Ограниченное общение почти всегда приводит к книгам – наиболее действенному эрзацу мира реального. В случае с Ньютоном, пожалуй, самым удивительным был тот факт, что как раз раннее увлечение созданием различных конструкций, часто странным образом взаимодействующих с силами природы, предопределили его книжные интересы. А не наоборот, когда книги формируют интересы развивающейся личности. Это очень существенная деталь в жизни Ньютона, сыгравшая в его жизни весьма важную роль. Впрочем, он не брезговал и классической литературой, но решительно отдавал предпочтение изучению физики и математики, астрономии и биологии. И напротив, он не проникся уважением к поэзии, считая ее наивной чепухой, отвлекающей от серьезных мыслей. Остро волнующие вопросы мироздания и философия завладели его сознанием с удивительно юных лет. Одной из первых любимых книг Ньютона стала книга "Тайны природы и искусства" Джона Бейтса. Кроме того, в течение всей жизни он не расставался и с Библией, поставив сомнительные пуританские ценности себе на службу. В значительной степени благодаря выработанным жестокому самоконтролю и сознательному ограничению всех мирских ощущений – от потребления алкоголя и изысканной пищи до общения с женщинами – ему удалось в течение всей жизни поддерживать высокий уровень интереса к наукам. Ничто не давалось легко: с самого начала Ньютон включал рычаги воли, и с годами это переросло в привычку. Его неестественное, порой пугающее пуританство стало не только основой всей жизненной морали, но и пособником безумного затворничества, а также самым тщательным стражем на пути к каким-либо плотским увлечениям.
Учение в отрыве от матери еще больше обострило у Ньютона чувство фатального одиночества и оторванности или даже, точнее, "вырванности" из обычной для того времени среды обитания. Гораздо больше и красноречивее всяких жизнеописаний о пронзительных душевных переживаниях и кровоточащих, как открытые раны, сомнениях ищущего себя юноши говорят обрывки учебных фраз при изучении им латинского языка. Высказывания типа: "Никто меня не понимает", "Я не способен ни на что, кроме слез" или "Я не знаю, что мне делать", пожалуй, не нуждаются в комментариях. Душевное беспокойство стимулировало активные поиски, на каком-то этапе сделав их жизненной необходимостью. Получение знаний, что большинство людей делает в рамках принудительного и чаще всего коллективного, ограничивающего творческие порывы обучения, оказалось для Ньютона основой всего существования. Постепенно из колебаний брошенного всеми ребенка, из острого чувства ранней тоски рождались новые ощущения, ориентированные на крепкую основательную волю и небывалую жажду доказать свое превосходство над теми, кто так беззастенчиво поглумился над его приходом в этот мир. Были и последние сомнения: слабость, замешанная на страстном желании стать сильным, порождает небывалую силу. Стремительность ломает границы и стандарты. Любопытно, что будучи хилым физически и испытывая на себе самые изощренные способы подростковых издевательств и откровенной травли, Ньютон дрался со сверстниками с яростью и остервенением бешеной собаки, словно от результатов схватки зависела его жизнь. Он рос и формировался в среде, где каждый последующий шаг давался с боем, поэтому со временем это стало неоспоримым преимуществом перед остальными людьми, привыкшими к вялому и расслабленному существованию. Как зверь, он всегда был готов к бою и не боялся противопоставлять себя обществу.
Примечательно, что Ньютон поначалу проявлял слишком мало интереса к учебе в школе. Атмосфера коллективного обучения, ориентированная на взаимодействие и подчинение единому порядку разрозненной людской массы, претила ему. Но когда результаты учебы стали неоспоримым козырем в борьбе со сверстниками, он неожиданно легко обошел всех и стал лучшим учеником. Вряд ли стоит переоценивать роль того минимума знаний, который Ньютон приобрел в школе. Традиционная коллективная школа призвана втянуть ее юного посетителя в орбиту социума и законов, которыми этот социум руководствуется, а отнюдь не воспитания гениальной личности, что возможно лишь в противодействии общественному развитию. Но факт посещения Ньютоном школы также сыграл определенную роль в его будущей ориентации – однако по другой причине. Прежде всего потому, что он почувствовал в самом процессе обучения заполнение некой ниши, которая позволяла не только достичь согласия в собственных внутренних мироощущениях но и заставить общество адекватно воспринимать себя. Поэтому, когда после окончания школы мать Ньютона попыталась сделать из своего семнадцатилетнего отпрыска рачительного хозяина сельских владений и наткнулась на поразительно твердый отпор, именно школьный учитель Исаака предложил подготовить юношу к поступлению в университет. К семнадцати Ньютон точно знал, что не свяжет свою жизнь с хозяйством на британской периферии. Хотя, по всей видимости, еще не осознавал ясно, куда двигаться.
Важным штрихом в развитии личности Ньютона служила его довольно убедительная самоактуализация. С самого раннего возраста он вел различные записи и конспекты прочитанного, которые периодически перечитывал, пытаясь осмыслить вновь и вновь. Пожалуй, это началось с тетради, доставшейся мальчику от умершего отчима, который был достаточно образованным и начитанным человеком. Так называемая "мусорная тетрадь", в которой Ньютон нашел немало важных мыслей известных исторических личностей, стала первым безмолвным и самым доверительным другом. Привычка конспектировать ключевые мысли авторов легла в основу впоследствии уникального ньютоновского синтеза.
Нахождение Ньютона в Кембридже подтверждает предположение о довольно посредственной роли формального образования. Университет того времени переживал безумный кризис крайнего упадка, и если бы будущий ученый ориентировался на формальные достижения существующей образовательной системы того исторического периода, он вряд ли сумел бы осуществить даже десятую часть тех изумляющих открытий и преобразований в науке, которые ему удались. "Образ преуспевающего кембриджца того времени – льстец, куряка и пьяница", – писал один из исследователей жизни Ньютона Владимир Карцев. Стараясь не общаться почти ни с кем из коллег, любознательный и честолюбивый юноша сосредоточился на собственных опытах и наблюдениях, подкрепляя их детальным изучением книжных новинок. Лишь редкие лекции и наставления исключительно малого количества преподавателей Ньютон воспринимал как дар судьбы, позволяющий лучше ориентироваться в мире исследований и научных изысканий. Он ничего не принимал на веру. Даже те авторы, которых он безоговорочно уважал и на которых ориентировался, не являлись идеалами, а их выводы подвергались тщательным проверкам. Уже в то время Ньютон руководствовался внутренними ориентирами и учился больше прислушиваться к собственному голосу, результатам собственных практических опытов и самостоятельному анализу литературы, чем к наставлениям именитых менторов. Получив начальные знания самостоятельно, он пробудил в себе самоуважение, а найдя неточности и белые пятна в знаниях своих учителей, Ньютон ощутил пользу от ставки на собственную подготовку. Вместе с тем он развил чрезвычайно важное свойство, характерное для всех гениальных личностей: открытое игнорирование признанных авторитетов. Неудивительно, что традиции деградирующего университета мало волновали необычного одинокого странника по бесконечному лабиринту знаний. Зато, использовав вседозволенность учебного заведения в своих целях, он заметно продвинулся в целом ряде исследований. Лучше всего отражают жизненную стратегию Ньютона два наиболее страшных года для Англии того времени – эпидемии чумы. В то время как студенты и преподаватели просто спасались от чудовищной болезни в дальних задворках королевства, Ньютон, вернувшийся на время эпидемии домой, продолжил исследования с таким неистовством, что фактически подошел к разрешению нескольких крайне сложных научных задач. Одним словом, учась в Кембридже, Ньютон лишь воспользовался университетской атмосферой, без сожаления отвергнув перезрелый дух разлагающегося студенчества. Он ясно осознал: университеты не являются универсальной кузницей гениев; только одержимые великими исканиями, самоотверженные ученики прославляют свои школы.
Нельзя сказать, что Ньютон не поддавался временным влечениям, но то были единичные случаи отступничества, не переросшие в системное использование положения студента для развития развращенности разума и тела – порок, который, словно гигантский спрут, опутал на долгие десятилетия весь Кембридж.
Первую серьезную работу Ньютон завершил в возрасте двадцати четырех лет. Это был достаточно уникальный и самобытный синтез работ его знаменитых предшественников: Декарта, Коперника, Галилея, Кеплера и ряда других. Но Ньютон так и не представил на суд общественности работу, которая среди прочего содержала научное открытие (она была опубликована лишь через триста лет). Впрочем, это исследование дало самому начинающему ученому-отшельнику гораздо больше: осознание собственной растущей силы, уверенности совершить в науке нечто такое, чего еще не удавалось никому. И что самое главное, первая, пусть скрытая от людских глаз победа, подтвердила: у него есть великая идея, ради которой стоит жить и бороться!
Джек Лондон
"Я не упрям, но упорно иду к цели, как игла к полюсу: отсрочка, уклонение, прямая или тайная оппозиция – не важно: БУДЕТ ПО-МОЕМУ!"
Джек Лондон
(12 января 1876 года – 22 ноября 1916 года)
Восхитительным и грандиозным примером презрения к недостижимому и пламенной любви к борьбе для всех поколений будет жизнь американского писателя Джека Лондона. Обреченный на прозябание в нищих рабочих кварталах, лишенный образования, без знаний жизни той части общества, которая формирует глобальные идеи и обеспечивает развитие человеческого мировоззрения, Джек Лондон в немыслимо короткий срок прорвался в обитель мирового творческого бомонда и достиг таких вершин в литературе, что по праву может быть причислен к тем немногим искрометным и щедрым талантам, которые дали миру новые направления и повлияли на становление и развитие многих людей. Он успел еще при жизни испытать всю двусмысленность пика славы и тяжесть людского восхищения. Он сумел осознать превратность и зыбкость внешних декораций, сумел избежать патологической тяги человеческого к разрушающему его лоску, а взамен оставить после себя обескураживающие искренностью и пониманием сути человеческой эволюции произведения.
Этот человек, возможно, не был бы столь интересен, если бы не сумел так кардинально преобразовать себя и повлиять на часть мира исключительно благодаря собственной уникальной воле. Этот суровый романтик доказал, что для достижения колоссального успеха вовсе не обязательно быть выпускником престижного университета, не обязательно иметь состоятельных родителей и получить изящное воспитание, не обязательно иметь достойное окружение, способное аккумулировать идеи, и, что самое важное, не обязательно даже быть любимым – он продемонстрировал верховенство воли и усердия, убедив, что любой цели можно достичь, если к ней влечет маниакальная страсть. Джек Лондон продемонстрировал человечеству, что цепкий, целеустремленный до сумасшествия одиночка может победить сопротивление всего мира.
В 1915 году в США его повесть "Зов предков" была признана лучшей историей о животных, его роман "Морской волк" посчитали вторым после "Острова сокровищ" Роберта Стивенсона, а повесть "До Адама" – лучшей из научных повестей. Но даже отбросив рейтинги, стоит признать, что вряд ли произведения еще какого-нибудь литератора были переведены на столько же языков, как наследие Джека Лондона, и вряд ли еще можно найти такого же читаемого автора в XX веке, как этот жесткий и искренний американец.
Матерью Джека была весьма образованная, изящная и даже одаренная, но сумасбродная женщина из достаточно респектабельной и благополучной семьи, которая, однако, рано порвала отношения с родителями и начала самостоятельную жизнь. Скорее всего, настоящим отцом будущего известного писателя был популярный у студентов Портленда весьма незаурядный профессор Чани, хотя сам он всегда отрицал это. Так или иначе, внебрачный Джек, рожденный в бедном рабочем квартале Окленда – частичке дикорастущего индустриального мегаполиса Сан-Франциско, – несмотря ни на что, прожил под этой фамилией восемь месяцев, пока его тридцатилетняя мать, большую часть своей жизни находившаяся в состоянии экзальтации и нервного возбуждения, не вышла замуж: за некоего фермера Джона Лондона.
Когда малышу было четыре года, все заботы о нем взяла на себя сестра, поскольку мать с отцом тяжело добывали деньги посредством случайных заработков. Девочке приходилось брать Джека с собой в школу, где он во время уроков с необычайным и не свойственным его возрасту вниманием рассматривал книжки с картинками. Очевидно, тут и кроется ответ на один из главных вопросов в жизни Джека: скорее всего, именно смутное внутреннее желание походить на старших детей, помноженное на вынужденное одиночество, и предопределило пожизненную тягу к литературе. Мальчик не имел возможности общаться со старшими детьми во время уроков и потому, играя сам с собой, невольно развил одну из наиболее важных способностей личностей-творцов – воображение. Увиденное и услышанное в школе давало пищу фантазиям и стимулировало размышления, что неминуемо должно было привести в несказанно богатый мир собственных грез. И стимулировать влечение к обители великих знаний и колыбели успеха – книгам.
Все же Джек был несчастным ребенком. С раннего детства мальчику пришлось испытать на себе все тяготы бедности и безысходности жизни представителя люмпен-класса. Кроме того, призрачные, наполненные мистикой сборища во время спиритических сеансов, на которые неуравновешенная и запальчивая мать приводила малолетнего сына, беспокойная обстановка в безденежной и измотанной семье, душевная тревога матери, так или иначе передававшаяся мальчику, оставили на его психике неизгладимый отпечаток чрезмерной чувствительности. В блестящем по точности и отображению внутреннего мира Джека Лондона биографическом романе "Моряк в седле" Ирвинг Стоун пишет, что у Джека периодически случались приступы неврастении.
Времена относительного изобилия в семье часто сменялись жуткими голодными периодами, когда "лишь гордость мешала Джеку поднимать объедки с грязной земли", брошенные насытившимися школьниками. Все соприкосновения со сверстниками в раннем детстве сказывались на психике мальчика резко негативно – они порождали в глубине его души чувство собственной ущербности и неполноценности. "Мне было восемь лет, когда я впервые надел рубашку, купленную в магазине. В десять лет я торговал на улице газетами. Каждый цент я отдавал семье, а в школе мне всегда было стыдно за мою шапку, башмаки, одежду. С тех пор у меня не было детства. В три часа утра на ногах, чтобы разносить газеты. Покончив с ними, я шел не домой, а в школу. После школы – вечерние газеты. В субботу я развозил лед. По воскресеньям я ходил в кегельбан ставить кегли для пьяных немцев. Я отдавал каждый цент и ходил, как чучело", – писал Джек в одном из своих писем уже на самом пороге успеха. Интуитивно борясь с безнадежностью собственного положения, Лондон приобрел такое великолепное для бедняка качество, как сверхкомпенсация своего гиблого социального положения, выражавшаяся в безрассудной храбрости и готовности на любой риск, лишь бы доказать свое реальное превосходство на всем тем, что можно приобрести за деньги. Отсюда же проистекают и его неожиданные припадки ярости, имевшие место, несмотря на природную доброжелательность и чувствительность, а также резкое отвержение всякой дисциплины, независимо от причин возникновения необходимости подчиняться кому бы то ни было. Отсюда также берет начало и его скрытая мания величия, о наличии которой свидетельствовали многие люди, лично знавшие писателя. Рано став самостоятельным, он уже никогда не позволял никому распоряжаться своим временем, которое с раннего детства имело для него наибольшую цену и которое он искренне считал главным жизненным ресурсом.
Трудно сказать, кто именно привил ребенку любовь к книгам, но, без сомнения, это сыграло значительную роль в его дальнейшей жизни. Скорее всего, тяга к чтению сформировалась, как у большинства подавленных фрустрацией, разочарованных детей, впоследствии добившихся успеха, именно благодаря ненасытному поиску психологической защиты от беспощадного и грязного мира реальности. В книгах же Джек нашел иной, таинственный и сказочный мир, наполненный романтикой, благородством и силой; они побуждали сначала мечтать, а потом и действовать, они подсказывали, что есть достойный выход из, казалось бы, безвыходной ситуации. "Читать и писать я научился, когда мне шел пятый год. Читал я все подряд, главным образом потому, что книг было мало и я радовался всему, что попадало мне в руки", – вспоминал Джек Лондон. Первыми серьезными книгами, которые повлияли на формирование мировоззрения юного Лондона, оказались новеллы Вашингтона Ирвинга и приключения Германа Мелвилла.
Но конечно же, даже первый книжный букет Джека был гораздо более пестрым и более ароматным. На самом деле, его набор приобретенных из печатных страниц знаний был настолько огромен и включал так много авторов, не просто прочитанных, а трепетно и скрупулезно переработанных, что трудно представить, кто же оказал на творческую жизнь Лондона наибольшее влияние. Мальчика интересовало все. Кроме того, в силу отсутствия в окружении Джека кого-нибудь, способного сориентировать в безграничном мире печатных ваяний, несколько позже он неожиданно соприкоснулся и со специальной литературой – философией, психологией, историей, биологией, экономикой и другими науками, резко выделившими его из среды сверстников в предуниверситетский период. В конце концов среди первых учителей Джека, кроме Ирвинга и Мелвилла, неожиданно оказались такие маститые литераторы и ученые, как Киплинг, Золя, Смолетт, Коллинз, Шоу, Спенсер и Дарвин.