"Податель сего "К", 19.. года рождения, из служащих, на протяжении ряда лет вел по моему заданию слежку сперва за рабочими и служащими одного харьковского завода, позже – за студентами и преподавателями университета и писал мне об этом донесения. Они были обстоятельны и оперативны. Работал "К" с душой, умело – ни разу не засыпался. Заслуживает не только снисхождения, но и похвалы, и продвижения вверх, хотя пристрастен к спиртному и слаб по части женского пола.
Александров".
Сентябрь 1937 года.
В том году, ставшем олицетворением осужденных партией нарушений законности, подобная "справка" могла иметь магическую силу. Ее податель, конечно же, своей цели добился. Как видим, и в конце 1937 года Александров так ценил доносчика, что, возможно, с риском для себя (едва ли подобные справочки выдавались по первой просьбе) ринулся выручать его из беды. А ведь Ветров, большой знаток и даже теоретик этого вопроса, уверяет: "Доносчик – как перевозчик: нужен на час, а потом не знай нас". Нет, Александров хотел и дальше знаться с "К".
Без "александровского" феномена трудно объяснить и тот факт, что в 1937–1939 годах, когда пострадало столько людей совсем неповинных, ничем не запятнанных, "К" даже не потревожили. Это с его-то прошлым – с троцкистскими связями, публичной антикоминтерновской болтовней, печатным станком для подпольных листовок, с бесчисленными выговорами да исключениями!.. Да, такой тертый калач мог раздобыть донос дружка и выдать его Арнау.
Итак, лжец в 1945-м, когда его только арестовали, на следствии; клеветник в 1952-м, незадолго до выхода на свободу; доносчик в 1979-м, уже из-за океана – кем же был Солженицын в особо интересующую нас теперь пору своей жизни – с того дня, как получил новое имя, и до конца заключения, т. е. с 1945-го по 1953-й? Он признается: "В тот год я (став Ветровым. – В. Б.), вероятно, не сумел бы остановиться на этом рубеже. Ведь за гриву не удержался – за хвост не удержишься. Начавший скользить – должен скользить и срываться дальше". Однако тут же уверяет: "Но что-то мне помогло удержаться". Он хочет внушить читателю, что семь лет вполне благополучно провисел на хвосте скачущей лошади: "Никаких доносов я, конечно, не представлял. Ни разу больше мне не пришлось подписываться "Ветров". И многократно будет повторять в последующие годы: конечно, не представлял, ну, разумеется, ну, какие могут быть между нами, интеллигентными людьми, разговоры на сей счет! Кажется, последний раз мы слышали это в 1979 году: "Ни разу я этой кличкой не воспользовался и ни одного доноса не написал". Почти уговорил, мы почти поверили, но вдруг – обмолвится: "И сегодня я поеживаюсь, встречая фамилию "Ветров".
Если "ни разу", если "ни одного", то с чего бы такая повышенно нервная реакция?..
"Отец нации, патриарх России"
…Руководящие и газетные коммунисты очень неравнодушны к Александру Исаевичу. Вспомните… Когда изгнанник пребывал еще в США, тов. Зюганов уверял нас, что он никакой не антисоветчик и не коммунофоб, это, мол, грешок молодости, а теперь он великий патриот, и ничего больше….
А вспомните, что сделал Солженицын, едва летом 1994 года припожаловав из Америки во Владивосток. Первым делом позвонил коммунистке Светлане Горячевой и пригласил ее в гостиницу побеседовать. Та бросила все свои прокурорские, все домашние дела и сломя голову помчалась. Потом напечатала об этой незабываемой встрече умильную статейку. Вот когда Президиум ЦК или кто-то из его секретарей должен бы взыскательно побеседовать с партдамой: с какой, дескать, стати ты полетела, как на помеле, по первому звонку этой вражины да еще потом в газете слюни пускала? Но никто не побеседовал. Как можно, если сам тов. Зюганов видит во вражине большого патриота и ничего больше!.. За Горячеву взялись лишь после того, как она отказалась выполнить несуразное решение ЦК, требовавшее от нее и от других коммунистов покинуть пост главы думского комитета. Еще Суворов говаривал: "Каждый солдат должен понимать свой маневр". А этот "маневр" понять было невозможно: зачем, ради чего добровольно оставлять с таким трудом завоеванные высоты, дающие повышенные возможности влияния, связи, транспорта и т. д.? Члены ЦК убежденно отвечали: "Во имя Устава! Он один для всех!" Они так и не поняли до сих пор, что есть вещи поважнее любых уставов: живая жизнь, реальная ситуация, конкретная обстановка. Даже в армии, даже в боевой обстановке разрешается не выполнять преступные приказы. Это решение ЦК наносило прямой ущерб партии. Как же его назвать? Только капитулянтским или отзовистским тут ограничиться нельзя.
Между тем гигант мысли, организуя по пути митинги, триумфально приближался к Москве, как некогда Наполеон, бежав с острова Эльба, приближался к Парижу. В эти дни, а именно 21 июля 1994 года, "Правда" предоставила слово доктору политических наук Д. Ольшанскому, который объявил: "Солженицын играет роль отца нации, патриарха России". (Это при живом-то патриархе! Как он это воспринял? – В. Б.)
Вот и представьте себе, поднимутся регионы, по которым проедет великий писатель, и скажут: "Хотим в президенты Александра Исаевича! Мы его видели, руку жали, мы ему верим и на него надеемся…" Но, увы, как показало время, вопреки предсказанию доктора наук Ольшанского регионы почему-то не поднялись, не рявкнули: "Хотим Солженицына!.."
Отец нации припожаловал в столицу, Лужков его облобызал, а "Правда" ласково прошептала на первой полосе: "Здравствуйте, Александр Исаевич…"
И вскоре не кто иной, как опять же коммунисты, стали добиваться приглашения Солженицына в Думу. Надо полагать, столь серьезное дело было не личной инициативой коммуниста И. Братищева, еще одного доктора и земляка гиганта по Ростову, а решением всей фракции во главе с Г. Зюгановым. Потерпев поражение при кнопочном голосовании, коммунисты, как всегда, не пали духом и поставили вопрос на поименное, и таким путем им все-таки удалось протащить приглашение. Победа!..
"Правда" 8 октября 1994 года приветствовала сию грандиозную викторию ленинизма восторженной передовицей "Скажите в Думе свое слово, Александр Исаевич!". В статье, чтобы потрафить возвращенцу, злобно проклинался Сталин и превозносились мужество и "истинная русскость" титана. А кончалась статья так: "Верится, что вы скажете России слово правды, объединяющее всех честных людей труда". Слово он сказал. Кого оно объединило?
А в последующие годы коммунистические газеты время от времени чесали в затылке: "Наш или не наш Солженицын?", "С нами или не с нами Александр Исаевич?" И тут главными их советниками были Рой Медведев да тверской мыслитель Владимир Юдин, профессор, конечно. Первый из них прославился тем, что, будучи евреем, оправдывает немецких фашистов: уверяет, будто они лишь потому уничтожали советских военнопленных, "что правительство Сталина отказалось признать подпись России под международной конвенции о военнопленных, из-за чего (!) не шла помощь советским военнопленным через Международный Красный Крест, и обречены они были умирать от голода в немецких лагерях". Какое благостное представление о фашистах: будь подпись, и все было бы о'кей! Да ведь стояли же подписи не то что под многосторонней коллективной конвенцией, а под двумя межгосударственными договорами, причем один из них – "о дружбе". И какие подписи! Министров иностранных дел. И как договоры подписаны были! При личном участии лидеров обеих стран. В Кремле. И что, остановило это немецких фашистов от нападения на "друзей"? Этот историк не знает, что у фашистов, у Гитлера была сознательная цель – физическое истребление русских. И не только от голода гибли в немецком плену наши люди – их и просто расстреливали, оставляли в поле на морозе, морили в душегубках. И это не слышал историк? А чего ж Красный Крест евреев не спас? Ведь большинство из них даже оружия в руки не брали, военнопленными не были. Но попробуй скажи этому историку, что погибли не шесть, а пять миллионов его соплеменников, – какой он визг поднимет!.. Невежественные и лживые статьи Медведева, объявлявшего "Архипелаг" "величественным произведением" великого писателя, даже "одной из самых великих книг XX века", перепечатывались "Правдой" в 1989–1990 годах из зарубежной прессы пятнадцатилетней давности. То, что вместе с Солженицыным этот Медведев еще и клеветал на Шолохова, не смущало газету. Так ей не терпелось своим тогда многомиллионным тиражом просветить читателей.
Второй из авторитетов газеты, тверской профессор, вольготно разметавшись на двух полосах, страстно убеждал: "Ведь Солженицын наш, русский, писатель-патриот! Русский!" Правда, следуя директиве Горбачева о плюрализме, через три недели напечатали на четвертой полосе и статью покойного Бориса Хорева "Я не верю Солженицыну"…
А в 1992 году в Москву приехала жена Солженицына, мадам Светлова, которой немедленно предоставили слово в "Родимой газете". Как выяснилось, мадам Светлова приехала, чтобы найти в Подмосковье жилье для семьи титана: "А. И. не может и не хочет жить в городе. Нужно искать что-то за городом. Я в глубокой растерянности. Купить дом – для меня задача очень трудная"…
Из того, что было напечатано в газете, прежде всего следует отметить такое кардинальное изречение мадам: "Население все еще очень плохо представляет глубину и масштабы зверств коммунистического режима. Некоторые все еще думают, что это лишь отдельные мрачные эпизоды великого и правого дела, и никак не могут понять, что только зверства и были". Дескать, вот ведь до чего тупое население, а! Уж сколько лет ее любезный супруг из кожи лезет, объясняя всему миру, что при коммунистах ничего, абсолютно ничего, кроме зверств, не было и быть не могло, а они, болваны, не понимают!
Не соображают, что разгром трех походов Антанты и вышибон с родной земли цивилизованных англичан да куртуазных французов, свободолюбивых американцев да улыбчивых японцев вместе с их содержанками – Деникиным да Красновым, Колчаком да Врагнелем – было не чем иным, как высшей категории зверством коммунистов! Как и победа над немецким фашизмом – ведь сколько бедненьких оккупантов наколошматили! А можно было просто попросить их вежливо, и они – ведь европейцы же! соплеменники Гете! – они от Москвы, от Сталинграда ушли бы восвояси. Так нет, погнали несчастных до самого Берлина и еще там били, мордовали зверюги…
Неспособно это безмозглое быдло сообразить, что превращение в кратчайшие сроки отсталой страны в великую сверхдержаву – это тоже сверхзверство коммунистов.
Они ликвидировали безграмотность, открыли народу доступ к высотам культуры, науки, творчества да еще создали лучшую в мире систему медицинского обслуживания, а в школьном деле дошли до обязательного для всех среднего образования – какое людоедство! Взять хотя бы драгоценного супруга. В 1952 году у него в животе объявилась какая-то опухоль. Его немедленно оперировали, удалили что-то и через две недели он был здоров. И это где? В лагере, в неволе. Вот какая медицина, какие врачи были у нас даже там! Да, но ведь при этом резали ножом по живому телу – разве это не зверство! А потом, живя в Казахстане, в поселке Кок-Терек, Солженицын опять занедужил. И вот несколько лет он регулярно ездил в Ташкент, в онкологический институт, где его снова обследуют, лечат, пестуют… И он не платит за это ни копейки. Ни-ни! Каков итог? Спустя чуть не полвека супруга констатирует: "Его здоровье почти чудесное, и работоспособность очень высока. Работает 14 часов ежедневно, это почти двойной рабочий день. И так уже много лет. Стало быть, здоровье позволяет". Но в чем же хоть тут коммунистическое зверство, мадам? Не удивлюсь, если она ответит: "Да как же! Проклятые коммуняки вынуждали человека ездить в Ташкент, в другую республику. Уж не могли зверюги создать онкологический центр в поселке Кок-Терек, чтобы Саня мог туда пешочком ходить".
А сколько перетерпела мадам сама от коммунистов! Бесплатно получила высшее образование, бесплатно имела квартиру, ничего не заплатила за пятидесятилетнего чужого мужа, ни копейки не взяли с нее за трехразовое пребывание в родильных домах ни в 70-м, ни в 72-м, ни в 73-м годах и даже за границу выслали за государственный счет… На такое зверство способны только коммунисты!
Мадам делится радостью с собеседником по поводу того, что этот зверский "коммунизм рухнул!". Но тут же остерегает: "Не в том смысле, что его больше нет на нашей земле. Он рухнул как идея, как строй, но как реальный образ жизни огромного числа людей, он, конечно, будет еще долго… Однако будет легче, чем раньше… Мы все-таки выбираемся из бездны". Ах, как ошиблась супруга титана! Идея-то жива. Как можно убить идею? Она в головах и сердцах. А рухнул-то именно "реальный образ жизни" с его бесплатными квартирами, образованием, медициной, с твердой уверенностью в завтрашнем дне, постоянным ростом населения, как и благосостояния его, с чувством безопасности и другими замечательными, невиданными в мире общественными благами, что в итоге вызывало у "населения" гордость за свою страну. Вот президент Путин был в Ленинграде на праздновании 60-летия ликвидации блокады и встречался там с ветеранами. Так одна старушка, увешанная орденами, взмолилась: "Верните нам хотя бы советскую медицину!" Но ничего он сделать не может…
Теперь вместо перечисленных благ все видят на улицах нищих, бездомных, в стране свирепствуют такие болезни вплоть до сибирской язвы, о которых давно уже забыли, больше десяти лет идет вымирание народа, повсеместно царят ложь, обдираловка, похабщина… Такой писатель, как Ерофеев, может ляпнуть по телевидению на всю страну: "Идите вы в зопу!" – а такой эстрадник, как Борис Моисеев, свою голую зопу показывает Галине Вишневской по тому же телевидению. И никто не смеет их вышвырнуть или хотя бы врезать по вывеске. Это и есть, мадам, не что иное, как погружение в бездну, в которой, оказывается, вам "легче, чем раньше". Но если, например, у Александра Исаевича, не дай бог, опять объявится где-то опухоль или трещина, то готовьте кругленькую сумму для лечения. Это для таких, как вы, конечно, не проблема, но все же…. А во что вам, кстати, обошлось учение трех сыночков в США?
Но мадам продолжала ликовать: "Теперь нет тотального владения телом и душой граждан!" Поскольку, мол, уже нет коммунистов, которые тотально владели телами и душами всех, в том числе и моим прекрасным телом, и моей возвышенной душой.
Да еще добавила: "Буквального подавления властью уже нет!" Судя по всему, она была уверена, что "буквального" нет и не будет. И то сказать, откуда взяться, если принявший ее президент "был очень гостеприимен, живо пересказал свой телефонный разговор с А. И. Подтвердил, что двери для возвращения А. И. открыты". Мало того, мадам пришла к выводу, что "Борис Николаевич озабочен положением в стране, сердце у него болит…" Какое большое и чувствительное сердце…
Это было сказано в июле 92-го года. А всего через год с небольшим сей гостеприимный и болящий сердцем за страну кремлевский выкормыш прибег к такому виду "буквального подавления", что после этого мадам пророчица должна бы замолчать навсегда: он расстрелял парламент и сотни, если не тысячи своих сограждан. Супруг искательницы загородного дома оправдал кровавую бойню: "Закономерный и естественный шаг". Вероятно, именно после этого для титана нашелся подходящий загородный дом. Говорят, это бывшая дача Кагановича, а позже – председателя КГБ генерала И. А. Серова. Для лагерного сексота Ветрова более заслуженного обиталища и не сыскать. Но все-таки по своей всегдашней бдительности Солженицын еще два года сидел за океаном, выжидал, высматривал, принюхивался… Интересно, не являются ли по ночам владельцам перестроенного дома тени его прежних обитателей…
Много интересного узнали мы из беседы о самом великом супруге. Например, оказывается, все три тома "Войны и мира" он одолел в десять лет "и с того момента был захвачен толстовской композицией…" Кто из вас, читатели, знал в десять лет, что такое композиция романа, отзовитесь. Правда, в октябре 47-го года, когда ему было 29 лет, будущий титан писал из лагеря своей первой жене Наталье Решетовской: "Посасываю потихоньку третий том "Войны и мира" и вместе с ним твою шоколадку". И – ни слова о композиции. Странно…
В ответ на вопрос, есть ли у ее супруга любимые поэты, Светлова пропела серенаду: "Солнечно любимый им поэт, всегда присутствующий в его жизни на всех уровнях – и в творческих, и бытовых, каких угодно, просто не выходящий из его жизни, как разлитая, все пронизывающая субстанция, – это Пушкин… Живой Пушкин-поэт, пушкинское начало, пушкинское мироощущение – это то, рядом с чем, в лучах чего, в химии чего А. И. ощущает себя счастливым".
Странно, очень странно. Если, допустим, Достоевский любил Пушкина, так это все видят: имя поэта не раз и не два встречается в его произведениях, он много стихотворений знал наизусть и любил их читать вслух, причем, читая "Пророк", бледнел и от волнения иногда не мог дочитать, наконец, чего стоит знаменитая "Пушкинская речь", произнесенная по случаю открытия памятника поэту… Вот уж действительно "все пронизывающая субстанция". А тут? Где, когда Солженицын добром вспомнил о Пушкине? Может быть, Светлова имеет в виду строчку, шулерски вырванную из пушкинской "Деревни", с помощью чего ее супруг пытался доказать, как замечательно жили в России крепостные крестьяне? А как понимать его прокурорское обвинение Пушкина в том, что, дескать, в поэме "Цыганы" он "похваливал блатное начало"? Наконец, Солженицын однажды заявил, что "у Пушкина можно гораздо больше почерпнуть, чем у Евтушенко", – уж не это ли великая похвала солнечно любимому поэту?
Правда, тут же Светлова заявила: "Но самый любимый его писатель, кого с юности и по сегодня А. И. ощущает своим старшим братом, – это Михаил Булгаков". Вдвойне странно. Во-первых, так кто же "самый" – Пушкин или Булгаков? Во-вторых, почему же о "Белой гвардии" презрительно бросил: "Поддался неверному чувству…" А когда журнал "Москва" впервые напечатал роман "Мастер и Маргарита", Солженицын прямо-таки взбеленился и обозвал сотрудников журнала мерзким словом "трупоеды". О самом романе отозвался с отвращением: "Распутное увлечение нечистой силой… Евангельская история, как будто глазами Сатаны увиденная". Ничего себе комплименты старшему братцу…
Тут уместно вспомнить, как жена нахваливает "энергию, плотность и взрывную силу" языка своего мужа. Примеров почему-то не приводит, а ведь их сколько угодно. Вот, допустим, с какой энергией навешивает он имеющие явно взрывную силу плотные ярлыки на живых и мертвых советских писателей: "деревянное сердце", "догматический лоб", "ископаемый догматик", "видный мракобес", "главный душитель литературы", "вышибала", "авантюрист". Какая энергия! Так это и есть "пушкинское мироощущение"?
Еще? Полюбуйтесь: "лысый, изворотливый, бесстыдный", "дряхлый губошлеп", "ничтожный и вкрадчивый", "трусливый шкодник", "склизкий, мутно угодливый", "о, этот жирный! ведь не подавится", "морда", "ряшка", "мурло", "лицо, подобное пухлому заду". Какая плотность мысли и чувства! И мадам видит здесь "солнечное пушкинское начало"?
Еще: "гадливо встретиться с ним", "слюнтяй и трепач", "жердяй и заика", "проходимец", "эта шайка", "их лилипутское мычание", "карлик с посадкой головы, как у жабы", "дышло тебе в глотку! окочурься, гад!". И явленную здесь "взрывную силу" нам следует считать "пушкинской субстанцией"?