Мы провоевали полтора месяца, за это время возросли стойкость и воинское умение наших бойцов, опыт командиров. Однако противник по–прежнему имел большой перевес в силах, бросал на фронт новые и новые соединения.
Опять и опять мы со старшим лейтенантом Дьякончуком склонялись над картой. Где мы остановим врага? Ответить на это не мог ни Михаил Степанович Соколов, ни новый наш товарищ - батальонный комиссар Алексей Петрович Гордеев. Он прибыл к нам на должность комиссара штаба в первых числах августа, в очень Трудное время, и как‑то сразу нашел свое место в общей напряженной работе.
7 августа я узнал от полковника Соколова, что весь 14–й корпус отходит на юго–восток, в сторону Одессы. Там, сказал он, должна быть подготовлена сильная в инженерном отношении линия обороны с противотанковыми рвами и различными заграждениями.
- Как бы не пришлось драться в окружении, - добавил Михаил Степанович. - Противник для того и старается все время обойти наш правый фланг, чтобы прижать нас к морю…
Командир дивизии и штаб старались укрепить у всего командного состава уверенность, что близок рубеж, на котором мы остановимся окончательно, с тем чтобы потом, когда придет для этого время, двинуться на запад.
Мы получили новый приказ: к утру 9 августа отойти на линию Жеребково, Катаржино, Кошары, Раздельная. Это уже были дальние подступы к Одессе: до города 40–750 километров. От нас требовали особенно надежно прикрыть направление Раздельная, Одесса. У Раздельной предстояло установить контакт с 25–й Чапаевской дивизией, которая опять, как в Молдавии, становилась нашим соседом.
Отход на этот рубеж был трудным. Часги дивизии, передвигавшиеся на широком фронте, растянулись на много километров и в глубину. Проводные линии связи свертывались, а радиосвязь часто подводила. Для передачи любого распоряжения, для выяснения обстановки приходилось непрерывно посылать работников штаба в полки и батальоны. И главное - наседал противник, от которого никак не удавалось оторваться. В этот день против нашей дивизии действовали 3, 7, 15–я пехотные и 1–я кавалерийская дивизии румын, а на правом фланге- часть сил 72–й пехотной дивизии немцев…
Ночью дивизия перешла неширокий Кучургдн. Где-нибудь в другом месте такая степная речушка вообще бы не запомнилась. Но на этом направлении она была последней рекой перед Одессой.
Куда‑то исчез полк майора Планидина. Комиссар штаба А. П. Гордеев поехал искать его в одну сторону, а мой помощник капитан А. С. Требушный -в другую. В конце концов выяснилось, что полк, отбиваясь от идущего по пятам противника, оказался разделенным на две части, и они самостоятельно отходили к Куяльницкому лиману.
В это время полки Сереброва и Новикова отразили все попытки врага обойти их с флангов и окружить. В сложной обстановке отхода на новые рубежи в полосу дивизии попали некоторые подразделения из других соединений. Все они в меру их возможностей были использованы, чтобы выполнить общую задачу - не дать противнику с ходу прорваться к Одессе.
Весь день 9 августа шли упорные бои, и на правом фланге образовался опасный неприятельский клин: фашистские части продвинулись вперед на участке, где еще не успели занять оборону подразделения 90–го и 241–го полков. Утром 10–го мы начали по приказу командующего Приморской армией отход на рубеж Вандалинка, Бриновка, Новоселовка, станция Карпово, на котором со следующего дня стали отбивать все нараставшие по силе вражеские атаки.
Это было началом непосредственной обороны Одессы, и в истории 95–й Молдавской стрелковой дивизии, как и в истории всей Приморской армии, открывалась новая глава - трудная и славная, грозная и героическая.
Война шла второй месяц. Мы уже много пережили, многое поняли, многому научились. И мне хотелось, чтобы рассказ о пути, пройденном дивизией от Прута до подступов к Одессе, помог читателю представить, какими вступили мы в новые бои, о которых ведут в этой книге речь мои сослуживцы.
Генерал–лейтенант В. Ф. ВОРОБЬЕВ
НА НАПРАВЛЕНИИ ГЛАВНОГО УДАРА
С тех пор как на левом фланге Южного фронта была сформирована Приморская группа войск, преобразованная затем в Приморскую армию, я работал в ее штабе начальником оперативного отдела. А в начале августа 1941 года наш новый командарм генерал–лейтенант Г. П. Софронов объявил, что я назначаюсь командиром 95–й Молдавской стрелковой дивизии.
Так, в общем довольно неожиданно, свершилось то, что для меня, кадрового военного, служившего в Красной Армии третий десяток лет, было давнишней мечтой, - я получил, под командование дивизию, и притом во время войны… Смущало лишь одно - справлюсь ли с новыми обязанностями в трудной и напряженной обстановке, сложившейся на фронте.
Вступать в должность надо было немедленно, и 10 августа я отбыл из Одессы, где находился штаб армии. Вместе со мною отправился в дивизию майор-танкист Иван Иванович Чиннов, которому предстояло стать начальником штаба.
Ехать было недалеко. 95–я дивизия, еще не так давно сражавшаяся на Пруте, а затем на Днестре, под натиском противника отходила, как и другие наши части, на новые оборонительные рубежи. Штаб дивизии мы застали в нескольких десятках километров от Одессы, в большом селе Буденновка.
Обязанности командира дивизии исполнял в последние недели полковник Михаил Степанович Соколов, известный мне еще по Академии Генерального штаба (слушатель Соколов занимался там в группе, которой я руководил). Но сейчас нам было не до воспоминаний. Стоя на обочине зеленой, залитой полуденным солнцем сельской улицы, мы с Соколовым смотрели на проходившие по ней подразделения.
Командиры батальонов и рот подходили ко мне представиться. Я всматривался в темные от загара лица шагавших мимо красноармейцев, стараясь понять, как чувствуют они себя, как настроены после полутора месяцев тяжелых боев. И невольно думал, что мне выпала редкая для комдива на войне возможность - увидеть сразу столько своих бойцов.
Рядом стоял командир 161–го стрелкового полка Сергей Иванович Серебров - полковник уже в летах, о котором мне было известно, что он в Красной Армии с гражданской войны. Серебров начал рассказывать о последних боях, но разговор прервало появление вражеского самолета–разведчика. По нему тотчас открыли огонь из зенитных пулеметов, из винтовок - стреляли все, кто мог. Самолет задымил, стал резко снижаться. Вскоре доложили, что он сел на поле за селом. Посланные туда бойцы вернулись с документами, оружием и парашютами. Летчиков захватить не удалось - скрылись в высокой кукурузе.
Тем временем в безоблачном небе показались шесть фашистских бомбардировщиков. На какое‑то мгновение меня охватило неприятное чувство беспомощности: зенитных батарей тут не было, а через Буденновку продолжали идти войска… Но сброшенные самолетами бомбы лишь обдали кое–кого из бойцов взлетевшей вверх землей. И никто не останавливался, никто не прятался, колонна продолжала движение. Красноармейцы вели себя так, словно знали наперед, что все обойдется благополучно.
Эта их выдержка в минуты опасности сказала мне многое. Передо мною были люди, которые не просто "понюхали пороху", но и привыкли, приучили себя спокойно воспринимать превратности военной обстановки. Внезапный налет бомбардировщиков уже не мог помешать им делать свое дело.
К исходу того же дня два из трех наших стрелковых полков-161–й и 241–й заняли позиции на дальних подступах к Одессе, в отведенной дивизии 25–километровой полосе Западного сектора обороны. 90–й стрелковый полк из‑за какой‑то путаницы оказался в Восточном секторе и соединился с дивизией два дня спустя. В командование им в это время вступил полковник М. С. Соколов, передавший мне дивизию.
В 90–м и 241–м полках числилось по 1100–1200 бойцов, а в 161–м - свыше 3 тысяч. Два артиллерийских полка имели в общей сложности 52 орудия. Кроме того, дивизии были приданы дивизион корпусного артполка и два пулеметных батальона из бывшего Тираспольского укрепрайона.
Наша полоса обороны упиралась справа в Хаджибейский лиман. На левом фланге проходила железная дорога из Одессы на Раздельную. Сосед слева - 25–я Чапаевская стрелковая дивизия. Рубеж, занятый нами, был намечен в качестве запасного еще в самом начале войны. В директиве штаба Южного фронта, хорошо мне известной, предписывалось заранее подготовить этот рубеж к обороне. Однако, когда мы с командирами полков выехали на рекогносцировку, удалось обнаружить лишь противотанковый ров севернее станции Выгода (впоследствии противник использовал его для накопления сил перед атаками).
Вокруг расстилалась бескрайняя равнина, то слегка всхолмленная, то совсем гладкая, с заметным уклоном в сторону моря. Очень трудно было найти здесь закрытые позиции для артиллерии. А наблюдательные пункты, за отсутствием более подходящих мест, пришлось устраивать на стогах соломы, на чердаках каких‑нибудь строений.
С севера на юг тянулись полосы полезащитных лесопосадок. Сперва они показались пригодными для укрытия штабов и тылов. Но противник, словно угадав наши намерения воспользоваться ими таким образом, вскоре начал систематически обстреливать эти насаждения артиллерией, а также с проносящихся на небольшой высоте самолетов.
Место для дивизионного КП выбрали в поселке близ станции Выгода. Полки немедленно занялись оборудованием своих участков. Как известно, довоенные полевые уставы предусматривали создание в обороне полосы обеспечения (предполья), позиции боевого охранения, главной, или основной, полосы, а за нею - второй, запасной. Но, хотя дивизия и была почти полного штатного состава, соблюсти эти требования мы не могли. Почти всюду полкам пришлось растягиваться в одну линию, оставляя во втором эшелоне в лучшем случае батальон, а то и роту.
Сооружение окопов, блиндажей, командных пунктов начали засветло и продолжали ночью. Самые первоочередные работы далеко еще не были закончены, когда на следующий день, 11 августа, нас атаковали вражеские части, продвигавшиеся вдоль железной дороги.
Но это были атаки с ходу, без артиллерийской подготовки (противник, очевидно, не ожидал, что мы будем здесь укрепляться), и отбить их удалось довольно легко.
12 августа обстановка стала уже более сложной. Часа три враг вел артподготовку, а в атаке пехоту поддерживали танки. На главном направлении - вдоль железной дороги - наступало до двух пехотных полков. Однако, как ни ограниченно было время, которым дивизия располагала для освоения оборонительного рубежа, противник не застал нас врасплох.
Начальник артиллерии полковник Д. И. Пискунов хорошо организовал огонь. Артиллеристы отсекали вражескую пехоту от танков, заставляли ее залечь и в большинстве случаев вообще не подпускали к нашим окопам. Сноровисто действовали и истребители танков, успевшие отрыть себе щели–ячейки впереди первой траншеи. И в этот день все атаки были отбиты.
Особенно внимательно присматривался я к тому, как действовали командиры тех подразделений, на которые пришелся наиболее сильный натиск противника.
До полка румынской пехоты атаковало третий батальон 161–го полка, оборонявшийся справа от железной дороги. Командовал батальоном Яков Бреус, лейтенант двадцати с небольшим лет. Он недавно сменил прежнего комбата, павшего в боях у Днестра, а до того был командиром роты. Положение на участке батальона сложилось трудное, врагу удалось потеснить одну из рот. Командир полка Серебров поспешил туда сам с резервным пулеметным взводом. Но молодой комбат, уже находившийся в этой роте, сумел справиться с положением, показав себя с самой лучшей стороны.
Заслуживали похвалы и многие другие командиры подразделений. Чувствовалось, что полтора месяца войны не прошли для них даром.
Пленные, которых мы захватили в боях 11 -12 августа, показали, что в их частях все рассчитывали быть в Одессе не позднее чем через три–четыре дня. Первые бои на дальних подступах к городу сорвали, перечеркнули эти планы врага. И хотя, если брать чисто военную сторону дела, наши успехи тех дней были не столь уж значительны, люди воспрянули духом. Должно быть, у каждого в глубине сознания зрела уверенность, что настает время, когда мы сможем дать фашистам более мощный отпор.
В это время до дивизии дошел приказ главкома Юго–Западного направления маршала С. М. Буденного: "Одессу не сдавать ни при каких условиях". Приказ передали на КП ночью, и офицеры штаба и политотдела немедленно отправились в полки, батальоны, роты, чтобы довести его до всего личного состава. А наутро с новой силой разгорелись бои.
13–15 августа противник продолжал попытки прорвать нашу оборону на тех же участках. Но дивизия отбивала все атаки, и потери врага росли. За три дня перед нашими окопами, особенно в лощине на участке третьего батальона 161–го полка, скопилось очень много трупов неприятельских солдат. А дни стояли жаркие. Как потянет ветерок со стороны противника, людям и еда уж не идет в рот. Прямо хоть отводи отсюда батальон!
Не зная, что предпринять, я решил посоветоваться с командармом.
- А вы предложите румынам убрать трупы, - ответил по телефону генерал Софронов. - Назначьте им время, когда не будете стрелять…
Ночью мы выставили перед окопами фанерные щиты с крупными надписями: "Командиру 7–й пехотной дивизии. Советское командование предлагает Вам 16.8.41 г. с 12.00 до 16.00 убрать трупы и своих раненых солдат. В это время наши войска не будут вести огонь".
Мы, разумеется, сдержали слово - за четыре часа с нашей стороны не раздалось ни одного выстрела. Не стрелял и противник. Однако принять наше предложение он не пожелал. Командиру 161–го полка пришлось ликвидировать очаг зловония в лощине с помощью гашеной извести.
16 августа тревожные события произошли у наших соседей в Южном секторе: враг прорвал оборону 25–й дивизии в районе Кагарлыка. От Кагарлыка до Выгоды- двадцать с небольшим километров. Создавалась угроза выхода противника в тыл нашей дивизии.
Но даже при таком обороте событий для меня явилось ножиданным полученное ночью приказание командарма: возглавить группу войск, которой поручалось утром 17 августа нанести контрудар для восстановления положения у Кагарлыка. Неожиданным оно было уже потому, что в группу включались правофланговый полк 25–й дивизии и части 2–й кавалерийской, а из нашей- лишь два батальона. Да и действовать предстояло не в нашем секторе. Как стало мне известно уже потом, первые донесения из 25–й дивизии создали в штабе армии ошибочное представление, будто враг наносит у Кагарлыка главный удар.
Наш контрудар готовился наспех. Снаряды подвезти не успели, и войска, спешно выведенные на исходные позиции, пошли в наступление без артподготовки. Подразделения кавдивизии вообще не смогли подойти к назначенному сроку и присоединились к остальным частям позже. Вскоре наше продвижение было остановлено сильным заградительным огнем. В целом контрудар лишь несколько задержал противника. 18 и 19 августа части двух румынских дивизий продолжали наступать на этом участке. Нами была потеряна Беляевка с насосной станцией, питавшей Одессу водой.
Еще до этого мне разрешили вернуться в свою дивизию (временно оставив в Южном секторе 90–й полк). Затишье в Западном секторе, длившееся около двух суток, кончилось. 18 августа противник возобновил наступление и здесь, причем значительно большими силами, чем прежде. К полкам 7–й румынской пехотной дивизии, с которой мы уже имели дело, прибавилась часть сил гвардейской дивизии и 11–й пехотной, а также танковая бригада, действовавшая сперва против Восточного сектора.
По всем данным, главный удар готовился в полосе нашей дивизии, и мы старались достойно его встретить.
На наиболее танкоопасное направление - вдоль железной дороги - выдвинули 57–й артполк и 97–й противотанковый дивизион. Здесь же сосредоточился тринадцатый отдельный разведбатальон, ставший основным дивизионным резервом. Командиров частей и подразделений, оборонявшихся по обе стороны дороги, я предупредил о том, что стойкость боевых порядков на их участках приобретает особое значение. В первую очередь это касалось командира 161–го полка Сергея Ивановича Сереброва.
Враг стал наступать именно там, где мы его ждали. После артподготовки и бомбежки наших позиций с воздуха румынская пехота пошла вслед за танками в атаку- сперва цепями, а дальше виднелись и колонны. Подпустив пехоту метров на триста, мы огнем из всех видов оружия заставили ее залечь. Группа танков - больше тридцати - прорвалась в глубину нашей обороны. Однако недалеко и ненадолго.
Обойдя станцию Карпово - около нее находился наблюдательный пункт Сереброва, - танки пошли по лощине вдоль железнодорожного полотна. На их пути лежал поселок Виноградарь, но в километре от него танки вдруг остановились, - возможно, командир этой группы решил подождать свою пехоту, еще надеясь, что она прорвется через наши позиции. Тем временем на окраине Виноградаря появились полковые орудия Сереброва и одна из батарей 57–го полка.
Оказавшись под сосредоточенным огнем артиллеристов, танки начали поворачивать обратно. При этом они стали прекрасной целью для противотанкового дивизиона, занявшего огневые позиции в лесопосадке ближе к станции Карпово. Один за другим танки загорались от наших снарядов или останавливались с перебитыми гусеницами.
Однако общий исход боя был еще далеко не ясен. И на участке полка Сереброва, и левее, где оборонялся батальон майора Вруцкого из 90–го полка, противник возобновлял атаки много раз. Весь этот долгий летний день клубы дыма застилали широкое поле за станцией Карпово. Временами врагу удавалось несколько продвинуться, но, не выдерживая нашего огня и контратак, он откатывался назад. И в конце концов просто побежал.
Под вечер мы с комиссаром дивизии Яковом Григорьевичем Мельниковым приехали на наблюдательный пункт Сереброва. В разных концах поля - и совсем близко, и дальше - еще горели вражеские танки. Взволнованный этой картиной (ничего подобного мне до того не приходилось видеть), я вновь и вновь принимался их считать. И от всей души поздравил явившегося на НП полковника Дмитрия Ивановича Пискунова - начарта дивизии и главного организатора массированного артогня по фашистским танкам.
Прямо с НП 161–го полка я связался с командармом и доложил главные итоги этого напряженного дня: - Уничтожено двадцать пять вражеских танков. Противник бежал с поля боя, оставив большое количество убитых и раненых…
В тот же вечер мы получили от Военного совета Приморской армии телеграмму:
"Поздравляем с новыми успехами. Объявите благодарность вашим бойцам–героям, особенно артиллериристам противотанковых пушек и бойцам, уничтожавшим танки бутылками с горючим. Отличившихся представьте к правительственной награде.
Боевые подвиги защитников Одессы войдут в историю Отечественной войны как подвиги истинных героев, верных сынов великого советского народа".
День был действительно знаменательный. Еще нигде под Одессой противник не вводил в бой сразу столько танков, как 18 августа у станции Карпово. И почти половину их (всего в наступлении участвовало около 60 танков) удалось уничтожить.
В этот памятный день я мог в полной мере оценить командирское умение и личное мужество Сергея Ивановича Сереброва, полк которого оборонялся на направлении главного удара. Бесстрашный и неутомимый, не по годам подвижный, он управлял боем большей частью не с командного, а с наблюдательного пункта. А в самые трудные моменты появлялся в батальонах и ротах, воодушевляя бойцов своей выдержкой, энергией, уверенностью в победе.