Это первая публикация русского перевода знаменитого "Комментария" В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.
Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.
В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова "Абрам Ганнибал", "Заметки о просодии" и "Заметки переводчика". В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания "Евгения Онегина" (1837) с примечаниями самого поэта.
Издание представляет интерес для специалистов - филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.
Содержание:
Владимир Набоков - комментатор романа "Евгений Онегин" 1
ВВЕДЕНИЕ 7
КОММЕНТАРИЙ К РОМАНУ А.С.ПУШКИНА "ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН" 26
ПРИЛОЖЕНИЯ 237
Примечания 271
Комментарии 289
Владимир Набоков
КОММЕНТАРИЙ К РОМАНУ А. С. ПУШКИНА "ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН"
Владимир Набоков - комментатор романа "Евгений Онегин"
В 1964 г., в канун 165-й годовщины со дня рождения Пушкина, увидел свет перевод на английский язык романа "Евгений Онегин" и Комментарий к нему, выполненные В. В. Набоковым . Объем Комментария составляет свыше 1100 страниц и является, таким образом, самым обширным этого рода исследовательским трудом, посвященным главному пушкинскому произведению. От начала работы над переводом и Комментарием в 1949 г. и до выхода издания прошло пятнадцать лет "кабинетного подвига", как назвал его сам писатель в одном из писем сестре, Елене Владимировне Сикорской. Ей же он пишет: "Россия должна будет поклониться мне в ножки (когда-нибудь) за все, что я сделал по отношению к ее небольшой по объему, но замечательной по качеству словесности" . В "Заметках переводчика" Набоков называет другую дату начала своей работы над пушкинским романом: "Работу над переводом "Онегина" на английский язык я начал в 1950 г., и теперь мне пора с ним расстаться" . Писатель дает представление о методе своей работы - постепенном собирании материалов, которые затем осмыслялись и вливались в текст Комментария: "В перерывах между другими работами, до России не относящимися, я находил своеобразный отдых в хождении по периферии "Онегина", в перелистывании случайных книг, в накоплении случайных заметок. Отрывки из них, приводимые ниже, не имеют никаких притязаний на какую-либо эрудицию и, может быть, содержат сведения, давно обнародованные неведомыми авторами мною невиданных статей. Пользуясь классической интонацией, могу только сказать: мне было забавно эти заметки собирать; кому-нибудь может быть забавно их прочесть" .
В Предисловии к своему труду Набоков отмечает: "В своем Комментарии я попытался дать объяснения многим специфическим явлениям. Эти примечания отчасти отражают мои школьные познания, приобретенные полвека назад в России, отчасти свидетельствуют о многих приятных днях, проведенных в великолепных библиотеках Корнелла, Гарварда и Нью-Йорка. Без сомнения, невозможно даже приблизиться к исчерпывающему исследованию вариантов "Евгения Онегина" без фотостатов пушкинских рукописей, которые по понятным причинам недосягаемы". "Школьные познания" Набоков упоминает, несомненно, со скрытой благодарностью Владимиру Васильевичу Гиппиусу - поэту, критику и педагогу, преподававшему русскую словесность в Тенишевском училище, которое в 1917 г. успел закончить в Петербурге будущий писатель. О В. В. Гиппиусе писал в свое время С. А. Венгеров: "Он - один из самых выдающихся петерб<ургских> преподавателей рус<ской> словесности, один из тех незабываемых учениками учителей, которых можно назвать Грановскими средней школы" . Из школы Гиппиуса Набоков вынес не только любовь к литературе, но и науку "литературной зрелости" (определение другого его ученика, Осипа Мандельштама, из автобиографического "Шума времени"). Эта наука в полной мере отзывается во всех критических работах Набокова, в том числе в комментариях к "Евгению Онегину". Многообразное наследие Гиппиуса включает в себя и пушкиноведческие труды, конечно же знакомые Набокову: "Пушкин и журнальная полемика его времени" (1900) и "Пушкин и христианство" (1915). Индивидуальное начало, которое так поощрял в своих учениках Гиппиус, в высшей степени выявилось в набоковских исследованиях пушкинского романа.
Начиная свой труд, Набоков не мог предположить, что он займет столько лет. В письмах сестре писатель год за годом повторяет, что заканчивает своего "Онегина". 29 сентября 1953 г.: "Думаю, что кончу моего огромного Евг. Онег. в течение этой зимы. Сейчас переписывается роман". 1 ноября 1954 г.: "Не знаю, почему у меня так мало времени для личного - но так уж идет - целый день работаю над чем-нибудь - сейчас лихорадочно кончаю моего "Онегина", который тяготит надо мной вот уже пятый год". 15 марта 1956 г. из Кембриджа (Масс.): "Здесь я бешено заканчиваю моего огромного "Онегина"". 14 сентября 1957 г.: "Надеюсь, что наконец, наконец кончу моего чудовищного Пушкина. В продолжение заметок о Евг. Онегине в "Новом Журн." будут еще в "Опытах". Я устал от этого "кабинетного подвига", как выражался мой пациент". 1 января 1958 г.: "У нас Митюша провел недели две, помогал мне делать индекс к моему огромному "Онегину"…" И наконец 6 сентября 1958 г. он сообщает сестре: "Меж тем я готовлю Е. О. для печати…" .
В процессе работы над переводом и комментированием Набоков опубликовал несколько статей, которые должны были предупредить будущего читателя о характере и особенностях его подхода к разрешению стоящих перед ним проблем: "Problems of Translation: "Onegin" in Englich" ("Partisan Review", New York, 1955, fall XXII); "Заметки переводчика, I" ("Новый журнал", New York, 1957, XLIX); "Заметки переводчика, II", ("Опыты", New York, 1957, VIII); "The Servile Path" ("On Translation", ed. R. Brower. Cambridge, Mass., 1959).
"Пушкин и Толстой, Тютчев и Гоголь встали по четырем углам моего мира", - сказал Набоков в "Других берегах", поставив на первое место Пушкина. Только Пушкин оставался для Набокова на протяжении всей жизни незыблемым авторитетом. Набоков переводил и комментировал Пушкина, жертвуя временем, которое мог использовать для собственного оригинального творчества. Ему хотелось представить поэта англоязычному читателю "правдоподобно", и это ему удавалось, хотя сам он относился к своим, прежде всего стихотворным, переводам весьма критически, полагая их лишь "достаточно правдоподобными", а желание познакомить иностранного читателя с Пушкиным в поэтическом переводе - "дурным желанием", но признавался, что получал удовольствие от переводческой работы, испытывая "чудесное ощущение полного погружения в поэзию". Свой прозаический перевод Набоков исправлял вплоть до выхода книги, что же касается собственно Комментария, то, как явствует из того же Предисловия, он практически был завершен в указанный срок. "Однако же после 1957 г., когда Комментарий в основном был закончен, я мало соприкасался с современной пушкинианой", - замечает Набоков.
Незадолго до выхода его перевода "Онегина" в свет писатель в интервью, данном им в Монтрё Олвину Тоффлеру в середине марта 1963 г., сказал: "Я только что закончил правку последней корректуры моей книги об "Евгении Онегине" Пушкина - четыре толстых томика, которые должны выйти в этом году в Болингеновской серии; сам перевод стихотворного текста занимает малую часть первого тома. Остальная часть этого тома и тома второй, третий и четвертый содержат обширный комментарий. Этот опус обязан своим рождением замечанию, которое сделала мимоходом моя жена в 1950 - в ответ на высказанное мной отвращение к рифмованному переложению "Евгения Онегина", каждую строчку которого мне приходилось исправлять для моих студентов: "Почему бы тебе самому не сделать перевод?" И вот результат. Потребовалось примерно десять лет труда" . На самом деле Набокову потребовалось на это значительно больше времени, но обозначенные им десять лет являются в определенном смысле знаменательными - ведь десять лет потребовалось Пушкину для создания своего романа.
19 сентября 1964 г. советская газета "За рубежом" (еженедельное обозрение иностранной прессы, орган Союза журналистов СССР и издательства ЦК КПСС) напечатала самый благожелательный отклик на издание набоковского труда под заголовком "Евгений Онегин в США": "Американское издательство "Пантеон" выпустило "Евгения Онегина" в переводе и с комментариями Владимира Набокова в четырех томах. До сих пор американец, не знающий русского языка, мог только вежливо соглашаться, когда ему говорили, что "Евгений Онегин" - гениальное произведение. Владимир Набоков, ученый, поэт, литератор, пишущий изысканной английской прозой, познакомил с "Евгением Онегиным" людей, не знающих русский язык, но так, что они могут судить о достоинствах этой поэмы". Неизвестный автор статьи пишет о том, что читатели романа благодаря Набокову вдруг "с удивлением обнаружили, что один из основных героев поэмы - сам Пушкин" и что "как гостеприимный хозяин Пушкин проходит через всю книгу, предлагает читателю бокал шампанского и представляет ему всех своих героев. Пушкин комментирует события поэмы в несколько ироническом тоне. Он как бы стоит между читателем и героями". По поводу перевода цитируются слова Набокова: "…перевести поэму в стихах и сохранить все тонкости оригинала невозможно"; но утверждается, что "в нем есть ритм и мелодия в отличие от других переводов". А также пишется: "Что же касается содержания, то оно передано настолько полно, насколько это возможно в переводе". Больше никаких упоминаний в советской прессе о его переводе и Комментарии не последовало, как и о Набокове вообще, вплоть до 1986 г., когда наступило посмертное возвращение писателя на родину. Разве что в "Краткой литературной энциклопедии" была помещена заметка за подписью О. Михайлова и Л. Черткова, в которой упоминалась публикация перевода "Евгения Онегина" с "обширными комментариями". Следует отметить, что в этой статье допущена ошибка в отношении даты рождения писателя при переводе со старого на новый стиль. Указано; 23/IV (5/V) 1899. Правильно: 10/ IV. (22/ IV) 1899.
Зато в американской и русской эмигрантской печати сразу же начавшиеся споры по поводу набоковского "Онегина" не прекращаются до сих пор. Как бы желая поставить точку в развернувшейся полемике, Нина Берберова в книге "Курсив мой" пишет: "В 1964 г. вышли его комментарии к "Евгению Онегину" (и его перевод), и оказалось, что не с чем их сравнить. Похожего в мировой литературе нет и не было, нет стандартов, которые помогли бы судить об этой работе. Набоков сам придумал свой метод и сам осуществил его, и сколько людей во всем мире найдется, которые были бы способны судить о результатах? Пушкин превознесен и… поколеблен". По мнению писательницы, Набоков "и сам себя "откомментировал", "превознес" и "поколебал" - как видно из приведенных цитат его стихов за двадцать четыре года".
Корней Чуковский сделал попытку суждения о работе Набокова в статье "Онегин на чужбине", к сожалению оставшейся незавершенной. "В своих комментариях, - пишет Чуковский, - Набоков обнаружил и благоговейное преклонение перед гением Пушкина, и эрудицию по всем разнообразным вопросам, связанным с "Евгением Онегиным"". Вместе с тем Чуковский как бы укоряет Набокова в том, что в своих построениях он старается изыскать французские или английские первоисточники пушкинской фразеологии. Публикуя работу своего деда, Елена Чуковская не случайно оговорила следующее; "Для его критического метода вообще характерно строить свои статьи так: сначала с большим преувеличением развить и утвердить одну какую-то мысль, а затем - другую, как бы противоположную ей, а в конце, в заключении объединить обе в совершенно ясном, хотя и сложном синтезе".
Следуя обозначенной таким образом, согласно гегелевской триаде, методологии Чуковского, можно предположить, что речь в дальнейшем пошла бы у него о мировой отзывчивости Пушкина при совершенном, вместе с тем национальном его своеобразии. Ведь Набоков своими настойчивыми параллелизмами как раз и включает Пушкина в великий поток мировой литературы, нисколько при этом не умаляя его индивидуальной и национальной самобытности. Парадокс набоковского видения Пушкина тем-то и характерен, что, рассматривая творчество поэта сквозь призму достижений ведущих европейских писателей, Владимир Владимирович именно возвеличивает Пушкина тем, что не оставляет его особняком на мировой литературной обочине.
Комментирование "Евгения Онегина" шло параллельно с работой над собственными романами, следы чего отчетливо проявились в них. К примеру, письмо, адресованное Шарлоттой Гейз, матерью Лолиты, Гумберту Гумберту, является не чем иным, как пародией на "Письмо Татьяны к Онегину". В поле притяжения набоковского Комментария оказался и роман "Пнин", вышедший в 1957 г., когда практически был завершен титанический труд Набокова над пушкинским романом. Письмо Лизе профессора Пнина из седьмой главы романа - "потрясающее любовное письмо". Слова: "Увы, боюсь, что только жалость родят мои признания…" - вдруг опять же вызывают в памяти строки письма Татьяны. Жизнь Пнина, профессора русской литературы, также ориентирована на пушкинские координаты, как и жизнь профессора Набокова, преподававшего американским студентам Пушкина. Представление о набоковских комментаторских трудах можно получить из описания библиотечных бдений Пнина: "Его исследования давно вошли в ту блаженную стадию, когда поиски перерастают заданную цель и когда начинает формироваться новый организм, как бы паразит на созревающем плоде. Пнин упорно отвращал свой мысленный взгляд от конца работы, который был виден уже так ясно, что можно было различить ракету типографской звездочки… Приходилось остерегаться этой полоски земли, гибельной для всего, что длит радость бесконечного приближения. Карточки мало-помалу отягчали своей плотной массой картонку от обуви. Сличение двух преданий; драгоценная подробность поведения или одежды; ссылка, проверив которую, он обнаружил неточность, которая явилась следствием неосведомленности, небрежности или подлога; все эти бесчисленные триумфы bezkoristniy (бескорыстной, самоотверженной) учености - они развратили Пнина, они превратили его в опьяненного сносками ликующего маньяка, что распугивает моль в скучном томе толщиной в полметра, чтоб отыскать там ссылку на другой, еще более скучный том".
Если это описание дает представление о труде Набокова-комментатора, то сложная структура романа "Бледный огонь", который писался в период завершения работы над "Онегиным", определилась структурой этого Комментария. Известный американский набоковед Стив Паркер, сопоставляя структуру этого романа и Комментария, заметил: "Там тоже были предисловие к роману в стихах, перевод этого романа, а потом обширнейшие, составляющие три четверти объема всего труда, и едва ли не самые в нем интересные набоковские комментарии. Форма эта повторялась теперь в пародийном плане и на новом, куда более сложном, уровне". В свою очередь, к Комментарию можно отнести высказывание по поводу набоковского романа "Бледный огонь" Мери Маккарти, которая полагает, что "это шкатулка с сюрпризами, ювелирное изделие Фаберже, механическая игрушка, шахматная задача, адская машина, западня для критиков, игра в кошки-мышки и набор для любителя самоделок".
Обратимся к самому Набокову за ответом на вопрос: что побудило уже признанного писателя в ущерб своему собственному творчеству приступить к этому колоссальному труду? По этому поводу он пишет в своем Предисловии: "Написание книги, которую читатель сейчас держит в руках, было вызвано настоятельной необходимостью, возникшей около 1950 г., когда я вел занятия по русской литературе в Корнельском университете в городе Итаке штата Нью-Йорк, а также по причине отсутствия адекватного перевода "Евгения Онегина" на английский; книга эта становилась все объемнее - в часы досуга, с многочисленными перерывами, вызванными требованиями других, более сложных задач, - в течение восьми лет (один год я получал финансовую поддержку от фонда Гугенхайма)".