Но, увы, два тома из трех вышли в свет, когда сапоги гитлеровских солдат уже попирали мостовые Парижа. И во Францию тогда эти тома не попали. По счастью, сборники "Литературного наследства" не стареют. Не могут устареть! И по прошествии долгого времени советские и французские филологи и историки обращаются и будут впредь обращаться к этим неисчерпаемым по содержанию томам. Ибо рассчитаны все эти книги не на один год и не до следующего труда на эту же тему, а на долгие сроки. Почти каждый том "Литературного наследства" - это этап в изучении темы. Вышел, скажем, в 1935 году пушкинский том "Литнаследства". С тех пор началось и закончилось академическое издание Пушкина - труд большого коллектива ученых, изданы десятки новых трудов. А № 16–18 "Литературного наследства" продолжает сохранять значение для литературной науки, и сохраняет не только потому, что в нем впервые увидела свет тетрадь автографов Пушкина, известная под названием "Тетрадь Всеволожского", отыскавшаяся в Белграде; не только потому, что тут впервые воспроизведены репродукции страниц не найденной до сих пор тетради автографов Пушкина, так называемой "тетради Капниста". Нет, в этом томе с замечательной полнотой отражено открытие нового Пушкина, каким он предстал перед нами в нашу эпоху. Есть там одна-две статьи, которые заключают преходящие точки зрения - сейчас я говорю не о них.
Лермонтовские тома! И они стали этапом в изучении русской литературы. Один из томов вышел во время войны, другой - в 1947 году. С тех пор сделано много нового. Но лермонтовские тома "Литнаследства" не опровергнуты, не отменяются, не устарели. Все основательно, проблемно, добротно, документировано, насыщено новыми фактами. Это каскады ранее неизвестных фактов, подвергнутых филигранной научной обработке. Все связано между собой, каждый раз подчинено большой научной проблеме. Во всем обстоятельность, скрупулезность. И - масштаб! При этом каждая публикация обоснована, проверена, перепроверена, осмыслена, сопоставлена со множеством других документов. То же можно сказать и о некрасовских, и о "белинских" томах - это стиль всех работ "Литнаследства", обеспечивающий их долговременность. При этом все несущественное, случайное, не имеющее прямого отношения к изучаемой теме редакция отвергает. Но зато не упустит даже и самомалейшего факта, если он может оказаться путеводительным для дальнейших открытий.
Я не хочу утверждать, что "Литературное наследство" никогда не допускало ошибок. Но, за исключением трех-четырех статей, за четыре десятилетия все остальное сработано первоклассно. Открытие за открытием. Неизвестные стихи.
Неизвестная проза. Неизвестные письма. Новые документы. Новые факты. Новые исследования. Какой том ни возьмешь - в руках твоих подлинная энциклопедия. Как обогатились наши представления о писателях-декабристах. Какое невиданное богатство заключено в шести томах, включающих новые материалы о Герцене и об Огареве. Сошлюсь на страстного почитателя "Литнаследства" Корнея Ивановича Чуковского, который пишет, что в каждом из этих томов такая атмосфера пытливости, досконального знания, о какой не могли и мечтать прежние публикации этого рода…
"Тома, посвященные Герцену и Огареву, - продолжает К. И. Чуковский, - опровергли столько неверных суждений о них, уточнили столько фактов и дат, исправили столько ошибок, накопившихся в прежних исследованиях, что теперь, после выхода этих томов, многие прежние работы об Огареве и Герцене сразу стали казаться дилетантскими, недостоверными, шаткими".
Но ведь и раньше, до "Литературного наследства", тоже были издания, в которых публиковались ценнейшие материалы по истории русской культуры и общественной мысли, - "Русский архив", "Русская старипа". Разве не выполняли они в свое время роль "Литнаследства"?
Не будем хулить ни "Русский архив", ни "Русскую старину", ни другие подобные им издания. Они свое дело делали. Но можно ли сравнить их с "Литературным наследством"!
В тоненьких книжечках этих ежемесячных журналов материалы печатались без системы, без плана, без научного аппарата, без серьезной проверки и представляли собою, по сути, журнальную смесь, рассчитанную на вкусы подписчиков. Печаталось то, что было у редактора под рукой. Со временем эти дробные публикации затеривались на страницах самих этих журналов. Даже "Звенья" - сборники, выходившие уже в наше, советское время, - полностью зависели от самотека. И сколько же начиналось за эти полвека "наследств", "ежегодников", "временников" и просто сборников публикаций и литературных исследований, про которые уже теперь и не помнит никто. А "Литературное наследство" живет и поднимает один за другим целые пласты истории нашей литературы.
В чем же источник его силы и долголетия? В том, что это издание строго научное, в основу которого положен тщательно продуманный, четко разработанный план.
Что, трудясь над очередным томом, редакция исподволь готовит не менее десяти будущих номеров. И таким образом работа над каждым номером ведется в продолжение многих лет. Это - второе, что составляет отличительную черту нашего замечательного издания.
Третье: "Литературное наследство" печатает не случайные материалы, лежащие под рукой, а ведет планомерную, систематическую работу по выявлению неведомых архивных богатств. И черпает их не из одного какого-либо архивохранилища, а изо всех архивов страны. Это - всесоюзный научный орган. И это - третья отличительная особенность "Литературного наследства".
Кроме того, редакция никогда не рассчитывает на публикацию готовых исследований, а сама организует работу над очередной темой. Сама выявляет материал. Сама подвергает его научной проверке. Сама формирует авторский коллектив и предлагает ученым помощь в работе. "Очень интересно отметить, - говорит академик М. Алексеев, - что эта новая форма организации работы свойственна только редакции "Литературного наследства". Ни одна редакция до сих пор не вмешивалась активно в творческий процесс отдельных ученых так, как это имеет место здесь. Редакция не только заказывает статьи, но оказывает широкую помощь автору, выписывает материалы, находит материалы, дает материалы, наталкивает на новые, чрезвычайно содержательные источники…
Коллектив авторов в известной мере находится на положении ученичества у редакции… И если бы не эта помощь редакции, то многие статьи, которые даны в "Литературном наследстве", не получили бы их нынешней формы".
Начиная с четвертого номера, редакция положила в основу своей работы монографический принцип. Из восьмидесяти трех томов только семь представляют собой номера смешанные. Остальные посвящены одному писателю или одной теме.
Прежней литературоведческой практике, когда в ведомственных изданиях публиковались одно письмо, один документ, одна запись, "Литературное наследство" противопоставило новую практику - укрупнение публикаций. Письма, хранящиеся в разных архивах, сводятся в одну содержательную публикацию, а это позволяет сделать существенные обобщения и выводы. Даже в том случае, если публикаторов много - редакция сводит дробные материалы в одну коллективную работу. Так, скажем, в номере пятьдесят втором обнародованы выдержки - по нескольку фраз из дневников и писем ста современников Пушкина и пояснения… пятнадцати комментаторов.
Структуру томов определяет стремление существенно исчерпать новые материалы и подвести итог сделанному. Прежде всего тут публикации новых текстов. И каждой предшествует осмысляющая ее вступительная статья, а завершают - обстоятельные подробные комментарии. Тут проблемные работы. Исследования. Итоговые статьи. Обзоры. Информации. Описания. Библиографии. Указатели. Особо следует сказать о литературном стиле статей "Литнаследства". Никаких упрощений и оживлений. И в то же время изложение деловое, ясное, строгое, чистый литературный стиль. Статьи обтекаемые, сухие, многословные, рыхлые редакция не печатает. Если же материал заслуживает особого отношения, то и тут она помогает автору довести его труд до кондиции. Мне кажется, что в заметной эволюции стиля нынешних историко-литературных трудов важное влияние оказывает "Литнаследство". Не говорю уже об иллюстративных богатствах, об оформлении - обо всем в целом, что позволило профессору В. Десницкому увидеть в "Литературном наследстве" достижение не только историко-литературного, историко-культурного, но и культурно-эстетического порядка.
В течение сорока лет редакции помогает неисчислимый актив - архивисты, библиотекари, библиографы, музейные работники, коллекционеры, художники. Они дают ценные справки, способствуют розыскам, не говоря уж об исследователях-литературоведах, которые привлекаются в качестве консультантов и принимают непосредственное участие в работе над томом. Так номер, посвященный литературе XVIII века, несколько раз прошел через руки Г. Гуковского, который был вдохновителем этой работы. Ближайшее участие в работе над пушкинским томом принимал В. Томашевский; Б. Козьмин и Я. Черняк "курировали" герценовские тома. В подготовке томов "Декабристы-литераторы" большую помощь редакции оказывал М. Азадовский. Вообще неверно было бы приписать высокий авторитет "Литературного наследства" одному лишь рабочему составу редакции, хотя роль его огромна, неоспорима. Тем не менее "Литературное наследство" - плод коллективной научной мысли, создание редакции и лучших сил советского литературоведения и советской исторической науки.
В это издание внесли свои: вклад Ю. Тынянов и Е. Тарле, К. Чуковский и М. Нечкина, В. Жирмунский и В. Виноградов, М. Цявловский и М. Алексеев, В. Асмус и Д. Благой, В. Стасова и Я. Барсков, Б. Эйхенбаум и Н. Гудзий, С. Бонди и Н. Бродский, В. Орлов и Н. Мордовченко, Т. Цявловская и Л. Модзалевский, И. Ямпольский и Б. Бух-штаб, И. Боричевскпй и П. Берков, Ю. Оксман и В. Гиппиус, Ф. Шиллер и А. Цейтлин, С. Рейсер и Э. Зайденшнур, П. Эттингер. Должны быть упомянуты здесь профессор Андре Мазон и профессор Анри Гранжар. Вообще для того, чтобы назвать всех, чьи работы печатало "Литературное наследство", пришлось бы назвать более восьмисот пятидесяти имен.
Долгие годы главным редактором "Литературного наследства" был П. Лебедев-Полянский позже В. Виноградов, И. Анисимов.
Тридцать шесть лет - с 1934 года и по сей день с редакцией связан академик М. Храпченко. До 1960 года он подписывал тома как заместитель главного редактора, сейчас он - член редколлегии.
За годы своего существования "Литературное наследство" выходило и под маркой Журнально-газетного объединения, и под маркой Пушкинского дома и Отделения литературы и языка АН СССР. Последние десять лет - это орган Института мировой литературы имени А. М. Горького. И надо сказать, что с переходом в ведение этого института "Литературное наследство" расширило сферу своих изысканий и публикаций, включив в круг своих интересов классику советской литературы. В этом "Литнаследству" помогал институт в лице Сектора советской литературы, Рукописного отдела и Архива А. М. Горького.
В настоящее время главным редактором издания является В. Щербина.
Но под чьей бы маркой "Литературное наследство" ни выходило, ни одно из этих научных учреждений не сочло возможным вносить изменения в характер издания, в его ориентацию на все архивы страны, в его многообразные зарубежные связи. Благодаря этому "Литературное наследство" смогло, скажем, неизвестные материалы из Нью-Йоркского архива связать с полученными из частного собрания в Женеве и, дополнив теми, что хранятся у нас, выпустить переписку Горького с Леонидом Андреевым. Без разысканий по всему миру нельзя было бы издать ни материалы из парижского архива Тургенева, ни пражский архив Герцена - Огарева, ни тома франко-русские, ни те, в которых раскрывается тема "Лев Толстой и зарубежный мир", - именно те исследования и те материалы, которые демонстрируют авторитет русской литературы за рубежом и ее влияние на литературу всемирную. Не только полученное редакцией из Парижа, Женевы, Нью-Йорка, Белграда и Праги обогатило пашу науку, но и добытое ею из Амстердама, Лондона и Милана, Рима, Веймара, Софии, Кракова, Будапешта. В настоящее время готовятся, например, два тома "Яснополянские дневники доктора Маковицкого". В работе участвуют Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве и Словацкая Академия наук в Братиславе.
Сейчас уже нельзя представить себе собрание сочинений Герцена или Щедрина, Льва Толстого, Тургенева, Некрасова, Чехова, Белинского, Чаадаева, Достоевского, Горького без новых текстов, без писем, дневников, записных книжек, которые достоянием читателей сделало наше замечательное "Литературное наследство".
Казалось бы, можно привыкнуть… Нет, каждый новый том поражает обилием и новизной материала, широкими научными перспективами, обоснованностью каждого утверждения, каждой страницы.
Хотя "Литературное наследство" и смолоду было зрелым, оно продолжает расти, а вместе с ним росли его замечательные редакторы.
Инициатор издания Илья Самойлович Зильберштейн, так блестяще проявивший свой организационный талант, еще четыре десятилетия назад и все четыре десятилетия являющийся "центром энергетического излучения" редакции, ничего не утратил от своего молодого энтузиазма, но стал за это время замечательным советским ученым. Это не только талантливый историк литературы, но и крупный искусствовед, доктор наук, автор множества превосходных трудов но истории русского изобразительного искусства, известных каждому специалисту у нас и за рубежом. Одна из его работ составила огромный том "Литнаследства" и посвящена изучению живописного творчества Николая Бестужева, создавшего в сибирской каторге портреты всех сосланных декабристов и героических женщин, разделивших их трагическую судьбу. Эту книгу можно считать образцом "воскрешения" истории.
Имя И. Зильберштейна стоит на двух томах "Художественного наследства", битком набитых новыми фактами и публикациями неизвестных работ И. Е. Репина. Кто не читал в последние годы очерки И. Зильберштейна о его парижских находках, которые он раздобыл за три с половиной месяца своего пребывания во Франции, - целые чемоданы ценнейших воспоминаний, писем, акварелей, фотографий, листовок, ненапечатанных сочинений… не перечислить всего!
А сам - все такой же, неистовый в своей страсти к открытиям, к установлению исторических истин, к разоблачению ошибок, фальсификаций… В нем соединились великолепный исследователь и журналист самой высокой марки, который может достать решительно все. У него всегда множество планов. И планы осуществляются. То и дело видишь его с созданной им новой книгой "Александр Бенуа размышляет…", "Константин Коровин вспоминает…", "Литературное наследство"-новый том "Достоевский". Еще новый том: "Ленин и Луначарский". Триста пятьдесят неизданных документов! Переписка, доклады! Подлинный праздник! Новый колоссальный вклад в теорию и в историю литературы, искусства. Шире - культуры! Ни один историк, ни историк литературы, искусства, ни историк советского государства, ни биограф Ленина, Луначарского, эстетик, - философ не пройдут мимо этого тома в семьсот шестьдесят шесть страниц, на котором стоит имя редакторов - И. Зильберштейна и А. Соловьева, в статье "От редакции" отмечена большая научно-исследовательская и редакторская работа, которую вела по этому тому Л. Розенблюм. Огромное достижение! И прежде всего - Зильберштейна.
Другой наш друг и товарищ, другой "литнаследник" - Сергей Александрович Макашин - человек внешне менее бурного темперамента. Но прочтите хотя бы его вступление к томам "Русская культура и Франция" и в глубоких обобщениях, в энциклопедической эрудиции, даже и в сдержанном изложении вы ощутите душевный жар замечательного исследователя, талант, высокую творческую любовь к поэзии, к науке, к искусству… Главные темы его редакционных трудов в "Литературном наследстве", кроме франко-русских, тома, посвященные революционным демократам, в том числе Щедрину, Некрасову, Белинскому, Герцену, Чернышевскому, а также Льву Толстому, народным песням в записях русских писателей.
Все мы ценим энергию, и знания, и заслуги этих людей, восхищаемся ими, но, к сожалению, недостаточно знаем о них самих. Между тем их труд и их жизнь - найдут со временем отражение в истории нашей литературы и нашей науки. И один эпизод мне хотелось бы рассказать.
В разгар Отечественной войны Сергей Александрович Макашин ехал из Свердловска в Москву. Брони у него не было. И комендант одной из станций предложил ему зачислить его на офицерские курсы. Не желая терять времени, торопясь на фронт, Сергей Александрович предпочел в службу вступить рядовым, был зачислен в артиллерийскую часть и отправлен в действующую армию. После того как в одном из боев эта часть потеряла орудия, Макашин попал в пехоту. В 1944 году 22 июня он написал жене, что завтра предстоит решающее сражение; если он останется жив, то припишет к этому письму еще несколько строк, если нет - письмо отправит командир части.
Несколько дней спустя в Военную комиссию Союза писателей письмо это доставлено было с припиской: "23 июня 1944 года Сергей Александрович Макашин пал в бою смертью храбрых". Я читал тогда это мужественное письмо и очень остро пережил эту потерю. Мы ничего не знали о том, что С. Макашин освобождал псковскую землю и прошел недалеко от Михайловского, что сражение, в которое вступила та пехотная часть, происходило на границе Латвии близ Саласпилса. Что в рукопашном бою Сергей Александрович был тяжело ранен осколочной гранатой в обе ноги, был подобран и оказался в плену. Не знали тогда, что его спас пленный советский доктор. Что через Гдыню группу пленных, в которую он попал, эвакуировали в фашистский тыл и дважды транспорт попадал под атаку подводных лодок и под бомбежку. И Макашин остался жив. Что потом на открытой платформе, окутанной колючей проволокой, их повезли к Берлину и тут они попали под бомбежку англо-американцев. Затем пленных доставили в интернациональный лагерь "Шталакфир Б", где французы спасли С. Макашину ноги. Что затем его перевели в лагерь для военнопленных, где он принимал участие в движении Сопротивления. Когда вражеская оборона была прорвана и в прорыв вошла конница Белова, пленные бежали в расположение 5-й Армии. И, зачисленный в противотанковую артиллерию, Макашин стал командиром орудия, участвовал в штурме Дрездена, награжден орденом Красной Звезды и брошен на освобождение Праги. В Чехословакии С. Макашин умудрился обнаружить архив писателя-эмигранта Василия Немировича-Данченко, а в нем - ценнейшую рукопись воспоминаний о Некрасове. Ее текст вы найдете в одном из томов "Литнаследства".
Вернувшись в конце 1945 года домой, Макашин пришел в редакцию, сел за свой стол, а месяц спустя защитил диссертацию по Щедрину и был удостоен за эту работу Государственной премии.
Меня поражает не только судьба Макашина, его мужество, но и скромность его. Потому что об этом никто ничего не знал до сих пор.