Казалось бы, все наконец-то ясно с обращением бывшего главного редактора, но кое-кто из числа особенно недоверчивых вновь и вновь настаивает на том, что надо зачитать его полностью, поскольку возможны и другие купюры. Только через два с лишним часа обсуждение, а потом и голосование - отдельно по пунктам - постепенно становится все менее возмущенным, более рассудительным. В результате единогласно принимается резолюция, основанная на проекте Кондрашова. Строки из нее:
Считать неприемлемым для коллектива "Известий" и противоречащим интересам перестройки освобождение тов. И. Н. Голембиовского без его согласия с поста первого заместителя главного редактора "Известий"… Собрание считает крайне необходимой, до принятия окончательного решения, встречу редакционного коллектива с председателем Верховного Совета СССР А. И. Лукьяновым, руководителями палат Верховного Совета…
Мне поручили довести эту резолюцию до сведения лично Лукьянова, что удалось сделать уже поздно вечером благодаря кремлевской "вертушке". Через день он принял избранную делегацию известинцев, в ее составе были С. Кондрашов, А. Друзенко, председатель профсоюзного комитета В. Щепоткин и я. Встреча длилась часа полтора, в ней приняли участие руководители обеих палат Союзного парламента И. Лаптев и Р. Нишанов. Нас троих из числа визитеров Лукьянов будто не замечал, ни к одному не обратился даже по фамилии, хотя перед ним лежал список с нашими именами. Зато Станислава величал подчеркнуто уважительно, по отчеству. Если наши слова пропускал в основном мимо ушей, не скрывая раздражения, то Кондрашова слушал внимательно, ни разу не перебив. Чувствовалось некое особое почитание, даже заискивание хозяина кабинета - большого любителя книг, автора поэтического сборника - перед знаменитым пишущим человеком, звездой международной публицистики.
Между тем Кондрашов был верен себе: коротко коснувшись темы "Голембиовский - Ефимов", сказал, что видит возможность их совместной работы, но главным образом говорил о состоянии дел в газете, а они стремительно ухудшаются. Тираж падает. Потеряно управление редакцией. Сгущается атмосфера растерянности, люди не знают, что и как делать. Потому что нет четких и обязательных, понимаемых всеми критериев в оценке их работы… В конце сказанного Станиславом было заметно, что Лукьянову хотелось услышать от него все же нечто иное, явно говорящее в пользу главного редактора, но такое не прозвучало. Судя по его репликам, по нервной пикировке с Лаптевым, глава парламента согласился на встречу с нами ради чистой формальности, отказываться от задуманного он вовсе не собирался.
Через несколько дней, 7 февраля, вопрос о ситуации в "Известиях" выносится уже на заседание Президиума Верховного Совета СССР. Присутствуют Ефимов и Голембиовский, а также Кондрашов, Щепоткин и автор этих строк. Но тут происходит совершенно неожиданное: уже заявив с трибуны о деструктивных силах в газете, сталкивающих ее на левацкий курс, о необходимости укрепления редколлегии, уже назвав меня идеологически неприемлемым для роли ответственного секретаря, главный редактор вдруг теряет дар речи, просит воды и падает - ему плохо, обморок…
Оглядываясь сейчас назад, можно уверенно сказать, что именно собрание 30 января 1991 года с его твердой и вместе с тем сдержанной резолюцией, не загоняющей власть в угол, позволило избежать тогда разгрома и развала редакции. Так было выиграно время, в течение которого известинцам, несмотря на очень накаленную рабочую обстановку, в целом удавалось делать газету, отстаивающую демократические ценности.
В те два месяца, пока болел Ефимов, вопрос об "Известиях" снова поднимался в Верховном Совете, газету продолжали обвинять во всех антикоммунистических грехах, какие только приходили в голову Лукьянову и депутатам от компартии. Нас уже стали называть не иначе как рупором антисоветских сил, что, впрочем, многих известинцев, включая меня, не очень расстраивало. Однако принимать радикальные меры по отношению к строптивым с Пушкинской площади высшее начальство пока не решалось, отвлекало его многое - Советский Союз уже трещал по швам, социально-экономическое положение становилось катастрофическим.
В начале июня в своем кабинете Голембиовский организует небольшой фуршет по случаю 25-летия работы в "Известиях". От имени редколлегии ему вручается памятный подарок на 100 рублей. В этот же день товарищ Лукьянов делает новый ход в поддержку Ефимова и против Игоря: в штатное расписание газеты вводится еще одна должность первого заместителя главного редактора (уже третьего по счету!), и на нее назначается Д. Ф. Мамлеев. Как здесь уже говорилось, при главном редакторе Алексееве он стал одной из его первых кадровых жертв. Оставив тогда по себе хорошую память в редакции, Дмитрий Федорович все четырнадцать лет был на виду у журналистской Москвы - работал первым замом главного редактора "Советской культуры", заместителем председателя Госкомпечати СССР. Он был на виду и у высших партийных и государственных чиновников. Уважительное отношение к нему в разных кругах подкреплялось всенародной любовью к его супруге - знаменитой киноактрисе Кларе Лучко. У меня лично была особая причина испытывать к Мамлееву добрые чувства - он хорошо относился ко мне в мою бытность внештатным корреспондентом "Известий" в Ленинграде и поддержал предложение редактора отдела информации Юрия Пономаренко о моем переводе в Москву на должность штатного репортера.
За четырнадцать лет с момента его ухода из "Известий" утекло много воды. Как верно пишет Дмитрий Федорович в автобиографической книге "Далекое-близкое эхо", вернувшись в родные известинские стены, он, увы, попал в другой дом и в другой коллектив - изменилась страна, изменились и люди. Добавлю от себя, что изменился и он сам. Словом, прежней дружеской теплоты в отношениях с известинцами не возникло, да ее и не могло быть уже по той простой причине, что Мамлеев пришел усмирять редакцию. В чем и признается в своей книге:
А вернулся потому, что несколько месяцев подряд меня приглашал в Кремль председатель Верховного Совета СССР Анатолий Иванович Лукьянов и уговаривал вернуться, чтобы постепенно, шаг за шагом, привести "Известия" в порядок… Лукьянов был настойчив и не жалел времени на уговоры. А дело было в том, что в "Известиях" начался разброд.
Эта цитата подтвердила мои впечатления тех дней, когда Мамлеев снова появился у нас: он не совсем понимал, что происходит в редакции. Здесь был не разброд, а серьезное политическое противостояние. Он пишет, что "вокруг Игоря Голембиовского собралась компания, и началась война против Ефимова, а заодно и против Президиума Верховного Совета". Никакой "компании" вокруг Голембиовского не было, никто ее не собирал - ни он, ни другие. Никто никаких заговоров против Ефимова и Лукьянова не плел, мы ни разу - ни на минуту не собирались, чтобы пошушукаться о том, как себя вместе вести, что говорить, что делать. Подозревать, тем более обвинять нас в этом - значило проявлять элементарное непонимание того, что происходило на самом деле. А на самом деле каждый из нас жаждал перемен в стране и делал свою журналистскую работу, вел себя в редакции только так, как подсказывали ему собственные убеждения и совесть. Почему "вокруг Голембиовского" - то и этому объяснение простое. Игорь был с нами, а мы с ним одной и той же политической и профессиональной ориентации, при этом он выделялся организаторскими качествами, что и делало его лидером, с которым известинцы в своей массе связывали дальнейший курс газеты и потому были против его ухода из редакции.
Само возвращение Дмитрия Федоровича в "Известия" было омрачено неприятной таинственностью, недостойной интригой, удивившей и возмутившей известинцев и сотрудников "Недели". В конце мая - начале июня возник слух, что к нам может прийти первым замом главного Мамлеев, после чего действующий первый зам Севрук станет еще и главным редактором "Недели" - это будет его основная должность. Естественно, пошли вопросы: правда ли? Особенно это интересовало сотрудников "Недели", которая уже с полгода была без главного редактора. Предыдущий - известный и уважаемый газетчик Виталий Сырокомский - отправлен на пенсию. Сразу же после его ухода, еще в январе, редакция обратилась с письмом к руководству "Известий", в котором единодушно высказалась за назначение главным редактором первого зама Игоря Серкова. Письмо было оставлено без внимания. Все это время изданием умело руководил Серков, ему активно помогал опытнейший журналист, ответственный секретарь Станислав Сергеев. И вдруг этот слух: придет Севрук, самая нежеланная личность, сталинист, боец антигласности.
5 июня делегация "Недели" официально просит Ефимова сказать правду, он заявляет: это сплетни. Но просачивалось все больше информации, подтверждающей слухи. Якобы сам Президент СССР Горбачев уже подписал оба кадровых решения, предложенных Ефимовым и согласованных с Лукьяновым. На утренней планерке 6 июня вопрос поднимает редколлегия "Известий". Она заявляет, что без ее согласия любые назначения в "Неделю" незаконны, так как единственным ее учредителем является редакция "Известий". Ефимов уходит от прямого ответа, возмущенная редколлегия заявляет решительный протест против его действий, направленных на фактическое ее отстранение от участия в руководстве редакцией. Тут же составляется обращение в адрес Лукьянова, его тон категоричен:
Мы вновь поставлены перед фактом, что главный редактор газеты продолжает решать жизненно важные для всего коллектива вопросы единолично, демонстрируя откровенное пренебрежение мнением редколлегии. Не можем более мириться с подобным стилем работы, создающим в редакции обстановку нервозности, неуверенности, углубляющейся конфронтации. Конфликт в коллективе (после известных февральских событий) не исчерпан, более того, он усугубляется…
На этом этапе конфликта Голембиовский уже не подбирает дипломатических выражений, говорит с Ефимовым откровенно и резко. В тот же день, 6 июня, у них состоялся отдельный разговор, где главный редактор снова сказал: всё слухи, слухи… Вечером того же дня на вопрос одного из старых известинцев Мамлееву (по телефону), правда ли, что он возвращается, Дмитрий Федорович ответил: все это ерунда, слухи…
А на следующий день Ефимов объявил, что за подписью Президента СССР вышло решение о назначении Мамлеева первым замом главного редактора "Известий", Севрука - главным редактором "Недели". После этого в "Неделе" - протест коллектива, в Верховном Совете СССР 23 народных депутата требуют отмены этого решения, "как незаконного и не вызванного деловой необходимостью". Такую же позицию публично заявляет председатель Совета Союза Лаптев. С ним спорят лично Лукьянов и вся юридическая служба Секретариата Верховного Совета, она оглашает со страниц "Известий", что все было правомерно, в пределах полномочий главного редактора. Лукьянов привлекает Генеральную прокуратуру СССР, которая публикует свое заключение: законность соблюдена, оснований для прокурорского вмешательства нет.
"Ну а с кем моряки Балтики?" - звучала тогда у нас такая фраза, проводившая шутливую параллель между мятежными настроениями в редакции и революционной обстановкой в Петрограде 1917 года. Под "моряками Балтики" подразумевалась мощная известинская сила в лице собственных корреспондентов, охватывавших всю территорию СССР. Если наши зарубежные полпреды были довольно изолированы от редакционной жизни и друг от друга, то внутренние были больше в нее посвящены, теснее с нею связаны и активно между собой общались - по телефонам, телетайпной связи. Многие из них своими звонками на Пушкинскую, телефоно- и телетайпограммами присоединились к зимней резолюции коллектива, потребовавшей оставить Голембиовского первым замом главного редактора - они хорошо его знали и уважали как газетного организатора, он долго был куратором корсети. А наступившим летом выдвинули уже свое требование: провести внеочередное совещание собкоров с обязательным приглашением главы парламента Лукьянова. Одним из его инициаторов был новый одесский собкор Леонид Капелюшный, до этого блестяще работавший сначала в Сибири, затем в Литве. Он вспоминает:
- Чем дольше мы перезванивались, тем лучше осознавали, что дело не только в Игоре. Ефимов ломал "Известия", ему нужна была другая газета, ему нужны были права царского цензора. И тогда родилась идея наработать, как я для себя это сформулировал, "пакет резолюций". Их набралось что-то больше десяти. Они касались и состояния дел в корсети, и прохождения материалов, и уравниловки в зарплате. Одна из резолюций была посвящена Игорю - собкоры считали его очень нужным газете. Проекты текстов я пересылал всем нашим, получал ответы с правками и дополнениями. Помню, с Арнольдом Пушкарем (Тула, до этого Дальний Восток), который для меня был и остается журналистской звездой первой величины, мы долго советовались насчет того, следует ли выдвигать какое-то обобщенное требование - как ультиматум. Мол, если вы нас не послушаете… Среди резолюций было и требование ввести в состав редколлегии представителя собкоров, нами же выдвинутого. Решили, что представлять наши интересы в редколлегии должен человек умный, не сачок, не строчкогон, не революционного склада характера, но и не пластичный. Всем критериям подходил Коля Матуковский (Минск), талантливейший газетчик и драматург…
Как говорил дальше Капелюшный, собкоры рассчитывали на то, что согласно обещанию главного редактора Лукьянов посетит их заседание (оно проходило в стенах редакции) и уже в его присутствии прозвучит все, что ими задумывалось. Но их переиграла эта связка: Ефимов - Лукьянов. Совещание шло, а глава парламента не появлялся. И только где-то на второй или даже третий, последний день совещания, вдруг оказалось, что не он пожалует в "Известия", а известинцы должны идти в Кремль.
- Мы, - продолжал Леня, - заходили в кремлевский зал с кипящими душами, готовые взывать и доказывать. А его хозяин, глава парламента, начал с того, что за последний год провел в прямом эфире 600 часов, что обстановка в СССР сложная. И ровно два отведенных нам часа рассказывал о ситуации в стране. Потом с ручкой наготове выявил желание выслушать просьбы собкоров к руководителям органов власти в местах нашей аккредитации. Говорил и о наших публикациях. О том, что на местах не всегда товарищи понимают значение "Известий" в это сложное для государства время. О Голембиовском ничего категорического сказано не было - ни сошлем, ни оставим. Опытный, мол, руководитель. Вот и вся встреча, не давшая нам возможности заявить то, что мы хотели…
Такой же невнятной, как эта встреча - ни о чем, - была и информация о ней, опубликованная на следующий день в "Известиях" и написанная, кажется, самим главным редактором. В течение всего июня и июля пресса много пишет, депутаты постоянно спорят на темы вокруг "Известий", а известинский читатель - в растерянности: кто там у них в газете прав, кто виноват? Сами участники конфликта от него страшно устали. Больше всех - Ефимов и Голембиовский. В общем-то, всем уже стало понятно, что рано или поздно, но в газете должен остаться один из них. Нетрудно было предположить, кому власть отводила для этого больше шансов.
Ни одна публикация "Известий" последнего времени не проходила так тяжело через драки на планерках, как многосерийное расследование под руководством Иллеша о тайнах гибели пассажирского корейского самолета от советской ракеты в сентябре 1983 года. Резонанс у этих материалов был колоссальный. Их перепечатывали, пересказывали, на них ссылались крупнейшие газеты мира. В их числе и выходящая 15-миллионным тиражом японская "Иомиури", с которой "Известия" поддерживали дружеские связи при активном содействии нашего собкора в Токио Сергея Агафонова. Через него и с его участием была достигнута договоренность о съемках совместно с "Иомиури-ТВ" пятисерийного фильма "Тайна корейского "боинга"", а с редакцией газеты "Хоккайдо Симбун" - об организации автопробега по 83-й параллели (по СССР).
В середине июля Голембиовский просит Ефимова направить его и Иллеша в Японию для уточнения и подписания обоих договоров. 19 июля выходит постановление об их командировке с 17 по 25 августа. На этом постановлении стоит и моя подпись вместе с подписями всех других членов редколлегии, включая Мамлеева и Севрука. Но никто из нас не знал, какой разговор состоялся накануне между Ефимовым и Голембиовским. О нем стало известно только шесть лет спустя, когда над Игорем как руководителем "Известий" нависли черные тучи, - в его интервью "Неделе".
Тогда, в июле 1991 года, он, оказывается, сказал Ефимову, что принял решение уйти из газеты. Но сначала ему хотелось слетать с Иллешем в Японию. Наверное, не только для того, чтобы исполнить формальности по договорам с японцами. Как я понимаю, больше хотелось развеяться, расслабиться, может, заработать каких-то денег - прочесть лекции, что-нибудь опубликовать.
В 2011 году вышла книга супруги Голембиовского Анны Петровны (для многих известинцев - Ани) "Наше "кругосветное" путешествие с Игорем". "Пока тянулась эта история с Ефимовым, - пишет Аня, >- я просто молила Игоря уйти из "Известий", потому что видела: уже невозможно больше терпеть ситуацию, какую создали в редакции для того, чтобы отстранить его от дел. Тем более Егор предложил ему перейти в "Московские новости". Игорь согласился и дал мне обещание, что уйдет".
Сам факт, что, договорившись с Егором Яковлевым о переходе в "Московские новости", он еще до отъезда в Японию решил завязать с "Известиями", явился для меня большим и, признаюсь, неприятным сюрпризом. Разумеется, Игорь вправе распоряжаться собой - обстоятельства в редакции действительно становились для него невыносимыми. Но ведь очень плохими они были и для других людей, кто столь же бескомпромиссно отстаивал перед Ефимовым перестроечный курс газеты, кого тот причислял к своим недругам и с кем хотел и собирался расстаться. И кто всегда и решительно поддерживал Игоря - это был я, были Друзенко, Боднарук, Иллеш, Орлик, Макаров, Овчинникова, можно назвать и другие фамилии. На мой взгляд, сама сложившаяся коллизия все же обязывала его, как нашего лидера, не утаивать от нас личных планов, последствия которых могли иметь значение и для других. Но он почему-то о своем решении покинуть газету и слова никому не сказал. Через пару лет возникнет новая конфликтная ситуация, и Игорь снова поведет себя примерно так же - выстраивая варианты для себя, единомышленникам-товарищам ничего об этом не сообщит.
17 августа 1991 года Голембиовский с Иллешем улетели в Токио, оттуда 19-го - в Хиросиму. Когда они выходили из самолета, их атаковали журналисты: в Москве военный переворот - что вы о нем думаете? Не боитесь возвращаться? Через четыре дня Игорь станет давать интервью японцам уже как главный редактор "Известий". Он всегда будет с удовольствием вспоминать страну восходящего солнца еще и как место, где начала восходить его редакторская слава.
Но если бы на Пушкинской знали, что после Японии Игорь уже не должен был оставаться в "Известиях", вполне возможно, фамилия нового главного редактора была бы не Голембиовский. О такой вероятности - в следующей главе.