Женщина по имени Линн, которая мечтала об орле, решила не ждать его прилёта, а самой разыскать гнездо орла, забраться туда и поджидать орла обнажённой. Линн поехала за город, на берег леса, из которого прилетал орёл. Она не знала, где свито орлиное гнездо, но была уверена, что найдёт его.
Линн остановилась в отеле для любителей природы и решила сначала прогуляться по лесу. Она спросила у метрдотеля, велик ли лес, тот подтвердил, что велик, и вручил ей карту окрестных троп. Линн решила погулять часок и вернуться, чтобы отдохнуть перед началом систематических поисков. В лесу она намеревалась влезть на дерево и следить за летящим орлом и таким способом увидеть, где его гнездо.
Линн пошла по широкой тропе, было утро, и небо сквозь листву и иголки сияло синевой. Вокруг пели птицы, шуршали звери, скрипели деревья. Линн всю жизнь провела в городе и редко оказывалась в лесу – последний раз это было лет десять назад, когда муж взял её на романтическую прогулку. Все её впечатления от той прогулки сводились к ощущениям жёсткости земли и боли в ягодицах от муравьиных укусов. Теперь она была в лесу одна, и её захватила дикость природы.
Вскоре Линн заметила, что тропа превратилась в тропинку и то и дело грозит совсем исчезнуть. Линн вспомнила, что в пояснениях к карте было сказано, что некоторые тропинки могут временно теряться, а потом возникать вновь. Поэтому Линн не волновалась, когда под ногами оказался непротоптанный настил из иголок и листьев. Линн, привыкшая к цивилизации, утешала себя, что она скоро услышит шум проезжающих машин, выйдет на шоссе или где-то появится указатель, как в парках, что тропа такая-то находится слева или справа. Но ничего, кроме громкого торжества дикой лесной жизни, Линн не слыхала. Её вдруг охватил страх, что она не знает, куда идти, чтобы выйти из леса, она бросилась назад, где, как ей казалось, была тропинка, по которой она пришла сюда, но она бежала по лесу, а тропы не появлялось. Рядом мелькнул какой-то зверь и скрылся в кустах. Ей показалось, что это волк. Мысли закружились в голове у Линн, устрашая её ещё больше. Как ей выбраться из леса до наступления темноты? А если не получится, где и как провести ночь, чтобы на неё не напали дикие звери? Что ей есть и пить? И тут она вспомнила, что в маленьком рюкзачке за спиной у неё должно быть две сливы и бутылочка с минеральной водой. Трепещущими руками Линн стянула с себя рюкзачок и съела одну сливу. Воду она решила не трогать, хотя пить ей уже хотелось – это был неприкосновенный запас на крайний случай, решила она. Но в то же время она пыталась анализировать своё состояние – так вот что значит "паника". Нельзя позволять себе расслабиться. Нужно выбираться – или находить орла. Но как? Линн посмотрела на карту – на ней была обозначена река. Как далеко эта река от того места, где Линн находилась сейчас, и в какой стороне? Линн ещё раз огляделась вокруг себя, и ей показалось, что чуть подальше местность повышается. Она пошла в том направлении, и действительно, лес взбирался на холм. Вскоре Линн увидела сквозь деревья светящееся на солнце тело реки. Она подпрыгнула от радости и ещё лучше разглядела свою цель. Идя вдоль реки, можно было выйти к пристани, которая была обозначена на карте. Линн бросилась вниз к реке. Путь шёл через высокий кустарник, но Линн решила не сворачивать, чтобы не сбиться с направления, над ней сияло солнце, как ясный ориентир. Она продиралась сквозь кусты выше своего роста и убеждала себя, что движется в нужную сторону. Но в какой-то момент она засомневалась и решила, что если через час она не выйдет к реке, то нужно срочно возвращаться, чтобы успеть на холм до темноты – на холме ей представлялось более безопасно провести ночь.
Но направление было верным – заросли вдруг кончились, и перед ней в камышах у реки предстали два огромных лося. Линн остановилась как вкопанная. Лоси медленно повернулись к ней и тряхнули рогами. На лосиных мордах проступило недоумение. Линн стояла, моля, чтобы они не бросились на неё, а ушли. Она даже боялась на них смотреть и отвернулась в сторону. Лоси постояли, втягивая ноздрями воздух, медленно повернулись и пошли прочь от Линн. Она радостно вздохнула и зашагала к реке. Посередине реки была мель, и в этом месте река была неглубокой, всего по колено. Линн вышла на мель и увидела вдали пристань, к которой она стремилась. Великое счастье охватило её – вот оно, освобождение, свобода! Она вытащила бутылку и жадно отпила несколько глотков. Теперь все её городские проблемы казались смешными. Жизнь продолжалась, и ничего не было важнее.
В этот момент ей послышался клёкот – она подняла голову и увидела в небе пикирующего орла. Её на мгновение охватил страх, но он быстро сменился радостным трепетом. Орёл схватил её за "конский хвост" и взмыл вместе с ней в небо. Линн, только что осчастливленная спасением, теперь была осчастливлена ещё и грядущей любовью. Она смотрела вниз на лес и пыталась представить, как выглядит орлиное гнездо, в котором орёл должен обернуться красивым мужчиной. По мере полёта Линн стала замечать, что лес под ними редеет, появляются дома, и вскоре Линн узнала знакомый район города, а потом и вовсе свою улицу и дом. Орёл спустился к парадной и плавно поставил Линн у входа, а сам резко взмыл ввысь.
Линн испытывала двойственные чувства. С одной стороны, она была разочарована тем, что орёл, вместо того чтобы принести её в гнездо и там, обернувшись мужчиной, овладеть ею, принёс Линн домой, не испытав желания её вкусить. С другой стороны, она ощущала огромное облегчение от осознания ничтожности её городских проблем по сравнению с недавно испытанным лесным ужасом.
А соседи заметили, что Линн была принесена домой орлом – и завистливый слух прошёл по городу. Все стали ждать рождения очередной женщины-орлицы. Ведь орёл всегда выбирал женщину, готовую забеременеть.
Но произошло нечто совершенно противоположное. Линн, примеряя новое платье перед зеркалом, заметила у себя на лобке пух, повернулась кругом и превратилась в орлицу. Почувствовав необычную силу в своих руках-крыльях, она вспорхнула на подоконник и, пересилив первый страх, выпрыгнула из окна, расправила крылья, взмахнула ими и поднялась над городом. Теперь она точно ощущала направление, в котором ей нужно было лететь.
Любвеобильный песенник
Впервые опубликовано в General Erotic. 2002. № 56–58, 61.
С каждой впечатлившей меня песней ассоциируется какая-нибудь любимая женщина. Или две. А бывает и три. Даже четыре бывает. А пять, так… Ладно, хватит. Начну с одной женщины и с одной песни. Дело было в Ленинграде. Во время моего предыдущего воплощения.
1. "Stars Fell on Alabama"
(Doris Day)
Не помню, где я познакомился с Аллой. Но помню, что первое свидание с ней произошло на автобусной остановке у метро, и мы сразу поехали ко мне домой – послушать музыку. Это был стандартный и эффективно действующий предлог для завлечения девушки в постель. Алла не ломалась, согласилась сразу.
Нам было по восемнадцать.
Алла поражала стройностью фигуры и ласковой сдержанностью. Чернейшие глаза и волосы, белейшие зубы и кожа.
Мы тряслись в автобусе, и я трепетал от предвкушения: рай находился в двух остановках, а Ева была при мне.
Я владел богатством – собственной большой комнатой в отдельной квартире родителей. Одна длинная стена комнаты была заставлена книжными полками под потолок, стена напротив подпирала большую тахту, на которой я спал один или бодрствовал с моими первыми женщинами. У окна находился письменный стол с креслом и магнитофон. Эта обстановка действовала на девушек убеждающе. И я тоже – действовал.
Войдя в комнату, я сразу закрыл дверь на ключ и нажал тугую кнопку советского магнитофона. Алла села на тахту и выжидающе смотрела на меня. Из магнитофона запела Дорис Дэй. Это была моя недавняя драгоценная запись с её пластинки. Потекла по усам Stars Fell on Alabama.
Я вытащил бутылку с тремя звёздочками, и мы выпили по стопке. А на Алабаму, судя по песнопению, звёзд падало гораздо больше.
Дальше по схеме соблазнения следовали танцы. Вернее, медленное переминание с ноги на ногу в процессе объятий с поцелуями. Алла прекрасно знала эту схему и послушно следовала ей.
Потом мы переместились к тахте, и я стал Аллу раздевать. Расстегнув кофточку и лифчик, я обнажил сказочные груди, устремлённые на меня. Я прильнул к одному соску, потом к другому, но, чтобы не лишиться разума, устремился к бёдрам. Минуя кругляшки коленок, стянул к мягким маленьким ступням белые шёлковые трусики, отбросил их в сторону. Мне в глаза засверкало тёмное пятно волос на лобке. Я развёл Алле ноги и с вывалившимся, как у собаки в жару, языком прижал своё лицо к её междуножью и стал лизать что попадётся, постепенно выходя на клитор. Алла, казалось, была чем-то удивлена. Быть может, тем, что я промахнулся и на клитор не попал. Или тому, что попал, но слишком сильно его зализывал. Или, быть может, она испугалась небывалого наслаждения. Также, вполне возможно, Алла считала, что нужно сразу войти в неё хуем, а остальное, по-Лолитиному, является извращением? Что бы ни было, но Алла сделала отстраняющееся движение. Я же имел глупость прерваться и тоже отстраниться, чтобы взглянуть на неё. Это позволило Алле сразу сжать ноги, встать и быстро натянуть трусики – она явно была чем-то недовольна или испугана.
Дорис Дей замолчала, все звёзды уже попадали, и кассета крутилась, шлёпая болтающимся концом плёнки по какой-то выступающей части магнитофона. Я подошёл и вдавил в магнитофон кнопку "стоп". Звёзды окончательно потухли. Наступил мрак разлуки.
Пизда Аллы пахла божественно. И по вкусу была пищей богов – амброзией. Я чувствовал аромат, оставшийся на моём лице, который продолжал в отсутствие пизды приобщать меня к божественному. Алла решительно застегнула крючки на лифчике и пуговички на кофточке, а я, всё ещё ошеломлённый вкушённым волшебством, не мог, не смел удержать Аллу.
Мы поехали обратно на автобусе к метро. Прощаясь, Алла сказала, что встречается с кем-то из Политехнического института, кто его уже заканчивает (а я думал о том, что не успел кончить. А она – и подавно). Я-то был на первом курсе, и Алла, как мне казалось, давала понять, что встречается с взрослыми мужчинами и лишь ими интересуется. Я также успел узнать от Аллы, что она работает на близлежащем заводе обыкновенной рабочей. Домашнего телефона у неё не было. Я надеялся, что она мне позвонит.
Все последующие дни я мучился, вспоминая её красоту под звёзды, падавшие на меня и на Алабаму. Я уже не мог слышать эту песню без боли от происшедшей потери.
Я не выдержал и через несколько дней пошёл в отдел кадров завода, где работала Алла, и мне дали её домашний адрес. Для представительства я купил букет цветов. Поднялся по обшарпанной лестнице на пятый этаж часов в семь вечера, ужасаясь – вдруг Аллы нет дома? Но она оказалась дома и открыла мне дверь в задрипанном халатике, без косметики, но по-прежнему прекрасная. Увидев меня с цветами, Алла не смутилась, не обрадовалась, а спокойно приняла цветы. Она поблагодарила, извинилась, что не может меня пригласить, и сообщила, что через неделю уезжает работать на Байкал. Я не догадался тут же назначить свидание до её отъезда. Я подумал, что раз она уезжает, то всё кончено. Ведь с Аллой я настроился только на продолжительные отношения. Но почему-то я нашёлся ревниво спросить, едет ли она на Байкал со своим знакомым старшекурсником? Алла кивнула головой, попрощалась и закрыла передо мной дверь. Я вышел на улицу гнусно опустошённым. Больше я Аллу не видел, она мне не позвонила перед отъездом.
Лет через пять я шёл по улице и заметил Аллу, идущую мне навстречу с какой-то мужеподобной женщиной, явно старше её. Алла была по-прежнему красива, о чём-то оживлённо говорила, скользнула взглядом по мне, не узнала. Я развернулся и пошёл следом за ними.
– Алла, – окликнул я её. Подруги оглянулись на меня, но не остановились. Я нагнал их: – Алла, ты не узнаёшь меня? Я – Владимир, мы с тобой слушали Дорис Дей у меня дома лет пять назад.
Алла посмотрела на меня узнавающе, грустно улыбнулась. И тут её подруга заговорила:
– Ну здравствуй, Володя! Уж не тот ли ты Володя, который хотел от нас Аллочку увести? – И она многозначительно хихикнула.
– От кого от вас? – спросил я, ничего не понимая.
Алла покраснела. Она смотрела в сторону, не желая встречаться со мной взглядом.
– От нас, девочек на БАМе, – наглым голосом пояснила женщина и по-хозяйски обняла Аллу за плечи.
– Пойдём, – устало сказала Алла. И подруги пошли, теряясь в толпе.
Постепенно мои неудачные эксперименты по сближению с Аллой начали укладываться в стройную, как сама Алла, теорию.
И даже американская песня, которая сопровождала мою тщетную любовь, полностью вписалась в русский язык: её название Stars fell on Alabama превратилось в свой российский эквивалент: "Пи́зды пали на Аллу БАМа".
2. "Easy Like Sunday Morning"
(Lionel Richie. The Commodores)
Эта песня поселилась во мне в самом начале моего явления Америке.
У Барбары лукавая миловидная мордашка и огромная при таком небольшом теле грудь. Изо всей силы я сжимаю ей соски пальцами – так она просила. Видно, в груди столько мяса, что ощущения от лёгкой игры с соском не проходили бы сквозь эту толщу, и потому то, что для другой женщины с нормальной грудью было бы болью, для Барбары оказывалось в самый раз.
Я лижу ей клитор чуть ли не целый час – уж теперь его нахожу с закрытыми глазами. Но глаза у меня открыты, а Барбара всё не может кончить. У меня уж челюсти стали ныть. Она всё время балансировала на грани с оргазмом и скатывалась не в ту сторону.
Вчера на пути к ней домой Барбара захотела зайти в пластиночный магазин и купила штук двадцать пластинок. Одна из них с песней Easy Like Sunday Morning. Я тогда был свеженьким эмигрантом, еле сводившим концы с концами, и поразился, что можно купить сразу двадцать пластинок. И вот мы лежим, a Lionel Richie поёт нам чудо. Гитарный проигрыш впивается в самое нутро.
Когда я ехал к Барбаре, эта песня неслась из радио и, когда ехал от неё, опять. И действительно, наутро было беззаботное воскресенье, и мы собирались весь день провести в постели.
И вот утром, именно в момент, когда я ебу Барбару, стук в дверь. Я замираю с полупогружённым хуем. Барбара делает мне знак, чтобы я не волновался, и поддаёт, чтобы я тоже продолжал движение. Барбара рассказывала мне, что встречается с мужиком из Южной Африки, с которым она якобы не спит. А просто дружит, помогает устроиться в Америке. Барбара ободряюще шепчет мне: "Ты еби меня, не останавливайся", – а сама начинает переговариваться с незваным гостем томным голосом, стараясь выдать его за сонный. Барбара явно не волнуется, что пришедший вломится в квартиру или устроит под дверьми скандал.
– Уходи, – велит она гостю, прижимая меня за зад к себе и елозя клитором по моему лобку. – Я потом тебе позвоню, я плохо себя чувствую.
А сама – ух как хорошо себя чувствует. Вдруг она кончает и впивается в моё плечо зубами, чтобы не застонать и не всполошить южноафриканыча за дверью.
Повезло на мужика, он вякнул, что будет ждать её звонка, и послушно удалился.
– Надо же, – удивился я, – другая бы женщина никогда не кончила в такой напряжённой ситуации, с другим мужиком под дверью.
– А меня это только возбудило, – хихикнула Барбара, светясь мордашкой.
– Ну, тогда нужно его всё время под дверь приглашать, чтобы тебе легче было кончить.
– А я его нарочно для этого и пригласила, – сказала она рассмеявшись, оставляя меня в недоумении, шутит она или говорит всерьёз.
Барбара потянулась за включалкой, и экран телевизора одухотворился. Из него большеротый очаровательный Lionel Richie пел свой хит.
Я лёг на спину и с чувством исполненного долга расслабился, Барбара затрясла грудями, семеня на кухню – готовить для меня американскую яичницу с жареной ветчиной. Жизнь была Easy Like Sunday Morning.
3. "Losing My Religion"
(R.E.M. Michael Stipe)
Впервые я услышал эту песню в машине, едучи по Виннетке на юг, подъезжая к 55-му хайвею. Я направлялся к Джой. Песня эта потрясла меня, как поманившая из лимузина красавица, предлагающая себя не то что бесплатно, а ещё и с доплатой.
От неожиданности я сразу не разобрался в мелодии, она показалась несколько монотонной, но с потрясающими поворотами и ходами. Так происходит со мной всегда, когда я впервые слышу песню, в которую затем влюблюсь, – я испытываю состояние нечленораздельного шока от услышанного чуда. Я ещё не распотрошил анализом мелодию, не обмусолил слова, не понял, как и что, – но я однозначно и бесповоротно почувствовал: эта песня – Нечто.
Я не расслышал названия песни и не узнал, кто её исполнял. Но когда я вошёл к Джой, то после первого оргазма, который у нас свершался без всяких предварительных разговоров (мы просто бросались друг на друга добыть наслаждение: моё – спрятанное у неё, а её – у меня)… так вот после отхлынувшей с нас волны я сразу рассказал Джой о своём музыкальном потрясении и попытался напеть мелодию. Джой спрыгнула с кровати (ягодицы и груди её пришли в божественное движение), вытащила альбом R.E.M., который она купила на днях, поставила на проигрыватель и опустила иглу на нужную бороздку, склонившись так низко, что я снова захотел её.
Теперь я начал мелодию смаковать. Но Джой, видно, наслушалась до моего прихода или музыка её в данный момент не интересовала, и она стала жадно сосать мне хуй.
"Вот она, моя вера, – пронеслось у меня в голове, – только бы её не потерять".
Джой, добившись, что мой хуй надёжно затвердел, забросила на меня ногу, словно садясь на жеребца, направила пальцами головку в нужное место, плотно уселась на меня и стала двигаться не в такт песне. У Джой был свой ритм, да и песню уже она вряд ли слышала. А я наслаждался, глядя на её счастливое лицо с полузакрытыми глазами – она творила музыку своих сфер.
Когда песня Losing Му Religion появилась на MTV и я узнал ярко обшарпанные стены комнаты с окном, сделанные по фотографиям Яна Саудека, я ещё более воспалился душой, так как Джой подарила мне недавно на день рождения альбом именно его работ.
Я смотрел клип Losing Му Religion на своём видео, а Джой уже была далеко. Она мне виделась, задастая и грудастая, на фоне облезших стен в комнате, в которой делал свои странные, но зачаровывающие телодвижения Michael Stipe под стать своей чарующей песне.
Я скорбел о потере Джой, хотя в песне пелось:
Life is bigger,
It's bigger than you.
Но в данном случае это было не так, ибо Джой стала соразмерна моей жизни. Во всяком случае, в тот период.
Джой позвонила мне неожиданно, сказала, что вернулась в город после того, как три месяца скрывалась от своего любовника-мафиози, который разыскивал её и которого наконец посадили в тюрьму.