Таким образом, это был удивительный случай, когда наш Генеральный штаб и командование фронта несколько по-разиому оценивали замыслы фашистского руководства, причем обе оценки имели под собой достаточно веские основания: наш Генштаб предугадал логичное намерение командования группы армий "Север", а мы - волевое решение Гитлера. Тогда об истинных намерениях врага мы могли лишь догадываться. Но во всяком случае, я все больше убеждался в отсутствии признаков отхода гитлеровцев из Прибалтики и приходил к выводу о необходимости изменения направления главного удара 1-го Прибалтийского с каунасского на рижское. Замедлявшееся продвижение нашей правофланговой армии, появление все новых и новых соединений врага, растущая ожесточенность боев под Даугавпилсом окончательно убедили меня в том, что именно отсюда следует ожидать контрудар войск группы армий "Север".
Вот почему на отражение контрудара из-под Даугавпилса мы настойчиво нацеливали генерала И. М. Чистякова при каждом удобном случае. Я был рад, что именно эта армия во главе со своим опытным и решительным командующим оказалась на самом опасном участке. Поэтому, встречаясь с Иваном Михайловичем в эти дни и видя его удрученное состояние в связи с медленным продвижением армии, я старался приободрить его, подчеркивая решающую роль 6-й гвардейской в сковывании войск группы армий "Север". Не видя иной возможности помочь генералу Чистякову, я приказал Афанасию Павлантьевичу Белобородову, как только он сообщил, что его передовые части в районе Утена оседлали шоссе, соединяющее Даугавпилс с Каунасом, повернуть один стрелковый корпус фронтом на север и совместно с 1-м танковым корпусом нанести удар на Даугавпилс вдоль шоссе. Выполняя этот приказ, войска 43-й встретили ожесточенное сопротивление противника, получившего подкрепление - свежую 58-ю пехотную дивизию.
Опасность обстановки под Даугавпилсом требовала создания сильного фронтового резерва, а все наши войска были введены в сражение. Пришлось просить А. М. Василевского о помощи. Он, понимая возросшую роль фронта, стал добиваться в Ставке передачи нам ряда соединений с 3-го Белорусского фронта, который к этому времени уже покончил с вильнюсской группировкой врага, а войск имел больше, чем мы. Вскоре из Генштаба поступило радостное сообщение о решении Ставки передать нам 16-ю Литовскую стрелковую дивизию и ускорить переброску 19-го танкового корпуса. Но радость наша была прежде-времевной. Эти соединения пришли к нам не скоро по причинам, о которых скажу позже.
К этому времени А. М. Василевский, убедившись, что группа армий "Север" не только упорно держится за Прибалтику, но и пытается соединиться с соседом, предпринял первую попытку убедить И. В. Сталина в необходимости главным силам нашего фронта наступать не на Каунас, а на Шяуляй и частью сил на Даугавпилс. В связи с этим он предложил ввести в сражение подходившие к линии фронта 2-ю гвардейскую и 51-ю армии в общем направлении на Шяуляй, 39-ю армию передать Черняховскому, а от него перебросить к нам 5-ю гвардейскую танковую армию. Это предложение маршала я горячо поддержал. Но видимо, кому-то в Москве оно показалось несвоевременным. Во всяком случае, Верховный не согласился с нами. Он разрешил передать лишь 3-й гвардейский мехкорпус. Когда А. М. Василевский сообщал мне об этом, я распорядился вызвать в штаб фронта генерал-лейтенанта Виктора Тимофеевича Обухова, командира этого корпуса, чтобы выяснить, когда можно рассчитывать на его ввод в сражение.
11 июля в соответствии с указаниями А. М. Василевского мы уточнили войскам фронта их задачи. 6-й гвардейской армии было приказано, сковывая противника на правом фланге и в центре, главный удар наносить войсками своего левого фланга во взаимодействии с 4-й ударной армией 2-го Прибалтийского фронта в обход Даугавпилса с юга с целью окружения засевшей там группировки, а затем развивать наступление на северо-запад, на Рокишкис, лежащий в восьми километрах западнее Даугавпилса. 43-я армия нацеливалась главными силами строго на северо-запад, на Паневежис, а частью сил по-прежнему должна была содействовать И. М. Чистякову в юго-запада. 39-й армии надлежало наступать на Укмерге, а после овладения им нанести удар главными силами тоже на северо-запад, на Кедайняй, и лишь частью сил содействовать войскам 3-го Белорусского фронта в овладении Каунасом. Считая, что вести наступление на 250-километровом фронте без крупного подвижного резерва рискованно, мы решили вывести наш 1-й танковый корпус из боя и сосредоточить его в районе Утена.
Таким образом, представитель Ставки принял на себя ответственность за перенос направления главного удара нашего фронта с юго-запада (как это предписывалось директивой Ставки от 4 июля) на северо-запад. Насколько это решение соответствовало обстановке, покажет дальнейший ход событий. А сейчас давайте рассмотрим, что же произошло в середине июля под Даугавпилсом в на реке Швянтойи, где, согласно донесению литовских пар-тизан, фашисты спешно готовили новый оборонительный рубеж, перед которым они рассчитывали остановить войска 1-го Прибалтийского фронта.
12 и 13 июля все три наши армии, закрепившись на достигнутом рубеже, проводили подготовку к выполнению уточненных задач: осуществляли необходимые перегруппировки и подвозили боеприпасы. Однако на ряде участков фронта бои продолжались с прежним ожесточением. Генерал Чистяков доложил, что вынужден отдать приказ временно закрепиться на рубеже Друа, Салакас, поскольку противник предпринимает непрерывные атаки и ему удалось глубоко вклиниться между 22-м гвардейским и 103-м стрелковыми корпусами. Такое развитие событий лишь подтверждало, что геверал-полковник Фриснер еще не отказался от попытки соединиться с войсками группы армий "Центр".
Положение 6-й гвардейской было по-прежнему трудным. 4-я ударная соседнего фронта сильно отстала, и поэтому И. М. Чистякову пришлось растянуть своя корпуса почти на 150-километровом рубеже. А поскольку нужно было наступать, между соединениями образовались значительные разрывы, в которые противник пытался вклиниться. Особенна опасным оказался прорыв сильной группировки гитлеровцев в стыке между 22-м гвардейским и 103-м стрелковым корпусами. Большая опасность нависла над их тыловыми частями и учреждениями. Генерал Чистяков решил немедленно разгромить прорвавшуюся группировку ударом во фланг силами вторых эшелонов этих двух корпусов. Однако начать немедленную атаку могла лишь одна дивизия 22-го гвардейского, а 29-я дивизия 103-го стрелкового находилась далеко от участка прорыва, и поэтому ввести ее в бой можно было лишь на следующий день. Что же делать? Ждать, пока подоспеет вторая дивизия? Но ведь под ударом тылы. И Чистяков решил атаковать врага немедленно силами одной дивизии. Атака эта сковала вклинившуюся группировку противника, а вступившая на следующий день в бой 29-я стрелковая дивизия под командованием полковника А. К. Макарьева помогла окончательно разгромить ее.
Я не случайно рассказал об этом небольшом боевом эпизоде. Именно на такие примеры ссылаются некоторые историки, обвиняя генерала И. М. Чистякова в распылении своих сил вследствие неодновременного ввода резервов. Но посудите сами, можно ли было поступить иначе в подобных критических ситуациях? Как бы там ни было, Чистяков не только сумел отразить все попытки противника нанести поражение его войскам, но и постепенно теснил его на запад.
Я отнюдь не хочу сказать, что командармы и командиры соединений не допускали ошибок. Нет, не все шло гладко. Увлекаясь преследованием фашистов, они забывали порой о разведке и в результате встречались в ходе наступления с неожиданными сюрпризами: то внезапная контратака, то неразведанный узел сопротивления вставал на пути, то упирались в непроходимые топи. В спешке забывали частенько и о скрытности перегруппировок своих войск, вследствие чего противник заранее узнавал о направлениях нашего главного удара и именно туда стягивал свои силы. И нам не раз приходилось указывать на эти недочеты. Но упомянутые выше обвинения в адрес командующего 6-й гвардейской армии явно необоснованны.
Вскоре генерал А. П. Белобородов сообщил об освобождении городов Зарасай, Даугайляй и Утена. В первом из них родилась и выросла героическая дочь литовского народа прославленная партизанка Марите Мельникайте, Одновременно был освобожден и Дукштас - город, в котором героиня была казнена фашистами. На подступах в этому населенному пункту гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Но когда бойцы и командиры узнали, что именно здесь немцы варварски расправились с героической партизанкой, они с такой яростью атаковали, словно перед ними были именно то самые палачи, которые казнили Марите.
У генерала И. И. Людникова наступление развивалось довольно успешно, если не считать тех сюрпризов, которые преподносила наступавшим войскам лесисто-болотистая местность, особенности которой противник, надо признать, использовал весьма умело. И все же войска 39-й армии каждые сутки преодолевали с боями по 15–20 километров. Людников доложил, что к исходу 12 июля его войска вели бои на юго-восточных подступах к городу Алунта и освободили город Гиедрайчай. Не знаю, из каких источников получал наш Генштаб сведения, но как только я прибыл на новый фронтовой КП в 15 километрах южнее Видзы, начальник связи фронта доложил, что из Москвы уже дважды звонил генерал Антонов, разыскивая меня. Я приказал немедленно соединить меня с ним. Даже не поздоровавшись, Алексей Иннокентьевич ошеломил меня неожиданным сообщением:
- Группа армий "Север" уходит из Прибалтики. Надо обязательно преградить ей путь, а потому сосредоточьте главные силы вашего фронта на направлениях, указанных в директиве от четвертого июля.
Поскольку мы уже отдали одобренные А. М. Василевским указания о серьезных изменениях задач наших армий, я спросил Антонова:
- Это официальный приказ Ставки?
- Нет, Иван Христофорович, это пока мнение Генштаба.
Тогда я поинтересовался, откуда такие сведения. Оказалось, что штаб 2-го Прибалтийского, приняв частный отход фашистских войск под Опочкой за общее отступление, немедленво сообщил об этом и доложил, что войска фронта начали преследование.
Высказав твердое убеждение в необоснованности такого вывода, я доложил Антонову, что А. М. Василевский, хотя и настойчиво требует ускорить продвижение наших армий, однако не в прежних направлениях, а с переносом главных усилий на запад и северо-запад. Антонов, прощаясь, обещал проверить полученное донесение и сообщить решение Верховного.
Маршал А. М. Василевский немедленно вылетел к Еременко, а мы тем временем продолжали упорные атаки против даугавпилсской группировки противника и форсировали продвижений главных сил на шяуляйском направлении.
13 июля наступление возобновилось на всем фронте. В 14 часов следующего дня возвратился к нам представитель Ставки А. М. Василевский. Он сообщил, что поспешное донесение штаба 2-го Прибалтийского не подтвердилось. Враг ожесточенно сражается за каждый рубеж. Следовательно, дело за нашим фронтом. Мы должны поскорее перерезать все сухопутные коммуникации группы армий "Север". Но я вынужден был доложить маршалу, что темп продвижения армий заметно снижается, в связи с постепенным расширением полосы наступления и растущим сопротивлением специально созданных для закрытия бреши групп войск "Клеффель" и "Ривальд". А мы, к сожалению, все еще не располагаем резервами, которые можно было бы ввести в сражение. На ввод 2-й гвардейской и 51-и армий можно рассчитывать не раньше 18–20 июля. А 3-й гвардейский мехкорпус пока еще небоеспособен, ибо имеет большой некомплект в танках. Александр Михайлович обещал в скором времени выделить на укомплектование корпуса 90 танков, которые Ставка направила в его распоряжение.
Таким образом, в ближайшие дни мы получали возможность ускорить ход наступления. Стремясь сосредоточить все наше внимание на развитии успеха на шяуляйском направлении, представитель Ставки получил согласие Сталина на то, чтобы с вводом в сражение 51-й и 2-й гвардейской армий передать 39-ю армию, наступавшую на каунасском направлении, 3-му Белорусскому фронту. Так логика развития событий в полосе наступления нашего фронта постепенно привела к отказу от нанесения главного удара на каунасском направлении.
Медленное продвижение войск 1-го Прибалтийского объяснялось не только отсутствием достаточных сил и растянутостью фронта наступления, но и острым недостатком боеприпасов и горючего. Войска удалились от железных дорог кое-где на 300 километров. Поэтому подвозить боеприпасы и горючее можно было только по шоссейным и грунтовым дорогам. А мы располагали для этой цели всего одной автомобильной бригадой, которая могла обеспечить потребности наступавших войск в боеприпасах и горючем только на треть. В этих условиях невольно возникла мысль: а не прекратить ли наступление на несколько дней, чтобы перегруппировать силы, пополниться боеприпасами, горючим и с выходом на линию фронта двух свежих армий с новой силой возобновить продвижение вперед?
Ho, внимательно - оценив обстановку и посоветовавшись с представителем Ставки, мы пришли к убеждению, что останавливаться и на этот раз ни в коем случае нельзя. Ведь тогда противник получит возможность создать прочную оборону и нам придется организовывать ее прорыв, а это вызовет огромный расход боеприпасов и неоправданные потери в людях.
Итак, решено хотя бы и медленно, но непрерывно идти вперед. И мы с согласия А. М. Василевского отдали соответствующие указания командармам.
К 19 июля 6-я гвардейская продвинулась лишь на несколько километров, а 43-я, серьезно потрепав главные силы 2-го армейского корпуса группы армий "Север" и 9-го армейского корпуса группы армий "Центр", вышла к реке Швянтойи, где у противника имелся подготовленный оборонительный рубеж. Генерал А. П. Белобородов, проявив большую изобретательность и настойчивость, с ходу сумел захватить плацдарм на этой реке в районе Сведасай, что весьма облегчало нам преодоление этого рубежа обороны. К этому времени 39-я армия, перешедшая в состав 3-го Белорусского, значительно продвинулась на запад и вела бои за овладение важным узлом дорог Укмерге, а главная группировка войск этого фронта продолжала развивать наступление на запад от Вильнюса.
Все возраставшая угроза выхода войск 1-го Прибалтийского фронта в глубокий тыл группы армий "Север" и заметное ослабление обороны ее войск в полосах наступления 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вынудили гитлеровское командование сузить фронт обороны главных сил группы путем их отвода на новый рубеж. Неудивительно, что на 2-м Прибалтийском фронте и в Генеральном штабе этот маневр противника был расценен как его общее отступление. Генерал Антонов, сообщив мне об оставлении войсками группы армий "Север" первого оборонительного рубежа "Пантера", с нескрываемым удовлетворением сказал:
- Ну, кто был прав, Иван Христофорович? Уходит ведь противник из Прибалтики! Теперь от вашего фронта зависит, успеет он ускользнуть в Восточную Пруссию или нет.
Тон моего старого товарища был настолько уверенным, что я невольно засомневался: неужели Гитлер решил наконец исправить ошибку и пытается спасти свои войска в Прибалтике.
И все-таки, поколебавшись мгновение, я убежденно заявил:
- Нет, Алексей Иннокентьевич, не уйдет противник из Латвии. Еременко и Масленникову немало придется потрудиться, чтобы преодолеть его сопротивление на новом оборонительном рубеже.
- Ну смотри, Иван Христофорович! Не простит тебе Верховный, если упустишь противника.
Я был уверен, что этого не произойдет еще и потому, что у нас были средства, чтобы воспрепятствовать уходу врага. Две свежие армии - не шутка! Как выяснилось впоследствии, вопрос о выводе группы армий "Север" из Прибалтики в стане противника не снимался с обсуждения. Теперь нам известно, что именно 18 июля генерал Фриснер снова обратился в ставку Гитлера с мольбой о разрешении отступить в Восточную Пруссию. И снова фюрер, приказав выделить Фриснеру подкрепления, потребовал от него во что бы то ни стало удержать Прибалтику.
Таким образом, к 19 июля войска 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вступили в пределы Латвии на всем протяжении ее восточной границы. В числе первых на родную землю вступили воины 30-го Латышского стрелкового корпуса под командованием старого, испытанного бойца генерал-майора Д. К. Бранткална.
А мы тем временем готовились к вводу в сражение армий генералов Я. Г. Крейзера и П. Г. Чанчибадзе.
В этих армиях я провел 19 и 20 июля, знакомясь с ходом подготовки соединений к предстоящему вводу в сражение. Когда я приехал в штаб 2-й гвардейской, развернувшейся к северо-востоку от литовского города Укмерге, все командиры корпусов собрались там, как мы и условились с командармом. Начальник оперативного отдела привел меня к большой палатке. Пригнувшись, я нырнул под приподнятый сопровождавшим меня офицером брезент и оказался в просторном помещении, в котором, несмотря на яркий июльский день, светились электролампочки.
Коренастый бритоголовый генерал-лейтенант подал команду и, сделав несколько шагов навстречу мне, чеканя слова, но выговаривая их с заметным акцентом, отрапортовал.
Это был Порфирий Георгиевич Чанчибадзе, который уже второй месяц командовал 2-й гвардейской армией. О нем очень лестно отозвался генерал Антонов, когда сообщал о решении передать нам его армию. Он назвал его блестящим тактиком и отчаянно смелым человеком. Впервые Порфирий Георгиевич отличился под Сталинградом, командуя сначала 49-й гвардейской стрелковой дивизией, а затем 13-м гвардейским стрелковым корпусом, во главе которого прошел с боями от берегов Волги до Севастополя. Хорошо говорил о генерале Чанчибадзе и маршал А. М. Василевский.
Однако в роли командарма Порфирию Георгиевичу предстояло держать свой первый экзамен. Меня, естественно, беснакоило, как проявит себя молодой командующий в предстоящей операции? Ведь от его армии, как и от 51-й, во многом зависит главное: удастся ли нам запереть группу армий "Север" или нет?
Поэтому я с особым интересом присматривался к Чанчибадзе. Генерал уверенно излагал замысел предстоящей операции, правильно оценивал роль своей армии, с командирами корпусов всегда держался твердо, умело подводя их решения к единой цели. Руководствуясь общим замыслом командования фронта, Чанчибадзе добился сосредоточивая большей части своих сил и средств на стыке с армией Крейзера, намереваясь общими усилиями взломать оборону противника к северу и югу от Аникшчяя и развивать наступление южнее Паневежиса в общем направлении на литовский городак Титувенай. В связи с тем что 39-я армия соседнего фронта должна была наносить главный удар на Каунас, между ней и 2-й гвардейской мог образоваться разрыв, и я порекомендовал Чанчибадзе обратить на это особое внимание и держать постоянную связь с И. И. Людниковым. Когда все детали предстоявшего наступления были обсуждеиы, мне были представлены командиры корпусов и дивизий. 11-м гвардейским стрелковым корпусом командовал генерал-майор Серафим Евгеньевич Рождественский. Это был молодой генерал, но он уже успел зарекомендовать себя хорошим командиром корпуса. Рождественский представил мне командиров дивизий: 2-й гвардейской - генерал-майора Никиту Сергеевича Самохвалова, 32-й гвардейской - генерал-майора Николая Кузьмина Закуренкова и 33-й гвардейской - генерал-майора Павла Михайловича Волосатых.