в другой поезд. На большом пустынном вокзале, стены которого были увешаны агитационными плакатами, нам довелось претерпеть вежливый, совсем не обидный, но подробный осмотр. Спальные вагоны русского поезда были весьма грязными, в купе мы ехали с посторонними попутчиками. Моим соседом оказался огромный, не очень чистый субъект, от которого не слишком-то хорошо пахло. Купе запиралось на задвижку. Напротив, вагон-ресторан обладал некоторым шармом и походил на ресторан "Максим" из-за красного плюша и декора 1900 года; стол ломился от закусок, икры и водки, недоставало только цыган…
За окнами поезда на бескрайней равнине вырисовывалась любопытная картина. Через некоторое время я поняла, что меня удивляет: колючая проволока, подобно лесу со зловещим кустарником, тянется на километры вдоль железной дороги. Наконец, мы приехали в Москву в жгучий мороз. Еще до полной остановки поезда сотни женщин вспрыгнули на подножки поезда, цепляясь, как обезьяны, и стали смывать с вагонов грязь потоками воды: встречая иностранцев, прибывших из чужого, внешнего мира, надо стереть следы опасной заразы! Плотная одежда, мужские зимние пальто, черные платки на головах, тяжелые ботинки сильно мешали этим маленьким женщинам, но они проявляли такую отвагу и ловкость, что им позавидовали бы цирковые артисты.
Неизбежный представитель "Интуриста" отвез нас в отель "Метрополь", один из лучших в Москве, где нам отвели относительно комфортабельные номера. Простыни были дырявыми, в ванной не шла вода, зато, если выглянуть в окно, крупным планом был виден Кремль, одна из самых впечатляющих картин в мире. Ничто даже в Риме или на американском Дальнем Западе не производит подобного впечатления могущества. Правда, это не для тех, кто ищет деликатную, совершенную красоту, приверженцы стиля Людовика XIV, любители дрезденского фарфора не найдут этого в Кремле. Его необычный, варварский внешний вид поражает вас, подобно обширным панорамам камней и гор, или гигантам, стремящимся достигнуть неба, или навязчивым кричащим формам: "Никто до сих пор не смог и никогда не сможет нас разрушить!"
На второй день после приезда мы отправились на коктейль в посольство Франции. Супруга посла любезно спросила меня, не может ли она оказать мне какую-нибудь услугу. Я тут же ответила, что хотела бы посетить Кремль и посмотреть залы, где хранятся сокровища России (признаюсь, что обожаю драгоценности). Она ответила, что это невозможно: никто не имеет разрешения туда проникнуть. Несколько мгновений спустя леди Чилстон, супруга посла Великобритании, задала мне тот же вопрос, и я ответила точно так же. "Попытаюсь", – ответила она неуверенно.
На следующее утро она позвонила мне и была в полном восторге: произошло невероятное – я получила разрешение посетить Кремль вместе с послом Великобритании, и Сесил Битон может пойти со мной. В сопровождении вооруженной охраны, на время избавившись от надзора молодой девушки из "Интуриста", которая следовала за мной повсюду, мы проследовали в крепость и вошли за тяжелые двери, за которыми хранились сокровища.
В бесчисленных галереях стояли витрины, заполненные золотом, драгоценными камнями, коронами, церковными одеяниями. Последние особенно были прекрасны, и я просто влюбилась в одно из бархата абрикосового цвета, вышитое изумрудами и огромными жемчужинами. С удивлением я поймала себя на мысли: "Вот бы примерить!.."
Упряжь и экипировка лошадей, сверкающие самоцветами, золотом и бриллиантами; несколько изделий Фаберже из кварца и белой с золотом эмали; великое множество зверюшек и пасхальных яиц. Все это, думала я, возможно, не имеет практического значения, но приносит радость, удовольствие… ах да, еще обеспечивает работой большое количество людей! Но кто и когда сумеет сделать такое снова?..
Я видела платья Екатерины Великой и ее придворных, жесткие от вышивки, представленные во весь рост, с тонкими талиями, они походили на песочные часы. В сопровождении эскорта нас повели погулять по этому городу в городе. Мы посетили дивные храмы, один из которых, носящий название Архангельский собор, был полон народу. Люди деловито суетились вокруг огромных колонн, из них выпали камни. Я спросила у гида, как это произошло. "Это произошло, мадам, – объяснил он, – когда Наполеон въехал сюда со свитой верхом и к колонам привязывали лошадей. Теперь мы их реставрируем". Больше вопросов я не задавала.
Завтрак в посольстве Великобритании оказался замечательным, многие продукты доставлялись на самолетах. Леди Чилстон, прекрасная хозяйка, особенно внимательно отнеслась ко мне и во время пребывания в Москве очень мне помогла. Еда за пределами посольства часто превращалась в фарс. Мои компаньоны постоянно требовали невозможные блюда, к примеру лососину или "антрекот минют", и делали удивленный вид, когда их не получали. Что касается меня, я придерживалась одного меню: сухой хлеб с черной икрой, иногда севрюга и всегда водка. Икру продавали в бакалейных отделах, в больших бочках из красного дерева, откуда доставали большим половником. Свидетельствую, что эта диета чудесно способствует потере веса, и в Париж я вернулась худой, как Ганди, и прекрасно себя чувствовала.
Поезд, который вез материалы для выставки из Франции, где-то потерялся, и у нас оказалась масса свободного времени. Мы осматривали город и несмотря на то, что за нами строго наблюдали, все время получали яркие впечатления. Меня поразил Музей современного искусства, я и не мечтала найти Сезанна, Матисса и художников-импрессионистов, собранных в нескольких залах и развешенных чуть ли не до потолка.
Там же были замечательные полотна Пикассо "Арлекины" голубого периода. Кто их отбирал с такой любовью и знанием дела, прежде чем привезти сюда? Публика состояла в основном из рабочих и крестьян, они снимали обувь при входе (такой обычай принят во всех музеях); смотрели на картины с мрачным видом. Их больше интересовал Музей икон, собранных из церквей и дворцов. Богоматерь с Младенцем и святые в молчании созерцали новый мир. Богородицы немыслимой красоты плыли в синем небе, наклонившись над печальными рясами в форме трапеции. Музей современного искусства был закрыт, по-видимому, из-за декадентских тенденций, и в течение долгого времени оставалась неизвестной судьба его картин.
Что касается театра, кроме известных и чудных опер и балетов, мне очень понравился и запомнился спектакль "Записки Пиквикского клуба". Даже не понимая языка, я легко следила за действием. Переведенный на русский язык, Диккенс казался крайне странным, но костюмы были сделаны с большой выдумкой. Другое интересное представление, на которое я позже попала в Ленинграде, был "Том Сойер". Марка Твена играли дети в декорациях из огромных кусков дерева, по-разному расположенных, что создавало иллюзию мебели и обстановки, как в китайском театре.
Но самое большое впечатление на меня произвела постоянная очередь на Красной площади желающих попасть в Мавзолей Ленина. Я сама выстояла эту очередь и чуть не заледенела. Ленин покоился в стеклянном саркофаге, его восковая фигура в черном костюме и белой рубашке была окружена солдатами.
"Проходите! Проходите!" – подгоняют они публику, так что едва успеваешь что-то разглядеть.
Мы поехали в Царское Село, под Ленинградом, осмотреть дворец Екатерины Великой – огромные залы с украшениями из золоченого искусственного мрамора, янтаря, лазурита и бриллиантов. Огромный стол в одном из залов был накрыт для официального банкета: мейсенский сервиз, аугсбургское столовое серебро. В каждой комнате дежурила маленькая женщина в черном, бдительно наблюдая за нами, и каждая повторяла единственную фразу, которую знала по-французски: "Ne touchez pas! Ne touchez pas!"
Наконец мы попали в квартиру царя: маленькие темноватые комнаты загромождены незначительными предметами, правда личными, множество фотографий. Все это, вплоть до даты на календаре – 31-е число, – осталось в том положении, в каком находилось, когда царь внезапно уехал. Ванная царя, большая, как бассейн, подсвечивалась изнутри, чтобы никто в ней не спрятался. Ванная комната царицы, казалось, была сделана из драгоценного голубого опалового стекла, на самом деле из простого стекла, а полость между стенами заполнена голубой фланелью. Шкафы заполнены платьями, висящими в идеальном порядке, словно ждали, когда их снова наденут. А еще там была маленькая комната без окон, где вся семья собиралась тайком за дверью с тяжелой задвижкой.
На белой равнине, огромной, бескрайней, заалело маленькое пятно; оно постепенно увеличивалось. Из-под снега появился мак, который вырос без солнца, он становился все ближе – это был прямоугольный ящик, покрытый красной материей, его везли две серые лошади. Повозкой правил мужик, двое других следовали за ней пешком. "Похороны, – поняла я, – деревенские, печальные, одинокие, без религиозных обрядов". Вдруг вижу: кусок черной ткани свисает с руки одного крестьянина; ветер его слегка теребит, и на мгновение мелькает лик Богородицы… с трудом верю своим глазам.
Гроб продолжает свое медленное движение и снова превращается в красное пятнышко, прежде чем окончательно исчезнуть из вида.
Однажды я проходила мимо аэродрома: большие самолеты совершали маневры перед посадкой. Внезапно с неба стали падать санитарки, столы, сумки, казавшиеся очень тяжелыми. Санитарки быстро освободились от своих парашютов, открыли сумки и за считаные секунды развернули на открытом воздухе импровизированную операционную. Русские вообще очень увлекались парашютным спортом, даже дети прыгали в парках с парашютом с очень высокой башни.
В Ленинграде в моем отеле серебряные лампы и пепельницы из кварца были прикреплены к стенам цепями. По утрам улыбчивая горничная приносила мне начатый кусочек мыла. Завтрак сервировали на тонком китайском фарфоре, собранном из разных сервизов, серебряные приборы – разного рисунка.
Нева, пересекающая город, замерзла, лед образовал на ней волны. Подобное зрелище было для меня новым, как будто гигант с ледяными руками мгновенно остановил течение реки. Внешний вид города создавал впечатление, что Петр Великий, чтобы заменить недостающие леса (в этой части России их мало), решил создать для своих подданных волшебный лес. Розовые здания поднимались в небо как каменные деревья с золотистыми апельсинами наверху, но все равно атмосфера улиц была полна меланхолической печали, а краска на домах облупилась. В Ленинграде, как и в Москве, возникала мысль, что даже развлечения принимаются всерьез и что люди, одержимые тяжелыми проблемами, забыли, как смеются.
В музеях хранились несметные богатства. Эрмитаж мог похвастать живописными сокровищами голландских, французских, английских мастеров, с которыми не всякий музей способен сравниться. Напротив нас была развернута выставка иранского искусства. Выставленные в залах столетние шатры, расшитые золотом и яркими цветными узорами, не тронутыми временем, были наполнены сказочными коврами и росписью по стеклу, будто волшебный караван остановился на отдых.
Но улицы оставались мрачными и настороженными, как в городе, находящемся в осадном положении.
Москва выглядела более оживленной. Чувствовалась некоторая неприязнь к западной цивилизации, особенно к американской, но тем не менее стремились с ней конкурировать и подражать. Огромная статуя Сталина, возведенная в то время, казалась призраком, весьма безобразным, современного искусства. Некрасивые здания в духе американских небоскребов были похожи на заблудившихся детей в этом восточном городе. Люди, видимо, чувствовали себя неловко в одежде, которая не подходила ни для климата, ни для страны. Ошибка Востока – желание одеваться по-европейски. В магазинах пытались продавать некоторые заграничные продукты, поскольку меня занимали мысли о горностае, я стала искать меха России. Все, что я обнаружила, это очень странная шкурка, напоминавшая крысу. Единственным местом, где еще можно было раздобыть фантастические предметы, оставался так называемый Торгсин. В этом магазине среди прочего я обнаружила серебряное зеркало эпохи Директории и еще по меньшей мере тридцать различных предметов, которые прилагались к нему. Не имея возможности его купить, я вышла оттуда, прижимая к себе большой кофейник из позолоченного серебра, он до сих пор доставляет мне удовольствие всякий раз, когда я им пользуюсь.
Распространился слух, что я нарисовала платье для советской женщины. Сталин решил, что его офицеры будут носить знаки различия – золотые звезды, хорошо сшитую военную форму и брюки с широкими лампасами. Они должны научиться танцевать фокстрот, а комиссары – носить брюки гольф. Солдаты должны учить своих жен хорошо одеваться.
В западных газетах появилась сенсационная новость, будто бы я разработала туалеты, которые предстоит носить сорока миллионам женщин в России. Жена Стаханова, шахтера, зачинателя знаменитого движения, якобы получила в подарок автомобиль, счет в банке и платье последней модели от Скиапарелли.
Вопреки всем этим слухам я нарисовала очень скромное черное платье, типично в моем стиле, с высоким воротом, которое можно надевать и на работу, и в театр. Я сама такое всегда ношу. В комплекте с ним я придумала широкое красное пальто на черной подкладке, застегивающееся на большие простые пуговицы, и шерстяную вязаную шапочку, любой воспроизведет ее без труда; на ней – застежка-молния и кармашек. Эту последнюю мою инициативу заказчики отвергли под предлогом, что это слишком соблазнительно для карманников в общественном транспорте.
Мой стенд на выставке был украшен шарфами с рисунком в виде газетных вырезок, получившими с тех пор повсеместное распространение. На переднем плане разложили модные журналы, французские, английские, американские, и именно они вызывали огромный интерес. Многие молодые русские женщины никогда не видели настоящих модных журналов и больше интересовались тем, как создать новое платье, а не как оно выглядит.
Однажды, забыв что-то в номере, я неожиданно вернулась в свой отель. В тот момент, когда я открывала дверь, вдруг услышала испуганные восклицания… Вхожу и вижу, что мои платья разложены на полу и четыре женщины спешно снимают с них патронки. Все разом принялись говорить, как будто я понимала хоть одно слово. Сев на кровать, я хохотала до упаду и, к их глубокому удивлению, объяснила им жестами, как снимать патронки более быстрым и надежным способом.