В конце концов конфликт между Проводником и оппозицией был вынесен на рассмотрение конференции Заграничных частей ОУН, которая состоялась всё в том же Миттенвальде. Более искушёный в оргвопросах Степан Бандера блестяще подготовился к этому мероприятию, и большинством голосов деятельность оппозиционеров была гневно осуждена. Им предложили возвратиться на верный путь и "проявлять дисциплинированность в рамках Организации".
Однако сразу же после конференции "еретики" отозвали своё гарантийное письмо, в котором заверяли, что они подчинятся решениям конференции, какими бы они ни были.
Степан Андреевич отчётливо понимал, что идейные противники стремятся подточить годами возводимый им самому себе бронзовый постамент. Он публично заявил о том, что оппозиционеры "перешли с националистических позиций на социалистические. Они не только от своего имени предлагают социалистические тезисы, но, что ещё хуже, упорно распространяют среди украинской эмиграции и перед иным миром фальшивые сведения, будто бы украинское революционно-освободительное движение, и в частности ОУН, на украинских землях также выдвигает чисто социалистическую программу, и именно в её духе ведёт освободительную борьбу". Лев Ребет в своем журнале "Современная Украина" без устали твердил, что ОУН на украинских землях имеет чисто социалистическую ориентацию, "в конце концов так же, как все украинские группировки, за исключением гетманцев, а потому, дескать, и Заграничные Части ОУН… должны изменить свои программные позиции, сориентировать их в направлении программы т. н. "идейного коммунизма"".
Пусть будет так, решает Бандера и прибегает к своему испытанному, плутовскому приёму: вновь объявляет об уходе с поста Проводника Организации, понуждая Провод 34 ОУН выступить с туманным заявлением: "22 августа 1952 г. Степан Бандера ушёл с должности председателя Провода Организации Украинских Националистов и передал эти функции председателю Провода ОУН на Украинских Землях – до времени избрания нового председателя Провода ОУН… Председатель Провода Зарубежных Частей ОУН, избранный на последней конференции, Ярослав Стецько… предложил избрать на его место Степана Бандеру. Степан Бандера на это не согласился, но вошёл в состав Провода 34 ОУН, который и далее возглавляет нынешний председатель".
Закручивая интригу, Степан Андреевич тут же обращается с открытым письмом ко всем членам ОУН:
"Я ушёл с высшего поста в Организации, но этим не приостанавливается моя многогранная работа в ОУН и участие в её борьбе, которой я отдаю все мои силы, как и прежде. Отставка с поста председателя не является ни отходом от активной работы в Организации, ни отказом от ответственности за её дальнейшее развитие и её политику и освободительную борьбу. Она лишь меняет характер моей ответственности и работы, но не само содержание и состояние, что, невзирая на положение, всегда определяется одним принципом: отдавать всего себя, все свои силы и способности на службу нации, её освободительной борьбе, и повседневно в любом положении и в любой ситуации делать всё, что в твоих силах, чтобы дело обстояло наилучшим образом.
Своей отставкой я старался доказать Организации необходимость возвратить всему революционно-освободительному движению идейную и политическую сплочённость… Надеюсь, что в связи с моей отставкой и выборами нового руководителя Провода ОУН Организация рассмотрит основательно… сущность "оппозиции", содержание и последствия её работы…"
Как и следовало ожидать, ближайшая конференция ОУН единогласно переизбрала Степана Андреевича своим лидером. Бандера "вынужден" был подчиниться.
Однако так и не угомонившийся Лев Ребет тут же примчался к Проводнику и сообщил, что получил радиоуказание от председателя Провода ОУН на украинских землях с требованием переизбрания руководства 34 ОУН специальной коллегией уполномоченных в составе его самого, Зенона Матлы и вас, Степан Андреевич.
Бандера, с трудом сдерживаясь, заявил Ребету, что примет это ультимативное требование, но лишь при условии предоставления ему письменного оригинала мифического "радиоуказания", которое пока для него не более чем филькина грамота…
Выждав какое-то время, Ребет положил на стол Проводнику новую бумагу. Это был проект заявления, с которым Бандера должен был обратиться к членам Организации с признанием своей вины, ошибок и расхождений с нынешней идейно-политической платформой ОУН.
Прочтя бумагу, Бандера, уже не выбирая выражений, заорал на Ребета:
– Провокатор! Катись отсюда к чёрту, недоумок!
Редактору только того и надо было. Он удалился с гордо поднятой головой и в тот же день разослал во все эмигрантские газеты и персонально некоторым авторитетным деятелям Организации резолюцию об окончательном "разводе" С. А. Бандеры с Проводом ОУН. Но просчитался – ветераны движения Ребета не поддержали.
Тогда Лев Ребет вместе со своим единомышленником Зеноном Матлой объявили о создании новой организации украинских националистов – "двойкарей" (по числу лидеров), в очередной раз обвинив Бандеру и Стецько в "склонности к тоталитаризму и авторитаризму". На свою сторону "двойкарям" удалось перетащить руководителя Провода ОУН на украинских землях Василя Кука, который подтвердил, что "Бейбеда (Степан Бандера) отошёл от постановлений III Чрезвычайного большого Собрания ОУН и он ни формально, ни фактически не является Проводником ОУН. Провод надеется, что Бейбеда во имя сохранения целостности ОУН прекратит свои раскольнические действия…". В качестве выхода из патовой ситуации Кук предложил всё-таки создать коллегию уполномоченных в составе Льва Ребета, Зенона Матлы и Степана Бандеры.
"Вождь", естественно, отказался от сотрудничества с "двойкарями": "Обвинения меня и 34 ОУН… являются неправдивыми и безосновательными… Эти двое действовали бы однозначно против третьего. На таких условиях… не может быть согласия на моё участие в Тройке…"
Открестившись от участия в "святой троице", Бандера затеял генеральную чистку рядов. Первыми "из вычищенных, – рассказывал историк Роман Кричевский, – были: д-р Богдан Кордюк, инженер Богдан Пидгайный и издатель "Украинского Самостийныка", сотник УПА д-р Модест Рипецкий… Было очевидно, что Бандера готовит весь верный себе аппарат 34 для генеральной расправы со сторонниками решений провода ОУН на украинских землях…"
Уже летом 1955 года все оппозиционеры были с позором изгнаны из ОУН и "пошли своим путём". Одновременно соратники единодушно переизбрали Степана Андреевича Проводником на новый срок, практически пожизненный.
В середине 1950-х семья Бандеры наконец-то перебралась в мюнхенский дом герра Стефана (или Степана) По-пеля, документами которого отныне пользовался Степан Андреевич. Старшая дочь Наталья вспоминала, что именно тогда в украинских газетах ей постоянно попадалось на глаза имя Степана Бандеры. У неё возникали кое-какие догадки относительно реального значения своего загадочного отца, но подтверждения они пока не находили.
Да и в целом отношения в семье складывались не лучшим образом. Близкий к Бандере Мирон Матвиейко прозрачно намекал, что причиной многочисленных семейных раздоров была дама сердца Степана Андреевича, являвшаяся женой одного из его охранников. И когда эта связь стала явной, произошёл принеприятнейший скандал. Мирон вообще частенько распускал язык, договорившись даже до того, что "добрый семьянин" Бандера избивает свою беременную жену Славу, нанося ей удары в живот…
"Проводника я встречал почти ежедневно в бюро 34 ОУН на Цеппелинштрассе, 67 (конечно, когда он был в Мюнхене), – рассказывал один из референтов по связям с Краем. – Бандера старался всегда быть важным, напускал деловитость. Я не раз слушал его выступления перед членами Организации. Говорил он всегда одно и то же. О необходимости усиления диверсионной работы на Украине, о "Деле", "Поступке", о неизбежности жертв. Не скрывал, что финансовые расходы на заброску шпионов оплачивает БНД [23] , более того, хвастал этим… Работа на западногерманскую разведку не запятнает украинских националистов, подчёркивал Бандера и приказывал агентам, которые направлялись на Украину, вербовать там надёжных людей и переправлять наиболее ценных за границу. Эти "парни с Украины" проходили в БНД специальное шпионское обучение и снова возвращались домой. "О, это были бы настоящие, ценные агенты!" – восклицал проводник, довольный своим "гениальным" планом. Рекомендовал им больше заниматься саботажем, убивать авторитетных советских граждан. Группе Ганяка советовал пускать пыль в глаза БНД, придумывая фальшивые информации о заварухах, бунтах населения, сопротивлении и борьбе против советской власти в западных областях Украины…"
Москва, ЦК КПСС. Июнь 1956
– Никита Сергеевич, в приёмной Серов Иван Александрович.
Из селектора раздалось какое-то невнятное бормотание, понятное лишь секретарю.
– Проходите, Иван Александрович. – Привставший из-за стола секретарь прямо-таки излучал волны благожелательности.
Председатель Комитета госбезопасности обладал "высшим кодом доступа" к Хрущёву.
После своего пространного доклада о критической ситуации в Венгрии, о мероприятиях, связанных с подготовкой к проведению в Москве фестиваля молодёжи и студентов, о текущей ситуации в стране и за рубежом Серов протянул Никите Сергеевичу гербовую папку с золотым тиснением "КГБ СССР".
– Что тут? – не открывая папку, поморщившись, спросил Хрущев.
– Да старому нашему знакомцу всё никак неймётся, – вздохнул Серов.
– Кого ты имеешь в виду?
– Бандеру. В Мюнхене на днях опубликован его очередной опус. Только-только спецпочтой доставили.
Хрущёв открыл папку, в которой обнаружил сдвоенный выпуск еженедельника ОУН "Шлях Перемоги" ("Путь Победы"), издающийся в Западной Германии. Статья Бандеры "Сталинизм Хрущёва во внутренней политике" теснила все прочие материалы.
– Читал? – Хрущёв поднял глаза на Серова.
– Конечно, Никита Сергеевич. Как положено. – Заметив, что Хрущёв брезгливо отодвинул от себя папку, Серов тут же добавил: – Правильно, Никита Сергеевич. Не тратьте времени на эту галиматью…
– Хали-мотню, – скривился Хрущёв.
– Именно. Основные места там подчёркнуты. Хотя кто эту муть будет читать? Разве что я по долгу службы, – Серов усмехнулся, – да десяток-другой дышащих на ладан бандеровцев в этом Мюнхене.
– Ладно, Иван Александрович, оставь. У тебя всё?
Серов кивнул.
После ухода генерала Хрущёв, хмыкнув, всё же развернул поганую газету.
"…Почему промышленная продукция различных отраслей на плохо освоенных сибирских просторах должна стоить значительно меньше? Хрущёв не собирается отвечать на эти вопросы, поскольку все участники съезда КПСС знают очень хорошо, в чём дело. Но это известно и всем, кто осведомлён о большевистской системе подневольного труда… Это ставка на подневольный труд узников и ссыльных, которые советской державе и коммунистическому режиму обходятся очень дёшево…
Хрущёв и товарищи тем временем не тревожатся, уверены, что кости угробленных каторжан не поднимутся из-под гигантских ГЭС и других их строек. Именно так московские цари не боялись костей запорожцев, на которых построен Петроград. Но всё-таки наследники запорожцев из волынского полка начали своим выступлением в том же Петрограде революцию, которая похоронила царизм…
Если присмотреться к сути хрущёвских "реформ", то сразу видно, что все они ограничиваются сохранением позиций коммунистической партии, её внутренней консолидацией, укреплением… В них нет и следа какой-либо либерализации, которая бы касалась "простого" народа, его жизненных условий и прав…"
Хрущёв аж сплюнул в сердцах: "Ну, скотина! Что же он себе позволяет?!. Эта шавка вонючая будет анализировать исторические итоги XX съезда?! Дожили!.." Он нажал клавишу громкой связи с секретарём:
– Серов уже ушёл?.. Ладно, найдите его, пусть приедет ко мне к пятнадцати часам. Или нет, лучше к семнадцати. Всё…
Весна 1957
…Отец Лемана погиб в результате несчастного случая, мама – во время бомбёжки. Бедный Йозеф долго мыкался по чужим углам, потом подался в Ренёвичи, где устроился на сахарозавод. Оттуда отправился в Люблин, работал механиком в местном таксопарке. А в 1954 году нелегально перебрался в Германию…
Богдан без устали зубрил легенду, как бы реконструируя свою мифическую память. Только мало всё выучить наизусть, нужно ещё уметь всплепую опознавать и точно описывать те места, где рос Леман. Вместе со своим куратором Богдан часами гулял по улицам, осматривал дома, которые фигурировали в легенде. Ему даже пришлось познакомиться со всей технологической цепочкой сахарного завода, где когда-то подростком трудился его "прототип". Осмотревшись в Люблине, будущий "Леман" был вынужден также побывать в Лейпциге, где некогда жила его тётушка.
По прибытии в Восточный Берлин ему довелось поработать сперва листорезом, потом диспетчером в гараже, обслуживающем советское представительство при правительстве ГДР. Потом он практиковался в качестве переводчика в ДИА – представительстве советского Министерства внутренней и внешней торговли. Работа была непыльной и оставляла достаточно времени для занятий другими вещами. Во время краткосрочных поездок во Франкфурт или Мюнхен Леман-Сташинский обслуживал "мёртвые пункты" – тайники, сам работал "почтовым ящиком": передавал инструкции Центра, деньги законспирированным агентам, принимал от них шифровки. Однажды по поручению куратора целый день провёл неподалеку от одной военной базы западных немцев, тупо фиксируя номера всех проезжающих армейских машин.
Языковая среда активно пополняла словарный запас, плохо давались лишь некоторые диалекты, особенно саксонский, зато местные нравы, обычаи, традиции Сташинский впитывал с лёгкостью. Он оказался способным, восприимчивым учеником, понимая, что осуществляется болезненная имплантация в чужую и опасную среду. Но инструкторы не напрасно учили: ты должен быть убедительным во всём, особенно в мелочах, чтобы не попасть впросак.
Он наизусть знал цены на бензин, на продукты, сигареты, шнапс, пиво, газеты, спички, соль и сахар, где подешевле можно купить костюм, каков обычный размер чаевых. Помнил элементарные премудрости хорошего тона: на столе в ресторане нож лежит справа, вилка слева, перекладывать приборы без необходимости не следует, не чавкать, пользоваться салфетками. В ватерклозетах не газетой пользоваться, а исключительно туалетной бумагой. Сидя за рулём, уступать дорогу пешеходам.
Порой практические уроки оперативной работы напоминали ему забавные детские игры: тайники, явки, пароли. Наставники подсказывали, как обнаружить слежку, как самому уходить от наблюдения. Делали замечания, отмечая промахи: так никуда не годится, всё слишком явно, лишний раз не оборачивайся, лишний раз не ускоряй походку, не показывай, что заметил наружку, думай, как аргументированно остановиться перед витриной или киноафишей…
Сташинский без проблем сходился с людьми, легко завязывал знакомства с девушками. И в общем-то не жалел о сделанном когда-то и кем-то для него профессиональном выборе. При этом понимал, что освободиться от данных прежде обязательств невозможно.
К очередной поездке в Германию весной 1957 года сотрудника 13-го секретного отдела 1-го Главного развед-управления КГБ СССР Лемана-Мороза-Сташинского готовили с особой тщательностью. Предупредили, что новые документы он получит уже на месте.
В Дюссельдорфе его встретил резидент, назвавший себя Сергеем.
– Блестящая работа, – оценил он мастерство лубянских умельцев, передавая Богдану новенький паспорт на имя Зигфрида Дрегера. И даже позволил себе шутку: – Даже лучше подлинника… Недостаёт последнего штриха: подписи владельца. Давай-ка сперва потренируйся на бумажке, а потом уже поставишь свой автограф в паспорте. – Когда подпись "Дрегера" украсила документ, Сергей изложил план дальнейших действий: – Отсюда едешь в Эссен, где в районе Гаарцопф проживал настоящий Дрегер. Оглядись, погуляй по городу, позаглядывай в ближайшие магазинчики, присмотрись к его дому на Ромбах. На всё про всё – пара-тройка дней, время нынче дорого. Вот билеты и командировочные, "герр Леман". Не шикуй. Оттуда переберёшься в Мюнхен. Там по документам Дрегера остановишься в отеле "Грюнвальд", это недалеко от железнодорожного вокзала. И сразу же начнёшь работу по "объекту". Лев Ребет. Слыхал о таком деятеле? Нет? Ну, не беда, со временем узнаешь о нём всё, больше, чем даже его жена Дар ка. Вот его установочные данные: "Ребет Лев Михайлович, родился 3 марта 1912 года в Стрые на Львовщине в семье почтового урядника. Учился в еврейской начальной школе. – Сергей многозначительно хмыкнул. – Потом в украинской польской общеобразовательной школе. Окончил факультет права Львовского университета. В 22 года стал районным руководителем ОУН в Стрые. Целых три дня, – Сергей опять ухмыльнулся, – был даже заместителем премьер-министра в правительстве Стецько. Во время войны – Освенцим. С 1944 года живёт в Мюнхене, был главным судьёй в ОУН у Бандеры. Сегодня с ним враждует. Защитил докторскую диссертацию, профессор права в Украинском свободном университете в Мюнхене, редактирует журнал "Украинский самостийнык". Теоретик, автор ряда книг, многочисленных статей… Ну, с национальностью – всё понятно, а вот по вероисповеданию – грекокатолик… Так-то. Впрочем, это особой роли не играет. Что ещё? Обрати внимание на особые приметы: крепыш среднего роста, энергичная походка, бритоголов, носит очки. Как правило, прикрывал лысину легкомысленным беретом… Да, вот ещё выписки из его научных трудов. Полистаешь на досуге. Хотя это тебе вроде бы и ни к чему… Так, для общего развития, как говорится. Усвой главное: Ребет – наш злейший враг, антикоммунист, негодяй и мерзавец. Твоя основная задача на сегодня – взять этого профессора "под колпак", вести с утра до ночи, досконально изучить его образ жизни, манеры, привычки, круг общения, маршруты передвижения, даже кулинарные вкусы…
Вечером, оставшись один в номере, Богдан ради любопытства по диагонали пробежал выписки из статей Ребета: "…Украинский народ, будучи в Восточной Европе народом с самой древней земледельческой культурой, имеет основания стать образцом политической культуры для всего сообщества и вместо тирании, которую столетиями на Востоке насаждала российская – белая и красная – империя, показать пример современного демократического государства, где свобода и достоинство человека не пустой звук…"; "…B 1941 году С. Бандера по непонятным причинам не принял активного участия в построении украинской самостоятельной жизни и в революционной жизни на Украине, а послал туда из эмиграции, так сказать, только своё имя… Сам С. Бандера не пошёл с походными группами на Украину, оставаясь в эмигрантском подполье в самый ответственный момент, когда решался вопрос отношения ОУН к гитлеровской политике… пошёл на переговоры с представителями нацистской власти… Фактически добровольно отдался в руки гестапо…".
"Да ну их к чёрту! – Богдан скомкал листочки, оставленные Сергеем. – Пусть они между собой хоть до смерти перегрызутся. Мне-то что с того…"