Но план фон Мильденштейна столкнулся с трудностями – очень мало немецких евреев пожелали отправиться в Палестину. В 1933 году лишь 19 процентов от общего числа еврейских эмигрантов из рейха выехали в Палестину, через год эта цифра достигла рекордной отметки 38 процентов, но затем пошла вниз: 36 процентов, 34 процента и всего 16 процентов в 1937 году. Несмотря на оскорбления, травлю и террор, немецкие евреи в массе своей цеплялись в отчаянии за родной дом, за Германию. Вместе с тем продолжала свою работу группа сионистских агитаторов; их целью было отвратить немецких евреев от традиционного прогерманского патриотизма и направить их помыслы к Палестине. Поэтому первоначально они никоим образом не расценивали приход к власти нацистов как катастрофу. Они видели в нацизме уникальную возможность для сионизма добиться своих целей – возродить еврейское национальное самосознание и воссоздать еврейское государство в Палестине. Подъем антисемитизма в Германии оказал на них курьезное воздействие – сионисты возликовали, поняв, что западные евреи, стремившиеся отождествить себя с жителями индустриальных стран, теперь потерпят поражение. После захвата власти Гитлером сионистская газета "Юдише рундшау" писала с ноткой триумфа: "Эта идеология погибла. Мы не станем жалеть об этом, мы задумаемся о будущем".
Многие склонны были рассматривать 30 января 1933 года как благоприятный поворот в истории еврейства. Что теперь опять станут актуальными словами: "Евреи должны быть евреями". Этот лозунг был и в статье молодого раввина доктора Иоахима Принца, озаглавленной "Мы – евреи". Эту статью Ганс Ламм, историк немецких евреев в Третьем рейхе, назвал "любопытным феноменом, почти апологией антисемитизма". Принц писал: "Теперь решения еврейского вопроса уже не избежать. Эмансипация заставила евреев принять анонимность и отрицать свою национальность… Но среди тех, кто все равно понимает, что этот человек – еврей, такая анонимность рождает напряженность и недоверие, словно они общаются с иностранцем". Единственно возможное разрешение этой драмы – возвращение евреев в Палестину. "Никакое временное убежище нас теперь не спасет, – продолжает Принц. – Вместо ассимиляции мы выдвигаем концепцию признания еврейской национальности и еврейской расы".
Для еврейского национализма открывалась привлекательная перспектива: под давлением немецкого расизма и даже с его помощью сионистский идеал мог достичь победы, недоступной в демократической атмосфере Веймарской республики. Если и сионисты, и нацисты рассматривали нацию и расу как некие универсальные ценности, между ними должно было существовать нечто общее. Еще 13 июня 1933 года газета "Юдише рундшау" выступила с таким заявлением: "Сионизм осознает существование еврейского вопроса и желает его радикального и конструктивного разрешения. Сионизм нуждается в содействии людей, настроенных как про-, так и антиеврейски, потому что перед нами не вопрос чувств, а конкретная проблема, в решении которой заинтересованы все".
Вот тогда и наступила очередь фон Мильденштейна. Задача СД, аргументировал он, состоит в том, чтобы превратить ассимилированных в немецкую среду евреев в "настоящих" евреев, способствовать "диссимиляции", пробуждая тем самым в душах возможно большего количества евреев тягу к Палестине, единственной стране, открытой в то время для широкомасштабной еврейской эмиграции. Гитлер ухватился за этот план и засадил автора за работу. В Главном управлении СД Мильденштейн создал "еврейскую группу" (II-112), и начался тот этап еврейской политики СС, который, по словам Ганса Ламма, характеризовался "принятием просионистской тенденции".
Эта новая политика нашла отражение на страницах "Черного корпуса", где антиеврейские тирады уступили место похвалам в адрес "разумного, лишенного сентиментальности еврея" из сионистского движения. Газета предсказывала: "Скоро наступит время, когда Палестина снова сможет принять своих сыновей, которых потеряла более тысячи лет назад… Им будут сопутствовать наши добрые пожелания и наша официальная помощь".
Хотя еврейской эмиграцией в Палестину ведало гестапо и министерство внутренних дел, СД начала активно ускорять этот процесс. В 1933–1937 годах в Палестину отправились 24 тысячи евреев, и люди СД усилили нажим на тех, кто еще мог бы уехать. Мильденштейн глаз не спускал с сионистских лидеров и оказывал всяческую помощь в организации лагерей переподготовки, где еврейскую молодежь обучали крестьянскому труду, ожидавшему их в палестинских кибуцах. Прогресс сионизма отражали крупномасштабные карты и схемы в его кабинете.
Группа СД II-112 воспринимала успехи и неудачи сионистов как свои собственные, с известной гордостью отмечалось, что приход к власти нацистов заставил "часть немецких евреев снова обратиться к еврейскому национализму". И тут же сожаление: "Значительное число горячих сионистов являются энтузиастами лишь по видимости, сионистский идеал не оказал на них реального влияния". Аналитики из СД с подозрением взирали на евреев-антисионистов. Например, о патриотическом спортивном обществе евреев-фронтовиков говорилось: "Доминирование евреев в спорте численно и по результатам – крайне нежелательное явление и новое доказательство того, что сионистская идея не укоренилась среди большинства еврейской молодежи".
Среди аналитиков был и молодой эсэсовец по имени Адольф Эйхман. Он родился в 1906 году в Золингене; потом его семья переехала в Верхнюю Австрию, и молодой человек стал коммивояжером, он торговал электротоварами и нефтепродуктами. Случайно оказавшись по другую сторону границы, в Германии, он поступил на службу в СС, а потом в СД. В штаб-квартире СД на Вильгельмштрассе он одно время занимался мелкой канцелярской работой и привлек внимание начальства особым подобострастием. При виде каждого проходящего через холл офицера (а проходило их много) Эйхман вскакивал и щелкал каблуками. Эсэсовских офицеров Эйхман считал высшими существами. Фон Мильденштейн решил найти применение старательному молодому человеку и спросил, хочет ли он работать в секции II-112. Эйхман ответил решительным кивком. Он не видел причины, почему бы ему не заняться еврейским вопросом, хотя позже и говорил: "Я бы тогда согласился на что угодно, лишь бы избавиться от этого занудства".
Антисемитизм не играл в его предыдущей жизни никакой роли. Он имел не больше антиеврейских предрассудков, чем любой человек (если даже не меньше), у него были приятели евреи и девушка его тоже была еврейка. Он даже с трудом определился, вступать ли ему в СС или в масонскую ложу. Но под руководством фон Мильденштейна Эйхман вскоре дорос до эксперта по антисемитизму и стал незаменимым членом коллектива "еврейской секции". Однако сам Мильденштейн, чьи неортодоксальные методы вызывали неодобрение в штабе Гиммлера, ушел в отставку через десять месяцев службы в Главном управлении СД, а позднее поступил на работу в МИД.
В секции II-112 Эйхману поручили заниматься сионистскими организациями. Он так лихо щеголял словечками на иврите и сионистскими оборотами, что по Главному управлению прошелестело убежденно: Эйхман, с его-то знанием языка, страны и народа, наверняка палестинский немец.
На самом деле этими знаниями Эйхман обязан был ночным штудиям книги Теодора Герцля "Еврейское государство" и учебника иврита. Все же этих знаний оказалось достаточно, чтобы Эйхман получил доступ в сионистские организации и вскоре, в октябре 1936 года, произвел на свет меморандум "Всемирная сионистская организация". И вот, работая над этим великим творением, Адольф Эйхман вместе с журналистом Гербертом Хагеном, сменившим фон Мильденштейна, впервые осознали трудность, с которой должна столкнуться эмиграционная политика СС.
А дилемма была действительно неразрешимая. С одной стороны, руководство СС хотело отправить всех немецких евреев в Палестину, с другой – волосы дыбом вставали от перспективы создания там сильного еврейского государства. Эйхман писал в своей брошюре, что "работа Всемирной сионистской организации таит в себе опасность – создание сильной еврейской Палестины. Мир евреев всегда будет врагом Германии, а крепкая еврейская Палестина может стать важным фактором в этой борьбе". Но опасность этим не ограничивалась. Сионизм грозил бросить вызов немецкому антисемитизму на его собственной территории, причем сразу, как только возникнет еврейское государство и возьмет под свою защиту немецких евреев. Хаген пояснял: "Это же аксиома – Германия не может допустить создания подобного чудовищного государства, иначе настанет день, когда все немецкие евреи примут палестинское гражданство, назовутся нацменьшинством и потребуют представительства в нашем государственном управлении".
Хаген с Эйхманом не собирались предоставлять немецким евреям статус меньшинства. Оставалась слабая надежда, что Англия, имевшая мандат на управление Палестиной, не пойдет на создание еврейского государства, однако уверенности в этом не было.
И СС решили поместить сионистские организации под более строгое наблюдение. В одном из приказов по секции II-112 отмечалось: "Следует составить поименные списки курсантов в тренировочных лагерях. По окончании ими курсов проверять по соответствующим районам, действительно ли они эмигрируют". Однако просто контроля за сионистами в Германии Хагену с Эйхманом было мало. Чтобы оценить возможность создания еврейского государства, нужно проникнуть в сердцевину движения.
На нужного человека они вышли через старого друга Мильденштейна – торговца автомобилями, члена партии и информатора СД Отто фон Большвинга, он поддерживал контакты с палестинскими немцами, среди которых был и корреспондент немецкого агентства печати в Иерусалиме Райхерт, хорошо знакомый с одним из лидеров тайной службы "Хагана". Здесь уже было замечено, что, играя в разведчиков, молодежь СД больше всего восхищалась британской Интеллидженс сервис. Так вот, на втором месте для них была непостижимая и всемогущая "Хагана". Эйхман писал в своей брошюре 1936 года: "Все партии и группы, включенные во всемирную сионистскую организацию, находятся под неослабным наблюдением центрального округа контрразведки, играющего чрезвычайно важную роль в еврейской политической жизни. Это учреждение именуется "Хагана" (в переводе – "самооборона")".
"Хагана" была ответственна не только за оборону военизированных еврейских поселений в Палестине, но и обладала широко разветвленной системой шпионажа. В руководстве этой тайной армии числился некто Фейвел Полкес, уроженец Польши, получавший от Райхерта значительные суммы за информацию. Полкес был в ранге командира "Хаганы", и под его началом находились все формирования самообороны палестинских евреев.
Этот человек заинтересовал секцию II-112, и в феврале 1937 года он совершил поездку в Берлин. 26 февраля они встретились – Эйхман и Полкес. Для начала Эйхман гостя повел в ресторан Траубе; в ответ Полкес пригласил Эйхмана в Палестину. Полкес, конечно, не был обычным агентом. Сам он объяснил, что его цель – увеличить приток евреев в Палестину, так чтобы на своей исторической родине они численно превзошли арабов. Ради этого он уже работает совместно с английской и французской спецслужбами, и теперь остается только кооперация с гитлеровской Германией.
17 июля того же года в одном из документов группы Эйхмана говорилось: "Он (Полкес) готов, в частности, оказать всемерную поддержку внешнеполитическим интересам Германии на Ближнем Востоке, при условии облегчения валютных правил для немецких евреев, выезжающих в Палестину". Постепенно в СД осознали, что Полкес ездил в Берлин не по собственной инициативе. Он открыто выступал в роли проводника иммиграционной политики "Хаганы". Эйхман записал: "Полкесу требуются следующие гарантии: должно быть оказано давление на еврейских лидеров в Германии, с тем чтобы все евреи, эмигрирующие из Германии, выезжали в Палестину, и ни в какую иную страну. Это вполне соответствует германским интересам, и такого рода меры готовится предпринять гестапо".
26 сентября 1937 года в 8.30 утра Эйхман и Хаген сели в поезд и отправились в путь: надо было завершать первые осторожные шаги навстречу альянсу СС – "Хагана". Гейдрих разрешил Эйхману принять приглашение в Палестину. Прикрытие у них было любительское: Эйхман ехал как корреспондент "Берлинер тагебла", а Хаген – как студент.
2 октября корабль "Румыния" доставил сотрудников СД в Хайфу. Но тут арабы – враги евреев – помешали врагам евреев – немцам. Арабские националисты в конце сентября опять зашевелились, вынудив колониальные власти ввести осадное положение и закрыть границы Палестины. Полкес встретился с немцами в Каире. Он заявил, что удовлетворится месячным денежным содержанием в 15 фунтов стерлингов, и передал им первую информацию. Хаген с его слов записал, что "в еврейских националистических кругах довольны радикальной политикой немцев в еврейском вопросе, поскольку в результате еврейское население Палестины должно значительно возрасти и в обозримом будущем евреи получат здесь численное превосходство над арабами".
Сам Эйхман расценил итоги поездки в Палестину как "скудные", но Гиммлер и Гейдрих признали работу своего эксперта по сионизму весьма перспективной и через полгода, после вторжения в Австрию, поручили ему вести всю проблему еврейской эмиграции. Впервые служба СД стала официально участвовать в еврейской политике режима. Эйхман, которому в начале 1938 года было присвоено звание унтерштурмфюрера, был послан в Вену советником по еврейскому вопросу к инспектору Зипо и СД. Главная задача советника состояла в том, чтобы всеми доступными методами способствовать эмиграции евреев.
До сих пор это было делом более или менее добровольным; теперь же Эйхман с помощью полиции так надавил, что уж скорее нужно было говорить о депортации. Организационные дела были его страстью, а тут он вдруг обнаруживает, что может сам и планировать и приказывать. И его осеняет: надо снять преграды между полицейскими, гражданскими и партийными властями, занятыми этим вопросом, и сосредоточить в одном учреждении все проблемы принудительной еврейской эмиграции, причем работать как с немецкими властями, так и с еврейскими представителями. По его словам, это будет конвейерная лента: "Кладете бумаги одну за другой, а в конце получаете паспорта".
Таким "конвейером" и стал Центральный отдел еврейской эмиграции, разместившийся в старом венском дворце Ротшильда, на Принц-Ойген-штрассе, 20–22. Вместе с Эйхманом сюда прибыли и сотрудники – эмиссары будущего геноцида: братья Гюнтер, Франц Новак, Алоиз и Антон Бруннеры, Эрих Радзихович, Стучка, Грозинек – хладнокровные и неутомимые разработчики стратегии изгнания евреев.
Контора Эйхмана использовала шантаж, чтобы дать толчок новому великому Исходу. Большинство из 300 тысяч австрийских евреев были бедны и не имели минимального капитала, требуемого принимающими странами. У нацистов же было туго с иностранной валютой, и режим не мог создать выездного фонда. Поэтому евреи побогаче были вынуждены субсидировать выезд из страны из собственных средств. Впоследствии Гейдрих объяснил всю процедуру: "Мы действовали так: через еврейские общины мы выжимали известное количество денег из богатых людей, которые хотели эмигрировать… Проблема была не в том, как заставить уехать богатых, а в том, как избавиться от толпы евреев".
Одновременно Эйхман разрешил лидерам еврейских общин выезжать за рубеж и получать деньги на эмиграцию от еврейских благотворительных организаций. Например, весной 1938 года американский комитет взаимопомощи выделил 100 тысяч долларов. Такие методы дали Эйхману возможность рапортовать в Берлин о рекордных цифрах. К концу осени 1938 года его контора отправила в эмиграцию 45 тысяч австрийских евреев, а в общей сложности за восемнадцать месяцев он заставил покинуть страну 150 тысяч евреев. Такая безжалостная политика принудительной эмиграции могла быть успешной только при условии, что будут постоянно открыты границы принимающих стран и кошельки благотворительных фондов. Так бы оно и было, если бы не внутрипартийные распри, помешавшие технократам из СД без сучка без задоринки провести депортацию.
А экстремисты в партии были крайне раздражены вмешательством СД в еврейскую политику. И летом 1938 года поднялась новая волна антиеврейской кампании.
Сигнальный залп дал "Штюрмер". Во все более злобном тоне авторы этой газеты требовали устранить всех евреев с тех позиций, которые они еще занимали в экономике. Газетчики призывали страны Европы "сплотиться против общего врага номер один и закрыть для евреев границы" – те самые границы, что Эйхман старался держать открытыми для еврейских эмигрантов.
Эйхман, конечно, делал попытки изменить линию "Штюрмера", но все впустую. В мае 1938 года редактор газеты Гимер побывал в Вене. Эйхман устроил ему выволочку и два часа разъяснял основы эмиграционной политики. Он договорился о визите к Штрайхеру в Нюрнберг, чтобы, как он отметил в плане работы, "пользуясь случаем, придать другое направление "Штюрмеру"". И ничего он не добился. Гимер, разразился статьей на целый разворот – о венских евреях Эйхман и Хаген поняли, "как ошибались, надеясь кого-то переубедить".
28 июня Хаген написал Эйхману: "Вот что самое безумное – Гимер считает вполне удовлетворительным факт, что многие венские евреи возвращаются к традиционной религии" – и дальше добавляет: "то есть к религии, которая считает высшим законом Талмуд, а Талмуд разрешает любое преступление против неевреев. Подобные вещи приводят меня в отчаяние. Чего они добиваются? Может быть, "Штюрмеру" нужно радикальное решение – снести им голову, чтобы уж точно им не могла снова прийти похвальная мысль признать себя евреями?" Взаимоотношения между Штрайхером и СД настолько ухудшились, что Гейдрих предписал Эйхману воздержаться от дальнейших контактов со Штрайхером и его командой. Оберштурмбаннфюрер Зикс заметил: "СС желает, чтобы с этого момента Эйхман отклонял любые приглашения, говоря: "Я только что ушел в отпуск"".
Через несколько месяцев противники эсэсовской линии в еврейском вопросе получили мощное подкрепление в лице рейхсминистра пропаганды Геббельса. Он уже давно ждал удобного случая, чтобы взять еврейскую политику рейха в свои руки. Его пропагандистская машина была в полной готовности, нужен был только предлог.
Он представился, когда немецкие антисемиты не поладили с польскими. 6 октября 1938 года польское правительство постановило считать недействительными все польские паспорта, на которых до конца месяца не будет проставлено особого штампа, а получить его можно только в Польше. В берлинском МИДе заподозрили, что Варшава вознамерилась одним махом избавиться от всех польских евреев, проживающих в Германии. Реакция нацистского руководства была типичной.