НОВЫЕ УКАЗЫ И АНЕКДОТЫ
10 июля. "Господин генерал от кавалерии граф фон-дер-Пален. Из вашего сегодняшнего рапорта я вижу, что дочь портного Клокенберга хотела утопиться от любви к регистратору Максимову, но так как я против их брака ничего не имею, то препоручаю вам исполнить их желание. К вам благосклонный Павел" (Анекдоты. С. 267).
4 сентября. Уволено от дел 27 сенаторов. Оставлено на службе – 50 (Клочков. С. 186). – "В Сенате было решено какое-то дело, в котором участвовала родственница Кутайсова или какого-то другого урода. По жалобе ее отрешили от службы всех сенаторов того департамента и производителей дела" (Греч. С. 175).
25 сентября. "Его Императорское Величество с крайним негодованием усмотреть изволил во время последнего в Гатчине бывшего театрального представления, что некоторые из бывших зрителей начинали плескать руками, когда его величеству одобрения своего объявить было неугодно, и, напротив того, воздерживались от плескания, когда его величество своим примером показывал желание одобрить игру актеров <…>, почему принужденным нашелся всему двору своему и гарнизону города Гатчины отказать вход в театр и в церковь, кроме малого числа имеющих вход на вечерние собрания, и <…> приказать соизволил: для предосторожности жителей столицы, дабы <…> здешняя публика во время представлений театральных воздерживалась от всяких неблагопристойностей, как то: стучать тростями, топать ногами, шикать, аплодировать одному, когда публика не аплодирует, также аплодировать во всем пении или действии и тем отнимать удовольствие у публики безвременным шумом. А потому <…> всех, здесь в городе живущих, обвестить с подписками о сем и с строгим при том подтверждением, что, если и за сим кто-либо осмелится вопреки вышеписанному учинить, тот предан будет, яко ослушник, суду" (Анекдоты. С. 238).
"Мало ли что предписывалось и исполнялось в то время! Так, например, предписано было не употреблять некоторых слов, например, говорить и писать государство вместо отечество; мещанин вместо гражданин; исключить вместо выключить" (Греч. С. 151); осмотреть вместо обозреть; исполнить вместо выполнить; караул вместо стража; собрание вместо общество (РС. 1872. Т. 6. № 7. С. 98).
"Можно вообразить, какова была цензура! <…> Особенно отличался рижский ценсор Туманский <…>. Один сельский пастор в Лифляндии, Зейдер, содержавший лет за десять до того немецкую библиотеку для чтения, просил, чрез газеты, бывших своих подписчиков, чтобы они возвратили ему находящиеся у них книги и, между прочим, повести Лафонтена "Die Gewalt der Liebe" <"Сила любви">. Туманский донес императору, <…> что пастор Зейдер старается посредством библиотеки для чтения распространять тлетворные начала. Этот злостный, хитро придуманный донос возбудил подозрительность и негодование императора. <…> И Зейдер был приговорен к наказанию кнутом <…>. Когда привязали его к столбу, он <…> заметил, как по-видимому значительный человек в военном мундире подошел к палачу и прошептал ему на ухо несколько слов; этот последний почтительно отвечал: – Слушаюсь. – Вероятно, то был сам граф Пален или один из его адъютантов, давший палачу приказание пощадить несчастного. От бесчестия нельзя было его избавить; по крайней мере, хотели его предохранить от телесного наказания, которого он, может быть, и не вынес бы. Зейдер уверял, что он не получил ни одного удара, он только слышал, как в воздухе свистел каждый взмах кнута, который потом скользил по его исподнему платью. – По совершении казни, он должен был быть отправлен в Сибирь: но и этою высылкою граф Пален, с опасностью для самого себя, промедлил несколько дней, все надеясь на более благоприятный оборот в участи несчастного, так как даже русское духовенство, к его чести будь помянуто, вошло с ходатайством за него. Когда, однако, исчезла последняя надежда, его отправили в Сибирь, как самого отъявленного злодея" (Греч. С. 151–152; Коцебу. С. 289–291).
"Боялись иначе <…>, боялись не строго приговаривать, и самыми крутыми приговорами старались угождать ЕМУ" (И. В. Лопухин. С. 91).
НОВАЯ ПОЛИТИКА
Многим современникам императора Павла его иностранная политика казалась такой же непредсказуемо алогичной, как и его обращение с подданными. Отчасти они были правы, ибо смотрели на дело со своей точки зрения, несовместимой с точкой зрения императора. Логично, что, например, разрыв отношений с Англией был сильным опустошением для иных, получавших от английского правительства субсидии за помощь в организации некоторых торговых дел. Еще логичнее, например, возмущение Ольги Александровны Жеребцовой, в девичестве Зубовой – сестры знаменитых братьев, известной своею связью с английским посланником в Петербурге лордом Уитвордом (Саблуков. С. 69).
Но если посмотреть на дело с точки зрения императора Павла – все тоже становится очень логично, и ирония по поводу его слов насчет неизменности международной политики России делается совсем неуместной. – Неизменность имела место. Император Павел говорил, что ищет справедливости. Логично думать, что справедливость в делах иностранных он понимал, исходя из той внешнеполитической аксиомы, которую сформулировал своими победами Петр Первый и которую затем при каждом новом царствовании наши войска и дипломатия напоминали Европе: "Россия как положением своим, так равно и неистощимою силою есть и должна быть первая держава в мире" (РА. 1878. Кн. 1. С. 103). – Эта формулировка аксиомы сделана в последний год царствования Павла графом Ростопчиным и Павлом своеручно подписана, но аналоги ее мы без труда найдем и во времена предыдущих царствований, и во времена последующих.
Так вот, когда по окончании военной кампании 1799 года в Петербурге стали подсчитывать баланс результатов российского вмешательства в европейские войны, обнаружилось, что наша держава не приобрела ничего осязаемого, кроме вечной памяти о подвигах Суворова в Италии и Швейцарии. Выяснилось, что наши союзники не только ищут от союзов с нами собственных выгод, а про наши думают только когда им строго напоминают, но и, почти не скрывая, просто используют нас в качестве наемной военной силы, цинически манкируя нашей аксиомой.
К такому манкированию можно относиться спокойно либо с философической точки зрения, либо по прошествии десятков и сотен лет (что, впрочем, равно философическому зрению): понятно, что правители каждой из больших европейских стран – и Австрии, и Пруссии, и Англии, и, естественно, Франции, и даже окраинных Швеции или Испании – придерживались в своей международной политике аксиом, по силе звучания ничуть не тише нашей. Логично, что чем богаче и военнее страна, тем крепче укореняется там мнение о ее великом предназначении и территориальном потенциале.
Посему неизбежны обиды друг на друга, вызванные взаимным манкированием потенциалов и предназначений, особенно тогда, когда обижающиеся стороны находятся в союзных отношениях.
Император Павел был оскорблен отношением англичан и австрийцев к русской помощи 1799 года и стал думать о заключении союза с Наполеоном Бонапартом. Прежние союзники были очень озадачены таким переворотом. В Англии стали думать о том, как этому союзу помешать, ибо, как писал своему лондонскому начальству петербургский посол лорд Уитворд, "император, каков он ни есть, самодержавный владетель могущественной, связанной с Англией империи, из которой исключительно мы <т. е. англичане> можем добывать средства для поддержания первенства нашей морской силы" (Шумигорский 1907. С. 194).
Однако именно лорд Уитворд, точнее его длинный язык, способствовал ускорению разрыва дипломатических отношений России и Англии. В одной из своих депеш лорд писал начальству: "<…> мы должны быть приготовлены ко всему, что бы ни случилось. Но факт <…>, что император буквально не в своем уме. Уже несколько лет это известно ближайшим к нему лицам <…>. С тех пор как он вступил на престол, его умопомешательство постепенно усиливалось <…>. Император не руководится в своих поступках никакими определенными правилами или принципами. Все его действия суть последствия каприза или расстроенной фантазии" (Шумигорский 1907. С. 194).
Депеша лорда была перлюстрирована, расшифрована, и в июне английскому посольству в Петербурге объявили о нежелательности его дальнейшего здесь присутствия.
В конце лета английская эскадра, продолжая войну с Францией, заняла остров Мальту и переоккупировала владения крестоносцев Мальтийского Ордена, водрузив над протектируемой нашим императором территорией британский флаг.
Это было новое оскорбление его величеству, и в октябре Павел приказал наложить секвестр на все торговые английские суда в наших портах, а всех английских шкиперов и матросов с тех судов, числом более 1000 человек, сослать в глубинные губернии и уездные города России (по 10 человек в город). В декабре вышел указ: "Чтобы со всею строгостию наблюдаемо было, дабы никакие российские продукты не были вывозимы никаким путем и ни под каким предлогом к англичанам" (Клочков. С. 361). В феврале 1801 года возобновилась запрещенная еще Екатериной торговля с Францией.
Как известно, существует только два способа межгосударственных отношений: коммерция и война. Если сила не помогает – начинается коммерция, и наоборот. Посему английское правительство отрядило эскадру под командованием славного адмирала Нельсона для похода на Ревель и Петербург. Весной следующего 1801 года ожидалась война.
Тем временем Австрия, оставшись без Суворова, растеряла все италийские завоевания прошлого года, и, по всей видимости, в Вене согласились бы на любые наши условия, лишь бы получить в подмогу наше войско.
Из Парижа шли известия о желании первого консула Наполеона Бонапарта заключить союз с Россией против общей соперницы – Англии.
1-го октября первоприсутствующий в Коллегии иностранных дел граф Ростопчин представил Павлу проект новой политики: "Россия, как положением своим, так равно и неистощимою силою есть и должна быть первая держава в мире <…>. Пруссия ласкает нас для склонения на предполагаемые ею себе удовольствия при общем мире. Австрия ползает перед нами <…>. Англии тоже необходим мир <…>. Бонапарт старается всячески снискать наше благорасположение" (замечание Павла на полях: "И может успеть"). – Между тем Англия "захочет, может быть, нахальным образом развесить в Балтийском море флаг свой", а Россия, в случае заключения общего мира, "останется ни при чем". Посему следует заключить союз с Францией, Пруссией и Австрией, установить торговую блокаду Англии, разделить Турцию, забрать у нее Константинополь, Болгарию, Молдавию и Румынию – для России, а Боснию, Сербию и Валахию отдать Австрии, образовать Греческую республику под протекторатом союзных держав, но при расчете перехода греков под российский скипетр (замечание Павла на полях: "А можно и подвести"); Пруссия пусть берет себе Ганновер, Мюнстер и Падерборн, Франция – Египет. Резюме Его Величества: "Апробуя план Ваш, желаю, чтобы Вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтобы по сему было" (РА. 1878. Кн. 1. С. 103).
Вот так.
Накануне девятой годовщины смерти Потемкина мы возвращались к условиям великого греческого проекта, над исполнением которого трудился временщик Екатерины Второй. Были, конечно, как видно из отчета Ростопчина, некоторые отличия: так, по планам Потемкина и Екатерины после занятия Константинополя предполагалось образовать на очищенных от турок землях не республику, а царство с царем Константином (сыном Павла) на престоле.
Но это еще не все.
Пока граф Ростопчин приступал к исполнению нового старого проекта, сам император публично сообщил Европе о своем намерении решить военные споры рыцарским поединком. Вот что об этом рассказывает очевидец: "16 декабря, в воскресенье, в восемь часов утра граф Пален прислал ко мне полицейского офицера с приказанием немедленно явиться к нему <…>. Сердце мое затрепетало; жена же моя должна была прибегнуть к помощи лекарств <автор недавно вернулся из сибирской ссылки>. Когда я приехал, граф Пален сказал мне с улыбкою, что император решился разослать вызов или приглашение на турнир ко всем государям Европы и их министрам и что он избрал именно меня для того, чтобы изложить этот вызов и поместить во всех газетах <…>. Мы поехали к императору. Граф вошел сперва один в его кабинет, потом, вернувшись <…>, повел меня с собою к императору <…>. Государь стоял посреди комнаты. По обычаю того времени, я в дверях преклонил одно колено, но Павел приказал мне приблизиться, дал мне поцеловать свою руку, сам поцеловал меня в лоб и сказал мне с очаровательною любезностью:
– Прежде всего, нам нужно совершенно помириться. – <…> После того зашла речь о вызове на поединок <…>. – Я желаю, чтобы это, – указывая на бумагу, которую он держал в руках, – было помещено в "Гамбургской газете" и в других газетах. – Затем он дружески взял меня под руку, подвел к окну и прочел эту бумагу, написанную им собственноручно на французском языке.
Вот ее содержание: "Из Петербурга сообщают, что российский император, видя, что европейские державы не в состоянии примириться между собою, и желая прекратить войну, разоряющую Европу уже 11 лет, собирается выбрать место, куда он пригласит всех других государей, чтобы им встретиться друг с другом в честном поединке, имея в качестве оруженосцев, герольдов и судей своих просвещеннейших министров и искуснейших генералов, таких, как Тугут, Питт, Бернсторф; сам же он предполагает взять с собою генералов Палена и Кутузова. Можно ли доверять этому известию – неясно; но, судя по всему, сообщение сие не лишено оснований, имея отпечаток тех качеств, в коих российского императора часто обвиняли" <…>. При последних словах он от души засмеялся. Я учтиво улыбнулся <…>.
– Вот, возьмите, – продолжал он, передавая мне бумагу, – переведите это на немецкий язык <…>.
На другой день он пожаловал мне прекрасную табакерку в две тысячи рублей" (Коцебу. С. 293–294; Анекдоты. С. 179–182).
Вряд ли император Павел всерьез предполагал, что кто-то из европейских государей всерьез откликнется на его картель (никто, натурально, не отозвался) – ему нужно было другое: показать Европе, что накануне новой большой войны русский царь остается честным рыцарем, ищущим только справедливости, и что его добрая воля направлена на восстановление мира и стабильности в Европе. – В общем, он действовал, хотя и несколько экстравагантно, но вполне соответственно тому, как действовал бы на его месте любой политик, заботящийся о предназначении и потенциале вверенной ему державы: то есть говорил одно, а делал другое.
Но и это еще не все.
В декабре император Павел и первый консул Наполеон Бонапарт обменялись приветственными посланиями. "Долг тех, кому Господь поручил власть для управления народами, – писал наш император их консулу, – мыслить и заботиться об их благополучии <…>. Я не говорю и не собираюсь обсуждать ни права, ни разные способы правительствования, кои существуют в наших странах. Попробуем вернуть миру покой и тишину, столь необходимые и так очевидно соответствующие непременным законам Провидения. Я готов вас выслушать <…>. Да хранит вас Господь. Павел" (Сб. РИО. Т. LXX. C. 27–28).
Все сие означало, что следующий год – первый год нового столетия начнется с такой коалиции, какую Европа на своем восемнадцатом веку не видала: "Подготовляя союз с Францией, Павел <…> заключил союз с Швецией. К этому союзу примкнули Дания и Пруссия, так что против английского флота в Балтийском море создалась внушительная эскадра 4-х северо-восточных держав, задача которой была по преимуществу оборонительная. Наступательную же войну Павел предполагал вести в союзе и при деятельной поддержке Франции. Наполеон должен был сделать диверсию нападением на берега Англии" (Клочков. С. 311).
Решено было перекрыть английскую торговлю с Китаем, для чего к китайским берегам собирались выйти из Камчатки наши военные фрегаты, и начать совместно с первым консулом Франции завоевание у англичан Индии. 12-го января нового года император Павел отдаст приказ атаману казачьего войска Донского: "Англичане приготовляются сделать нападение флотом и войском на меня и на союзников моих <…>. Нужно их самих атаковать и там, где удар им может быть чувствителен и где меньше ожидают. Заведения их в Индии – самое лучшее для сего. От нас ходу до Индии <…> месяца четыре <…>. Приготовьте все к походу <…>; все богатство Индии будет вам за сию экспедицию наградою <…>. Карты мои идут только до Хивы и до Амударьи реки, а далее ваше уже дело достать сведения до заведений английских и до народов индейских, им подвластных" (Шильдер 1996. С. 400).
Вот теперь все.
Как было английскому правительству не хлопотать о перемене правления в России? – И вряд ли некоторые проницательные современники без оснований думали, что "будто бы катастрофа, закончившаяся смертью Павла, была делом рук Англии и английского золота" (Саблуков. С. 95–96). По преданию, граф Пален, подговаривая одного из генералов стать на сторону революции, сказал ему: "Группа наиболее уважаемых людей страны, поддерживаемая Англией, поставила себе целью свергнуть жестокое и позорное правительство и возвести на престол наследника великого князя Александра" (Шиман. С. 20; со ссылкой на неизданные записки Н. С. Свечина).
Вряд ли мы когда-нибудь узнаем подробности. Впрочем, даже если узнаем, они сообщат нам лишь суммы: кто сколько получил, – но общее содержание не изменится.
И точно мы никогда не узнаем, какой была бы история девятнадцатого столетия, если бы графу Ростопчину удалось исполнить свой потемкинский проект, донским казакам омыть сапоги в водах Индийского океана, а Павлу Первому и Наполеону Бонапарту поровну поделить меж собой сферы влияния.
Го д 1800-й утекал в вечность, урна времян изливала последние месяцы осьмнадцатого столетия. Счет царствованию императора Павла пошел на дни и часы.
"Давно уже яд начал распространяться в обществе. Сперва испытывали друг друга намеками; потом обменивались желаниями; наконец открывались в преступных надеждах" (Коцебу. С. 320). – "Душою заговора и главным действователем был граф Пален" (М. А. Фонвизин. С. 158). – "С ним во главе революция была легка; без него почти невозможна" (Коцебу. С. 321).