Для себя Петлюра хотел того же. Вероятно, он вновь стал искать поддержки в масонских ложах. И может быть, снова натолкнувшись на отказ, сорвался, попытался шантажировать "братьев", угрожать разоблачением, выдачей масонских тайн. На такие угрозы орден всегда реагировал одинаково. Ответом Симону Васильевичу стали выстрелы Шварцбарда.
Стоит повториться: это только версия. Однако в ее пользу говорит демонстративный характер убийства. Средь бела дня, на улице, почти в центре Парижа, практически на виду у полицейских. Так не просто убивают – так казнят. Подтверждает данную версию и оправдательный приговор убийце. Судебная система Франции к тому времени находилась под полным контролем масонства. Можно по-разному относиться к личности убийцы и к его жертве. Можно различно оценивать степень ответственности Петлюры за еврейские погромы. Судьи могли учесть смягчающие обстоятельства и наказать преступника не слишком строго.
В конце концов, можно было добиться помилования у президента Франции. Но перед присяжными стояли четко поставленные вопросы: "Виновен ли обвиняемый Самуил Шварцбард в том, что добровольно стрелял в Симона Петлюру 25 мая 1926 года? Его ли выстрелы и раны от них привели к смерти? Имел ли Шварцбард намерение убить Симона Петлюру?" Дать отрицательный ответ на эти вопросы означало откровенно поглумиться над правосудием. Во Франции позволить себе это могла только одна сила.
В заключение – любопытная деталь. Накануне судебного процесса к видному французскому политику, депутату парламента (ставшему позднее премьер-министром) Леону Блюму, обратилась жена Шварцбарда. Она просила политического деятеля употребить все свое влияние, чтобы спасти ее мужа от смертного приговора (получить который за убийство было по закону вполне реально). Блюм ответил мадам Шварцбард, что ей не о чем беспокоиться – подсудимого оправдают. Так и случилось. Леон Блюм был масоном. Он знал, что говорил.
Такие вот версии. Какая из них истинна? Каждый волен выбирать сам. Несомненно, то, что произошло 25 мая 1926 года, – это преступление. Преступление, к сожалению оставшееся безнаказанным. Но несомненно также и то, что Петлюра полностью заслужил то, что получил. По вине возглавляемого им режима погибли сотни тысяч людей. Не только (и не столько) евреев. От петлюровщины страдали все. И больше всего – украинцы. Убийства, остававшиеся без наказания со стороны властей и, мало того, поощрявшиеся властями, стали нормой в петлюровской Украине. И наверное, есть какой-то высший смысл в том, что сам Симон Васильевич стал жертвой аналогичного преступления. Существует такая поговорка: за что боролся – на то и напоролся. К Петлюре она применима в полной мере.
Долгий путь Ивана Огиенко
В этой главе речь пойдет об очередном "великом украинце". Ныне его называют "одним из лучших сынов украинского народа", "ученым с мировым именем", "представителем славной когорты деятелей украинского возрождения", "выдающимся подвижником украинской национальной идеи" и даже "красой нации". Его имя присвоено Каменец-Подольскому национальному университету, Житомирскому училищу культуры, специализированной школе в Киеве. В его честь названы улицы многих городов (Киева, Львова, Житомира, Каменец-Подольского и др.). На малой родине – в городке Брусилове Житомирской области – ему установили памятник. Национальный банк Украины выпустил посвященную ему монету, а Укрпочта – марку. Учреждена премия его имени (вторая многоотраслевая премия в Украине после Шевченковской). Созданы Всеукраинское общество и Благотворительный фонд с аналогичными наименованиями. Проводятся научные конференции, также озаглавленные соответствующе. Массовым тиражом изданы его сочинения (хотя далеко не все). О нем пишут статьи и книги, защищают диссертации. Первый канал Украинского радио в течение полугода транслировал специальную программу – тоже о нем. Ну и так далее.
И тем не менее знают об этом историческом персонаже очень мало. Потому что во всем ворохе информации, изливающейся через СМИ, научную и научно-популярную литературу последних лет, почти нет правды. Собирать ее приходится по крупицам. Кем же на самом деле был Иван Иванович Огиенко?
Босоногое детство
Он родился 14 января 1882 года в крестьянской семье. Был шестым, последним по счету ребенком. Детство будущей знаменитости выдалось нелегким. Ему не исполнилось и трех лет, когда в результате несчастного случая умер отец (попал под конскую повозку).
Без кормильца семья оказалась на грани нищеты. Спасая детей от голода, мать раздала их по добрым людям учиться ремеслу. При себе оставила только младшего. С юных лет он вынужден был трудиться, зарабатывая себе на жизнь. В девять лет мать попыталась отдать его в школу, но тут же забрала обратно: у ученика не было сколько-нибудь приличной одежды, чтобы посещать занятия.
Учиться в Брусиловскую четырехлетку он опять пошел через год. А перед этим несколько месяцев работал вместе с матерью в панской экономии, собирая необходимые средства…
Учился Иван неплохо. Педагоги жалели его, уделяли повышенное внимание. Сам мальчик тоже старался… Выучившись грамоте, он сразу взялся обучать соседских детей (в школу ходили не все). Вот только обучал за деньги.
Подработка позволила Огиенко серьезно поправить материальное положение. Он смог позволить себе подписаться на петербургский журнал "Сельский вестник". А еще во время учебы в начальной школе Иван стал сочинять стихи. Причем на русском языке, что, кстати, в очередной раз (в который уже!) доказывает: русский язык не являлся чужим для малорусов. Местные крестьяне воспринимали русскую литературную речь как культурную разновидность того же языка, на простонародной разновидности которого разговаривали они сами.
По окончании четырехлетки Огиенко отправился в Киев, поступать в военно-фельдшерскую школу. Выбор учебного заведения объяснялся просто: обучение там было бесплатным. Правда, выпускник обязан был шесть лет отработать по специальности.
Учился на фельдшера Огиенко вместе с Ефимом Придворовым, известным впоследствии как поэт Демьян Бедный. Они сдружились, соревновались друг с другом в написании стихов, издавали рукописный журнал, где размещали свои творения. Интерес к русской филологии проявлялся у Ивана все сильнее. Но жизненная дорога пока вела его в другом направлении.
Вступление во взрослую жизнь
С окончанием фельдшерской школы Огиенко поступает на военно-медицинскую службу. Более трех лет служил он в Киевском военном госпитале, в отделении психических и нервных болезней (там зарплата была выше), но тяги к занятиям медициной не испытывал. Иван подумывает о смене профессии, учебе в университете. Он сдает экзамены в Острожской классической гимназии, получает аттестат зрелости и настойчиво добивается разрешения оставить службу для поступления в Киевский университет.
Разрешение ему дали, но с непременным условием поступать на факультет медицинский. Однако увлечение филологией все равно берет верх. Медицину Огиенко изучает формально, стараясь больше посещать лекции на историко-филологическом факультете. Декан последнего, выдающийся русский ученый Тимофей Флоринский, заметил студента-медика и, узнав, в чем дело, помог ему перевестись. Случилось это в 1904 году.
Чуть позднее тот же Флоринский снова пришел на помощь молодому человеку. Тот после увольнения из госпиталя едва сводил концы с концами и, просрочив время уплаты денег за учебу, был отчислен. Но Флоринский и другой видный ученый, Юлиан Кулаковский, помогли бедному юноше восстановиться в университете, выхлопотали ему Кирилло-Мефодиевскую стипендию (25 рублей ежемесячно плюс обучение за счет государства).
Забегая вперед, стоит отметить, что в будущем Иван отплатит Тимофею Дмитриевичу черной неблагодарностью. После окончания университета Огиенко решил стать профессорским стипендиатом (что-то вроде современного аспиранта). По какой-то причине Министерство народного просвещения затягивало его утверждение на кафедре. А деятели украинского движения (к которому уже принадлежал Иван), ненавидя Флоринского за его общерусские убеждения, распустили в обществе слух, что виной всему старый профессор, якобы сделавший политический донос на молодого ученого. И Огиенко не предпринял ничего, чтобы оградить столь много сделавшего для него человека от сплетен, распускаемых соратниками. Но все это будет потом.
Тогда же, в 1904-м, студент-первокурсник о политике не помышлял. К украинству он примкнул в 1906 году под влиянием профессора Владимира Перетца. Не будучи украинцем по происхождению, Перетц, однако, горячо симпатизировал местным сепаратистам и привлек к их организации своего ученика.
Иван начинает сотрудничать в украиноязычных газетах "Громадська думка" ("Общественная мысль") и "Рада" ("Совет"), записывается в сепаратистское общество ""Просвіта" ("Просвещение"). Принял он участие и в издании "Записок Украинского научного общества".
В сочиненных уже в эмиграции мемуарах Огиенко назовет себя "неофициальным редактором" "Записок" и заявит, что оставил их, "разойдясь с М. Грушевским во взглядах на методы работы". Оба этих заявления не вполне соответствовали действительности. "Записки" редактировали Михаил Грушевский (лидер сепаратистов) и Перетц. Иван же работал корректором, иногда переводчиком, хотя, бывало, временно исполнял обязанности секретаря редакции. А уволили его за допускаемые в большом количестве ошибки. Сохранилось письмо Перетца Грушевскому, где первый пытается смягчить вину своего протеже указанием на пережитую трагедию (у женившегося за пару лет перед тем Огиенко умер маленький сын). Но тут же профессор оговаривается: "Конечно, все это не основание выпускать безграмотные книги".
Непросто складывалось и сотрудничество с прессой. Опять же забегая вперед, нужно указать, что, когда в начале 1919 года уже не Ивана, а Ивана Ивановича назначили министром просвещения Украинской Народной Республики, бывший издатель вышеперечисленных газет Евгений Чикаленко записал в дневнике: "Знаю его по сотрудничеству в "Раде", человек тупой, дьявольски самолюбивый". Вероятно, уместно будет привести здесь и отклик об Огиенко его университетского коллеги (также украинского деятеля) Василия Зеньковского: "Малоодаренный, но с большими претензиями, озлобленный и мстительный".
Возможно, личные конфликты, но скорее и прежде всего общая политическая ситуация способствовали постепенному отходу Ивана от украинского движения. Он увлекся политикой в период первой российской революции, когда страну сотрясали революционные бури и казалось, что государственный строй вот-вот рухнет. Однако империя устояла (как выяснилось, ненадолго, но кто ж тогда об этом знал?). И Огиенко оставляет политическую деятельность, сконцентрировавшись на научной карьере.
Профессорским стипендиатом (между прочим, по кафедре русского языка и литературы) он стал. Вопрос в министерстве разрешился благополучно благодаря связям матери его университетского товарища. Звезд с неба не хватал. Его отчет за 1911/12 год учебный комитет министерства оценил на "тройку" (это несмотря на блат). Неудачей закончилась попытка протолкнуть в печать составленные Иваном Ивановичем учебные пособия. На этот проект он возлагал большие надежды, рассчитывая получить значительную материальную выгоду, но каждый раз вердикт министерства был одинаков: "Рассмотренное издание признать для учебных заведений непригодным".
И все же карьера получалась! Огиенко сдал необходимые экзамены (в том числе профессору Флоринскому, не ставшему сводить с ним счеты). В 1915 году он становится приват-доцентом Киевского университета. Может, из него и вышел бы какой-никакой ученый, но коррективу в судьбу внесла революция.
К вершинам власти
С крушением монархии Огиенко вспомнил о своем украинстве. Только вчера составлявший пособия по русскому языку, теперь он требует вытеснить этот язык из системы образования, выступает с публичными лекциями, доказывая необходимость украинизации, и конечно же мечтает о высоких постах. Поскольку явные должности уже расхватали, Иван Иванович обратил внимание на нишу, политиками пока не освоенную. Он разрабатывает проект создания самостоятельной украинской церкви. Главный пункт плана – назначение самого Огиенко генеральным секретарем (министром) вероисповеданий.
Через знакомых церковников (и среди них нашлись политиканы) проект в конце 1917 года передали председателю Центральной рады Грушевскому. Но тот – старый масон – относился к церкви скептически и лишь отмахнулся: "Обойдемся без попов!"
Какую церковь собрался создавать Огиенко? Ответ он дал в мемуарах, подчеркнув, что "самым большим недостатком украинской революции" было то, что она "пошла без своей церкви". Будет ли церковь православной или униатской – Ивану Ивановичу было все равно. Главное, чтобы она служила украинской революции. Не понявшая глубины замысла Центральная рада тем самым нанесла разработчику проекта тяжкую обиду…
Новую карьеристскую попытку он сделал уже в 1918 году, после краха центральнорадовцев. Теперь, однако, искал должность не через религию, что было вполне объяснимо – Министерство вероисповеданий в Украине создали, но министерский портфель предложили не Огиенко.
Иван Иванович оказался в числе деятелей, явившихся к новому правителю – гетману Павлу Скоропадскому – с идеей немедленной украинизации Киевского университета. Всячески поддерживавший украинство, гетман все же понимал, что предложенная мера приведет к быстрой гибели крупнейшего научного и учебного центра страны. Он отказал посетителям (потом в мемуарах назвал ту идею абсурдной). Вместе с тем, не желая обидеть "патриотов", Скоропадский дал согласие на создание параллельно с действовавшими университетами других – украиноязычных. Вряд ли он питал иллюзии относительно научной ценности таких учреждений. Цель их создания была исключительно политическая.
Первый украинский университет решили открыть в Киеве. Но руководящие должности вновь распределили без Огиенко. А потому это заведение его не интересовало. Иван Иванович ухватился за другую возможность – учредить университет в Каменец-Подольском. Там замаячила перспектива стать ректором. Гетманский министр просвещения Николай Василенко очень сомневался в целесообразности создания вуза в глухой провинции. Но кандидат в ректоры настоял на своем.
Одновременно прославился он другим. В том же 1918 году вышла в свет книга Огиенко "Украинская культура. Краткая история культурной жизни украинского народа". Составленная на основе прочитанных автором лекций, она имела скандальный резонанс. Ученые оценили книгу крайне низко. С уничижительной рецензией выступил видный украинский литературовед Владимир Науменко. "Г-н Огиенко, – писал он, – о какой бы странице украинской культурной жизни ни заговорил, не столько внимания обращает на то, чтобы осветить ярким светом эту страницу, показав факты и разъяснив их, сколько сразу же начинает в сильных выражениях уверять, что в таком-то деле или в другом украинцы превосходят всех". Рецензент отмечал, что рассматриваемая книга относится не к научной, а к рекламной литературе, содержит множество фактических ошибок, грешит явной тенденциозностью с уклоном в русофобию.
Так же негативно отозвались об "Украинской культуре" Дмитрий Дорошенко, Юрий Иванов-Меженко, Данило Щербакивский. Зато книга привела в неуемный восторг Симона Петлюру. И, дорвавшись до власти, Симон Васильевич пригласил Огиенко занять пост министра просвещения…
Конечно, Иван Иванович согласился. Впрочем, зная, как быстро меняются в УНР министры, он обусловил согласие сохранением за собой ректорской должности. Предчувствие его не обмануло. Через три недели после получения Огиенко министерского портфеля правительство бежало из Киева (к городу подступали красные). Кочуя по стране вместе с другими министрами, Иван Иванович штамповал указы (главный из них – о тотальной украинизации всех типов школ), но реальной власти, чтобы воплотить их в жизнь, у него не было. Спустя три месяца – в апреле 1919 года – перестал он быть министром и формально.
"Несчастье да и только!"
Новый карьерный взлет последовал осенью. Огиенко получил давно желанный пост министра вероисповеданий УНР. Только территория самой УНР сжалась к тому времени до размера нескольких уездов. Вскоре, не желая сдавать свою временную столицу Каменец-Подольский наступавшим белогвардейцам, Петлюра пригласил туда польские войска, а сам сбежал, оставив договариваться с оккупантами женатого на польке Ивана Ивановича. Огиенко получил еще одну должность – главноуполномоченный…
Уже в эмиграции он напишет на сей счет специальные воспоминания, скромно озаглавив их "Спасение Украины". Иван Иванович будет рассказывать о "большом значении" своей деятельности, благодаря которой, дескать, "на целый год" сохранилась украинская государственность. В действительности никакого значения его деятельность не имела. Всем распоряжались поляки, буквально издевавшиеся над местным населением. С "главноуполномоченным" никто не считался. "Огиенко существовал фиктивно, как "ходатай" по украинским делам", – напишет потом личный адъютант Петлюры сотник Александр Доценко, присланный в Каменец разведать обстановку.
Утешался Иван Иванович только тогда, когда оккупационные власти оказывали ему знаки внимания. "О, они такой мне обед устроили – с такой помпой, как для украинского министра", – радостно сообщал он тому же Доценко непосредственно вслед за жалобами на притеснение населения. "Для меня, – вспоминал сотник далее, – сразу после этого стало ясно, что этот человек был доволен своим положением из-за одного слова "министр". Несчастье да и только!"
Реальной должностью, занимаемой Огиенко, оставалась ректорская. Вот ее он и сохранил еще почти на год. Ну а потом пришлось удирать с поляками…
На чужбине
В эмиграции Иван Иванович сотрудничал с режимом Юзефа Пилсудского. На средства польского правительства издавал свои научные труды. И надо признать, некоторые из них были довольно интересны из-за приводимых фактических данных. Интересны тем, что наглядно и помимо желания автора опровергали распространявшиеся им мифы о древности украинского языка, чуждости украинцам языка русского… Трудно сказать, включал ли Иван Иванович подобные факты в свои книги по недомыслию или руководствовался остатками совести ученого, не считая возможным замалчивать истину. Хочется думать о человеке лучше…
Потом он пошел в услужение к гитлеровцам. В 1940 году вновь взялся за реализацию давней мечты – создание украинской церкви, которая, по его словам, должна "превратить неустойчивую украинскую массу в сознательную нацию". Огиенко принял монашество (под именем Илларион), у иерархов неканонической Польской автокефальной православной церкви выпросил себе сан епископа, за ним – архиепископа и, наконец, митрополита. Слал приветствия Гитлеру. В конце войны перебрался в Швейцарию. Оттуда – в Канаду, где "церковную" деятельность продолжил.