Бывали случаи, когда и я давал Бэнди причины для ревности: однажды я, поджидая её в комнате, не удержался и кончил в рот одной из бордельных студенток, которая помогала мне предстать в возбуждённом состоянии к моменту прихода Бэнди за очередной дозой слабительного. Условием Вэнди было – чтобы я кончал только в неё, пользуясь студентками лишь для поддержания эрекции. А тут, когда Вэнди распахнула дверь, она оказалась свидетельницей моего оргазма.
В ту ночь, когда она застукала меня на разбазаривании семени, мы возвращались с работы поздно. Дорога была тёмной, и позади нас виднелись две фары едущей за нами машины.
– Смотри, – сказала Вэнди, – сзади машина какая-то странная – у неё расстояние между фарами меняется.
– Ты просто слишком эмоциональна, – сказал я, намекая на её недавнюю реакцию, но на всякий случай взглянул в зеркало заднего вида. И действительно, две фары то слегка сближались, то слегка отдалялись друг от друга. Но потом вдруг фары отдалились на большое расстояние, и одна оказалась слева от нас, а другая – справа.
– Видишь? – дрожащим от страха голосом произнесла Вэнди.
Тут мы увидели, что нас с двух сторон, в нарушение правил, обогнали два мотоцикла.
– Вот твои чудеса, – со смехом сказал я, – обман зрения.
– Не люблю никаких обманов, – с чувством сказала Вэнди, – ты ведь был недоволен, когда я бесплатно опорожнилась на того клиента и помогла ему кончить. Твоя сперма – тоже часть нашего бизнеса, и ты не смеешь тратить её не на меня.
– Мы квиты, – сказал я примирительно. – Давай больше не будем повторять наши ошибки.
Я понимал, что она скрывает таким способом свою ревность, но и мне было неприятно слышать лишь деловую часть её претензий.
Мотоциклисты снова поравнялись с нами и ехали на уровне окон, я заметил, что они делают угрожающие жесты, я опустил оконное стекло на своей стороне, и в салон понеслись проклятия и угрозы, сводящиеся к тому, что мы – дерьмо и что нас спустят в канализацию. Номера на мотоциклах были замазаны грязью.
Я закрыл окно и постарался успокоить Вэнди – звонить в полицию было бессмысленно, наша жалоба оказалась бы малопривлекательной для органов охраны порядка.
Когда мы стали подъезжать к освещённой части дороги, мотоциклисты отстали и исчезли.
Этот инцидент был одним из следствий кампании, которую развернули христианские организации против "Желания". Члены этих организаций, церквей и колоколен пытались подловить студенток на подходе или на выходе из борделя и сагитировать на покаяние в грехах. А когда до христиан дошли слухи о Вэнди и особых предпочтениях её клиентов, то они стали устраивать громкие круглосуточные собрания и молитвы напротив "Желания". Некоторые религиозные клиенты, проведя время в борделе, прежде чем покинуть "Желание", переходили дорогу, где кучковались христианствующие, чтобы покаяться в грехах у дежурного священника, получить отпущение грехов и со спокойной совестью вернуться в семью или к поджидающей дома подружке.
* * *
Несмотря на вспышки ревности, Вэнди и я жили мирно, любяще, заботливо – совместное прибыльное дело сплотило нас сильнее и продолжительнее, чем похоть.
Однажды, когда я только излил порцию слабительного в Вэнди и у меня было около часа свободного времени до следующего впрыска, я решил познакомиться с поджидавшим своей очереди постоянным клиентом Вэнди и постараться вызвать его на откровенность, чтобы выяснить, что же его и ему подобных так влечёт в этом наслаждении.
Джерри мне указал на него, и я сел у стойки бара рядом с ним, будто бы я тоже клиент этого заведения.
Ко мне подошла студентка Джессика, вскоре защищающая диплом, – это был её последний год работы. Я заранее попросил её подойти ко мне, чтобы у Вэндиного клиента не возникло подозрений, будто я тоже поджидаю её и являюсь его конкурентом в поглощении, увы, исчерпаемых запасов её пищеварительного тракта. Никто из клиентов Вэнди конечно же не знал обо мне и моей роли, которую я играю в их наслаждениях. Они даже не подозревали о замешанности спермы в оплачиваемые ими испражнения Вэнди.
Джессика, прижимаясь ко мне, стала заигрывать с моим соседом, предлагая насладиться ею.
– Нет, – сказал мой сосед, мужчина лет пятидесяти, с налётом седины и смуглым лицом. Он попивал скотч, коричневеющий промеж ледяных торосов, наполнивших стакан. – Тебе не под силу удовлетворить мою страсть.
– Почему же? – удивилась Джессика. – Я всё умею, и вы мне очень нравитесь. Скажи, Джордж, – обратилась она ко мне, ища подтверждения её умелости.
Тут настала моя очередь вступить в разговор.
– Извините, – обратился я к мужчине, – но я знаком с Джессикой, и, как вы догадываетесь, близко знаком, так что я могу вам её порекомендовать с самой лучшей стороны, которая у неё как передняя, так и задняя.
Мужчина повернулся ко мне лицом и улыбнулся.
– Спасибо за рекомендацию, мистер…
– Называйте меня Джордж.
– Прекрасно, а я Джон. Так вот, проверим, действительно ли это так.
Он поманил к себе Джессику, та с готовностью подошла к нему, а Джон взял её за голову, притянул к себе, но не для того, чтобы её поцеловать, а стал ей шептать что-то в ухо. Джессика стрельнула в меня глазами, слушая шёпот.
Джон отстранился от Джессики и односложно спросил:
– Ну?
Джессика сделала смущённое выражение лица и произнесла виноватым голосом:
– Извините, я этого не делаю. – Джессике даже удалось покраснеть для вящей убедительности.
– Ну вот, видите, – торжествующе обратился ко мне Джон.
Как и было уговорено, Джессика ретировалась, а я взялся за продолжение разговора в нужном для меня направлении.
– Крайне удивительно, – заметил я, – мы с Джессикой проделывали всё, что можно.
– Вот именно, "всё, что можно", а я заинтересован в том, что нельзя, – ответил Джон.
Я попивал свой апельсиновый сок, который без моей просьбы сразу налила мне барменша, как только я сел на стул.
– Вы меня интригуете, – сказал я заинтересованным голосом. – Поведайте, где у Джессики оказалась ахиллесова пята.
В этот момент барменша ушла в другой конец бара – обслужить клиента, и Джон, проводив её взглядом, доверительно склонился ко мне – он явно не хотел, чтобы его желания стали известны всем вокруг.
– Ахиллесова пята у неё оказалась между ягодиц.
– Уж не знаю, что это на неё нашло – мы вдоволь понаслаждались анальным сексом, – продолжал я играть простачка.
– Меня не интересует анальный секс, во всяком случае, в этом заведении.
– А что же тогда ещё имеется между ягодицами, кроме ануса? Или я отстаю от последних открытий в области анатомии?
– Я люблю не столько анус, сколько то, что из него выходит, – сказал твёрдо Джон, допил жидкость и пристукнул стаканом по столу, требуя добавки. Барменша, тряся голой грудью, тотчас бросилась исполнять его желание.
– А… – протянул я. – С этим делом сложно. Правда, я слышал, что есть здесь одна барышня, только она никогда в салон не выходит. Вы, наверно, к ней, не так ли?
– Так, так, – сказал Джон, глядя, как барменша доливает ему в стакан, покачивая грудями.
– Джон, не сочтите за бестактность, но мне всегда было чрезвычайно интересно узнать, что влечёт мужчин, да я слышал и некоторых женщин, к такому… нетрадиционному наслаждению. Это можно выразить словами?
Джон отхлебнул – скотч развязал ему язык. Преданный клиент стал вещать, сидя ко мне боком и не глядя на меня, а уставившись в ряды бутылок, расцвечивающие зеркальные полки. Чувствовалось, что он не только был слепо влеком своим желанием, но и размышлял о нём.
– Почему-то считают, что, когда женщину просят пописать на тебя или, чего доброго, покакать, то это якобы жажда самоунижения. Что ж, такое желание может быть самоунижением, но лишь для тех, кто считает мочу и дерьмо желанной женщины грязью, чем-то постыдным, отвратным, а следовательно, оскорбляющим тебя. Но если ты воспринимаешь испражнения, подчёркиваю, желанной женщины как самые интимные, присущие ей частицы, то приобщение к ним только приближает тебя к ней, делает эту женщину поистине твоей, поскольку часть её становится твоей частью. В этом не самоунижение, а самовозвышение истинного любовника, принимающего свою возлюбленную полностью и, безусловно, принимающего её в себя.
– Да, всё это теоретически так, но запах… – возразил я.
– Если к собственному запаху ты привык и он тебя не отвращает, то и запах желанной женщины перестанет тебя отвращать и, более того, будет лишь возбуждать. Я слышал, что существует дьявольское заклятье: "То, что смердит, счастье сулит". Я считаю, что это заклятье – божественное. Не равняться же нам на мужчин, которым противен даже запах пизды. Так что всё относительно и человек ко всему привыкает, – заключил Джон, по-прежнему смотря перед собой и не глядя на меня. Он улыбнулся какой-то мысли, хлебнул из стакана и, видно, решил этой мыслью поделиться. – Вдумайтесь, Джордж: поцелуй – это общепринятое начало сексуального контакта, а ведь рот есть начало пищеварительного тракта. Причём в процессе поцелуя слюна партнёра кажется мёдом. А вот поцелуй конца пищеварительного тракта, ануса, который так не случайно расположен рядом с пиздой, считается максимально извращённым, а ведь это всего лишь завершение начатого пути. Когда еда попадает в рот, она становится частью женщины. По мере продвижения еда превращается в дерьмо, продолжая являться её частью до тех пор, пока оно не выйдет из ануса, не отделится от женщины и не станет чем-то самостоятельным, чуждым ей и вызывающим отвращение из-за своей возникшей непричастности к ней.
Тут Джон повернулся ко мне всем телом и, упёршись взглядом в меня, отчего мне стало слегка не по себе, продолжал:
– Моя задача: не дать дерьму выйти из женщины вовне, а лишь перебраться из её тела в моё тело – я осуществляю это, плотно прижав свой рот к её анусу. Дерьмо, как сырая рыба, которую японцы употребляют в пищу только свежайшей, должно быть тоже свежайшим, прямо выходящим из ануса, иначе оно быстро портится и становится источником заразы. Цель – сделать такой непроницаемый контакт губ и ануса, чтобы не только съесть всё дерьмо, не упустив и кусочка, а чтобы не позволить даже запаху проскользнуть за этот плотный поцелуй губ и ануса.
Я подумал, что из-за воронки у Вэнди Джону, быть может, это и удастся.
– Так устанавливается новый круг – переваривания части женщины. Происходит перемещение части желанной женщины прямо внутрь моего тела, и её частицы навсегда останутся во мне.
В результате этой исповеди я даже возревновал Вэнди ко всем поедателям её испражнений.
В этот момент к нам подошёл Джерри, извинился за то, что прерывает наш разговор, и шепнул что-то Джону на ухо. Джон сразу встал и, забыв попрощаться со мной, быстрым шагом пошёл ко входу в кафельную комнату.
А я решил пойти на свой пост наблюдения, чтобы проследить, как Джон будет следовать своим постулатам.
Я размышлял о том, как велика может стать степень использования женского тела на примере хотя бы зада, который многие мужчины рассматривают лишь как щипковый инструмент, тогда как Джон и ему подобные высасывают и вылизывают из него всё что можно. А точнее, всё, что нельзя, – повторяя каламбур Джона.
Слова Джона, что всё относительно и ко всему можно привыкнуть, тоже произвели на меня впечатление. Порознь эти выражения были трюизмами, но вместе они открывали для меня нечто новое: привыкание возникает от повторения и, привыкнув к тому, что раньше вызывало отвращение, возникает осознание относительности любого морального убеждения. Привычка уличает любой нравственный абсолют в его исконной относительности.
Помню, в юности я был влюблён в девушку, а она – в меня. Одним прекрасным утром пошёл я в туалет и взял с собой телефон, на случай если кто позвонит, чтобы не срываться с неподтёртым задом. И действительно, позвонила моя девушка, говорит, что тоскует по мне, и я отвечаю совершенно искренне, что и я тоскую по ней. А в это время я выкакиваю какашку за какашкой. И казалось бы, это кощунство: надо бы сказать ей – подожди, сначала подтереться, вымыть руки, выйти из уборной и лишь тогда продолжить разговор. Но я всегда чувствовал глупость и подлость в утверждении, что, мол, физиологические отправления оскверняют любовь. И вот я продолжал говорить, как я её жду и как мы скоро станем жить вместе. А тем временем я подтирался, слушая её нетерпение любви. Затем, вторя ей и рассказывая, как я её люблю и как скоро к ней приеду это доказывать на деле, подмывал для неё свой зад. И я не чувствовал, что хоть как-то принижал этим свои слова в тот момент. Ведь, чтобы говорить о любви, вовсе не нужно становиться на пьедестал. Наоборот, речь о любви, произносимая с пьедестала, неизбежно фальшива. О любви надо говорить именно с любовных мест, связанных с гениталиями и с отверстиями выделений. То есть из мест искренности.
После Джона Вэнди пришла ко мне в комнату опустошённая. У неё был получасовой перерыв. Ей нужно было заправиться едой и моей спермой для следующего круга. Прежде всего мы легли с ней на широкий диван, который стоял в моей комнате, анус и всё вокруг было чисто вылизано. Я взял тюбик со смазкой и подготовил рабочее место.
После окончания последней спазмы Вэнди вытянула ноги и отдыхала после долгого сидения на стульчаке. Холодная закуска стояла на столе, и Вэнди стала её поглощать в необходимом для продолжения работы количестве.
Мне вдруг захотелось поцеловать её в пупок – я встал перед ней на колени и засунул в него язык – он напомнил мне заросший сфинктер.
– Что это с тобой? – удивилась Вэнди, заглатывая очередной кусок ростбифа и протягивая руку за ветчиной, а в другой держа вилку с куском брынзы.
– Прилив нежности, – отчитался я.
– М-м… – протянула Вэнди, жуя и запивая. – Это хорошо, – и добавила: – Ох и надоел же мне этот сраный сральный бизнес.
Я поднялся с колен и сел рядом с Вэнди, ковыряя вилкой в тарелке со снедью. Мне не хотелось есть.
– Пять миллионов, и всё. Осталось два, – напомнил я, чтобы поднять дух Вэнди. – Как тебе понравился последний клиент?
– Жадный на дерьмо и щедрый на деньги, – сказала Вэнди.
– Сколько?
– Килограмм и тысяча.
Мы рассмеялись.
– Его Джоном зовут, он мне в баре рассказывал свою теорию.
– Теорию чего? – запивая мясо соком, спросила Вэнди.
– Теорию его любви к твоему дерьму.
– Меня не интересует его теория, меня интересует денежная практика, – по-деловому заметила Вэнди. – Он уже объяснялся в любви моему дерьму с полным ртом.
– Что же он объяснял?
– Что он сожалеет, что мало. Я предложила ему в сто раз больше за в десять раз больше денег.
Наступало время следующего клиента, он уже лёг под стульчак. Вэнди вытерла рот и, вздохнув, вышла в кафельную комнату занять своё рабочее место.
Назавтра нам домой позвонил Джерри и сообщил, что Джон закупил весь следующий рабочий день Вэнди, заплатив вперёд солидный аванс. Джерри отменил всех прочих клиентов и попросил Вэнди хорошо подготовиться и не разочаровать щедрого клиента своей сдержанностью. Мы заверили Джерри, что клиент получит больше, чем ожидал, ибо Джон, как и другие клиенты Вэнди, не ведал о её полных возможностях.
Вэнди обрадовалась, так как рабочий день ожидался коротким и лёгким – ей не нужно было дозировать, а можно было разом освобождаться на каждом раунде. Да и вполне возможно, что Джону хватит лишь одного раунда – ведь он будет состоять не из мелких порций, рассчитанных на многих клиентов, а из одного огромного навала.
Вэнди и я мечтали, что лучше всего было бы заиметь несколько таких клиентов, способных платить большие деньги за большие кучи, а не мелочиться на разрозненные тысячи долларов.
Вэнди особенно хорошо подготовилась за два дня перед встречей с Джоном, поглотив значительное количество пищи. А я пропустил один день перед рабочим днём и не ёб Вэнди, чтобы у меня скопилось побольше спермы. Мы предполагали, что после работы у нас останется время, чтобы посетить вечеринку, на которую нас пригласили.
По пути в "Желание" Вэнди пожаловалась, что у неё побаливает живот и что в нём подозрительно урчит. А когда я впрыснул в неё стартовую жидкость, она сработала чуть ли не сразу и Вэнди поспешила в кафельную комнату, чтобы усесться на стульчак, под которым уже лежал Джон с жадно раскрытым ртом, освещённым светильниками, установленными по окружности дырки в стульчаке.
То, что последовало, произошло на моих глазах, и Вэнди сначала не могла взять в толк, почему я вбежал в кафельную комнату с выражением ужаса на моём лице. Обыкновенно я лишь изредка смотрел в глазок только для того, чтобы удостовериться, что всё идёт гладко и что клиент не пытается преступить границы и не пытается требовать от Вэнди больше того, что она должна была дать по уговору. Но тут я почему-то сразу приник к глазку и приготовился наблюдать за удовлетворением Джона.
Когда Джон подал Вэнди сигнал, что он готов, из Вэнди обрушился не виданный мною могучий поток. Очевидно, у неё произошло несварение желудка, которое, помноженное на мой обильный впрыск слабительного, произвело понос такой силы, что голова Джона исчезла в горе фекалий, медленно расползающихся в стороны. Тело Джона дрогнуло несколько раз, и на мгновение его голова показалась из кучи, но тут второй поток из Бэнди окончательно скрыл в себе Джона с головой.
Когда я ворвался в кафельную комнату, еле видные ступни Джона уже не шевелились. Бэнди вскочила со стульчака, посмотрела вниз и поняла, что произошло. Я схватил шланг с водой и стал смывать с Джона смердящую гору, Бэнди бросилась к Джону делать искусственное дыхание. Но весь рот его был забит дерьмом и сердце его остановилось.
Я думал, что Джерри захочет избавиться от тела Джона, чтобы никому не было известно, что произошло. Но когда Джерри вбежал в комнату, он схватился за голову – оказывается, Джон был одним из владельцев борделя, и это был он, кто нанял Джерри быть менеджером, познакомясь с ним на одной из его оргий. Скрыть смерть Джона было невозможно, и Джерри вызвал полицию, а за ними сразу последовали репортёры и журналисты.
В результате тщательного расследования не было вынесено никаких обвинений Вэнди и смерть Джона была классифицирована как несчастный случай. Однако счастье Джона, переросшее из-за обильного количества в несчастье, вызвало резкий всплеск негодования христианских организаций по всей стране, и городское управление под давлением общественности вынуждено было закрыть бордель.
Мы с Вэнди решили уехать в кругосветное путешествие, чтобы отдохнуть, отвлечься от случившегося, сменить обстановку.
За несколько дней до отъезда мы возвращались поздно вечером домой после посещения нового кабаре. Мы ехали по улице, на которой стоял бордель "Желание", и, подъезжая к нему, мы увидели тёмное здание, на котором уже не было знакомой вывески. Парковка была непривычно пустая, и перед зданием был воткнут щит, на котором агентство недвижимости объявляло о продаже здания.
– Действительно, заколдованное место, – грустно сказала Вэнди.
– Но мы с него сняли очаровательные сливки, – оптимистично добавил я.
Когда мы приехали в наш дом, идеально убранный служанкой, я почувствовал себя нехорошо – уже несколько дней меня мучил кашель, но я не обращал на это внимания. Вэнди пощупала мой пульс – у меня был жар.