Часть 2 Миротворцы и разрушители
Александр Николаевич Яковлев. Государственный муж с Ярославщины
По своим умственным и нравственным качествам, культуре и политическому кругозору Александр Николаевич Яковлев, несомненно, мог занимать место, притом видное место, среди "кремлевских вождей", о которых писалось выше. Некоторых из них он по всем этим параметрам превосходил, и намного.
Среди многих его хороших качеств весьма ценным и редким было высокоразвитое чувство долга, моральной ответственности. Когда началась война (он к тому времени, как я полагаю, был комсомольским или даже партийным работником областного масштаба), Яковлев не стал искать спокойного пристанища по тылам или чего-то побезопасней в армии, а пошел в морскую пехоту. Там вскоре был тяжело ранен и по этой причине демобилизован как инвалид войны.
Спустя некоторое время Яковлев оказался на работе в отделе пропаганды ЦК КПСС, и там ему не изменило чувство справедливости. Мой друг, работавший в эти годы на радио, которое он курировал среди других дел, рассказывал мне, сколько он интриг сорвал, склок затушил, невинных людей спас от козней, затеваемых интриганами и склочниками.
Во всех делах Яковлев показал себя там с самой хорошей стороны и, видимо, поэтому, когда начались первые культурные обмены с США, был в числе трех молодых людей отправлен на год на стажировку в Колумбийский университет. Это, между прочим, использовал позднее интриган и мастер "подковерных" игр В.А. Крючков в доносах на имя Андропова, уверяя, что тогда Яковлев и был "завербован" ЦРУ в качестве "агента влияния". Доносу, разумеется, не дали хода, но и доносчика не наказали, а со временем даже повысили…
Возвратившись в Москву, Яковлев продолжал работать в отделе пропаганды и вскоре стал его фактическим руководителем. Хотя в эти годы в идеологии у нас творили нечистые дела, под удар попадали честные люди, он в меру возможного противостоял этой волне, сохранял чистую совесть.
Совесть и заставила его дать в "Литературной газете" отповедь поднимавшейся волне национализма и шовинизма. Эта статья послужила поводом для антияковлевской кампании, поднятой высокопоставленными сталинистами, требовавшими снятия его с работы и изгнания из ЦК.
Я оказался свидетелем такой сцены: в присутствии довольно большой группы сотрудников Брежнев подошел к Яковлеву, пожурил его за статью, потом обнял, облобызал и сказал: "Оставим это в прошлом, продолжай работать".
Присутствовавшие думали: "Слава богу, конфликт окончен", однако, к нашему удивлению, на следующий день вышел приказ – освободить Яковлева от работы в ЦК и назначить послом в Канаду.
* * *
Он проработал в Канаде более десяти лет и провел это время с толком: я часто бывал в Канаде в командировках и замечал, как вырос там этот человек – не только умственно, но и нравственно. Все это пригодилось, когда, став одним из ближайших сподвижников Горбачева, Яковлев снискал себе славу одного из архитекторов перестройки.
Яковлев вполне заслужил этот "титул" – думаю, он был наиболее близким к Горбачеву человеком, и многое в политике этих шести лет рождалось, как мне кажется, из интеллектуального взаимодействия этих двух политических деятелей, ну и, конечно же, еще десятка близких к ним людей…
Надо также иметь в виду, что при всей близости к Горбачеву Яковлев не утрачивал интеллектуальной и политической самостоятельности, что, естественно, вело к различиям политических, культурных и чисто личностных, человеческих оценок. Но не в главном, не в том, что касалось стратегии, да в основном и тактики перестройки. Горбачев и его политика собрали и сплотили группу незаурядных по своим умственным и нравственным качествам людей.
Это была – и по своим умственным данным, и по нравственности, и по способностям – группа самых сильных руководителей за всю историю не только XX века, но и за всю историю нашей страны!
А когда времена изменились, Яковлев занял скромное, но благородное место председателя общества "Мемориал", занятого реабилитацией невинно осужденных, восстановлением их добрых имен и безупречных репутаций.
Яковлев, что тоже редкость, практически всю жизнь, проработав в аппарате, не позволил аппаратным нравам подвергнуть порче свой нрав и свой характер. В памяти товарищей он навсегда останется образцом чести, ума и справедливости.
* * *
Мне приходилось слышать в адрес Яковлева упреки: вот, мол, долгое время был ортодоксом, одним из главных пропагандистов коммунизма, а потом стал активнейшим критиком советских и коммунистических нравов и порядков.
Я не могу считать такие упреки справедливыми. У Яковлева, как и у всего народа, глаза на правду о советской эпохе, Сталине и коммунизме открывались постепенно. Сначала ХХ съезд и речь Хрущева о культе личности. Потом все больше людей, знавших и рассказывавших правду, и все больше документов из ранее секретных архивов, которые становились доступными все более широкому кругу людей, о жертвах массовых репрессий, а уж особенно Яковлеву, занимавшемуся их реабилитацией.
Что же, он должен был закрывать глаза на то, что видел и узнавал? Он был честным человеком и говорил правду о картине прошлого и настоящего, постепенно все яснее раскрывавшейся перед его глазами.
Можно только сожалеть, что внезапная смерть Яковлева не позволила довести до конца начатое им благородное и для тысяч и тысяч людей жизненно важное дело.
Борис Николаевич Ельцин. Разрушитель
Эра Горбачева" для людей моего, да и не только моего поколения была периодом, когда мы впервые вздохнули по-настоящему свободно, вздохнули полной грудью, с верой, что оставшиеся (а их было еще немало) трудности удастся преодолеть и нормальное, приличное, более счастливое и благополучное будущее станет возможным.
Нельзя сказать, что приход к руководству Ельцина был воспринят обществом недоброжелательно, как грозящий ухудшениями и бедами. Ельцин – в основном благодаря своим собственным заслугам, в частности во время августовского путча 1991 года, а отчасти благодаря, как уже отмечалось, ненамеренной помощи М.С. Горбачева, проще говоря ошибок последнего, был встречен как продолжатель демократических перемен и реформатор. Но вскоре выяснилось, что смена лидера в данном случае сопровождалась сменой не только политического стиля, но и многих основ политики.
Отвлекаясь, хотел бы повторить, что почти о каждом лидере нашей страны можно сказать: руководителем партии и государства он стал в какой-то мере случайно. Вообще-то роль случая здесь в принципе исключать нельзя, и не только когда речь идет о нашей стране, но и о любой другой. Зрелость политической системы во многом определяется как раз тем, что она сводит эту роль случая к минимуму, равно как и последствия случайностей, то есть их воздействие на политику, а нередко и на судьбы государства.
В целом каждый политический строй создает систему, которая отбирает, воспитывает и продвигает в число лидеров людей, отвечающих потребностям этого строя. Советский строй не был исключением. Ему были нужны лидеры, не только верные его идеологии (правда, не обязательно грамотные в ее теоретических основах, философии, экономических, политических и социальных воззрениях), но и достаточно жестокие и безжалостные, чтобы держать огромную, почти всегда неблагополучную, полную проблем и противоречий страну под твердым контролем. В силу ряда исторических причин эта сторона политики и власти была у нас традиционно гипертрофирована. Но по мере перемен – экономических, политических и социальных – выпестованные этой сложившейся в мрачные времена системой руководители, как уже состоявшиеся, так и потенциальные, становятся все менее пригодными для выполнения каких бы то ни было общественно необходимых и полезных функций и заботятся лишь о самосохранении и самообогащении.
* * *
На этом окончу короткий экскурс в сферу общих проблем. Что касается прихода к власти Ельцина, то его было бы нелепо объяснять лишь одной игрой случая, хотя и он определенную роль сыграл.
К концу лета 1991 года Б.Н. Ельцин не только выдвинулся в число лидеров, но своим смелым поведением во время августовского путча завоевал место в истории страны, помог избежать еще одного постыдного и губительного поворота, пусть даже и кратковременного. Я себе просто не представляю, кто, кроме него, мог бы в тот момент сыграть роль смелого и твердого руководителя политических сил, противостоящих путчистам, лишить их решимости пустить в ход военную силу.
Собственно, путчисты, ненавидя Горбачева, едва ли относились лучше к Ельцину. Но объективно они сыграли ему на руку, расчистили дорогу к власти, подорвав авторитет Горбачева, убрав главное препятствие, преграждавшее Ельцину путь наверх. Наверное, было здесь и немало византийских, дворцовых интриг: я, например, просто не понимал причин поспешной амнистии путчистов, кроме той, что Ельцин и пришедшие с ним к власти люди не хотели настоящего расследования антигорбачевского заговора. Меж тем не исключаю и того, что при этом могли раскрыться вещи, отнюдь не выгодные Б.Н. Ельцину.
Но, как бы то ни было, в дни путча страна, народ увидел в Ельцине человека, не дрогнувшего перед наводнившими улицы Москвы танками, бронетранспортерами и солдатами, равно как и перед угрозами штурмовать или бомбить Белый дом. Однако очень скоро все кончилось, путчисты позорно провалились и были препровождены в тюрьму. Горбачев вернулся в Москву.
Знал ли Ельцин, что делать дальше, думал ли он вообще об этом, исключая его несомненное желание отстранить от власти Горбачева? На сей счет у меня были и остаются серьезные сомнения. Я помню первую встречу с ним после путча, когда я решился сказать, что, надеюсь, он понимает, насколько радикально изменилась обстановка, и сейчас пора "слезать с танка", с которого он в разгар путча произнес смелую и важную речь. Пришло время вернуться в кабинет, сесть за письменный стол и заняться делами, может быть, более скучными, но в данный момент крайне важными. И, что особенно существенно, окружить себя людьми, которые могут помочь в решении этих будничных дел, настоящими специалистами, хотя, может быть, они и не мастера говорить зажигательные речи на массовых митингах на площадях.
Ельцин не возражал, только спросил: а не предадут ли его эти люди, как предали Горбачева некоторые в прошлом близкие ему деятели?
Я ответил: в том-то и дело, что личные привязанности в политике не играют такой уж большой роли, и путч это еще раз показал, продемонстрировав измену ряда людей, не только всем Горбачеву обязанных, но и слывших его личными друзьями.
Со сколько-нибудь ясной программой Ельцин так тогда и не выступил. Единственный лейтмотив его речей был – борьба против привилегий. Лозунг неплохой, хотя он так и остался лозунгом. Даже когда Борис Николаевич попытался сдобрить его кое-какими другими популистскими предложениями, а в период своей опалы и продемонстрировал серьезность своих намерений посещением районной поликлиники вместо "кремлевки", использованием в качестве средства транспорта скромного "москвича" вместо ставшего для него уже привычным "членовоза".
Вряд ли на первых порах это ставилось ему в вину – и другие лидеры не баловали нас внятными, умными и привлекательными программами. Да и образование, и прошлый опыт жизни и работы не давали общественности повода ждать от Ельцина в этом плане очень многого. Это, естественно, огорчало, но не могло слишком уж сильно разочаровать.
Сужу по себе, первые серьезные разочарования принесли не ельцинские планы на будущее и программы, вернее, их отсутствие, а реальные действия Ельцина, его политика. Едва ли кто-нибудь ожидал, что он сделает что-то важное сам. Но надеялись на то, что он окружит себя толковыми честными советниками и консультантами, вообще попытается возместить какие-то из собственных слабостей профессиональным и интеллектуальным качеством своего окружения.
* * *
Можно полагать, что необходимость в этом ощущал и сам Ельцин. Так, он создал при себе Высший консультативный и координационный совет – название несколько высокопарное и не совсем понятное, но стало ясно, что он просто хотел иметь около себя группу толковых советников, а это было уже хорошо. В совет поначалу вошли академики Заславская, Богомолов, Рыжов, Емельянов, автор этих строк, писатель Данин, режиссер Захаров, мэры Москвы и Санкт-Петербурга Попов и Собчак, профессор Левада и ряд других уважаемых людей, несомненно, способных принести пользу руководству, если бы оно пожелало их слушать.
Впрочем, не прошло и года, как состав совета радикально изменился – из него были удалены наиболее известные, самостоятельно мыслящие и смелые люди. Зато начался приток и выдвижение людей совсем другого сорта – людей, в большинстве даже без биографии, неизвестно откуда взявшихся и по какому принципу подобранных. Вначале главным фаворитом и временщиком стал Геннадий Бурбулис – в прошлом преподаватель "научного коммунизма" на заочном отделении одного из малоизвестных свердловских институтов. Для него даже изобрели особую должность "статс-секретаря". Но под его начало помимо многих обязанностей "наперсника" главы государства попали иностранные дела (и курирование МИДа), кадры (в том числе военные) и многие другие важные вопросы. С его подачи "экономическими царями" стали Егор Гайдар и его команда, правда, на время короткое, но достаточное, чтобы, пользуясь экономическим невежеством президента, протолкнуть программу "шоковой терапии" – экстремистско-либеральной экономической реформы, нанесшей за пару лет народному хозяйству России больше ущерба, чем десятилетия разорительной гонки вооружений и "холодной войны".
Эта реформа была не только подсказана, но в известной мере и навязана, в частности, обещаниями щедрой экономической помощи Западом и его главными финансовыми организациями – Всемирным банком реконструкции и развития и Международным валютным фондом.
Москву наводнили западные финансовые и экономические советники. Наиболее громогласными и беззастенчивыми из них были американец Джеффри Сакс и швед Андреас Ослунд. Они быстро состыковались и работали в постоянном тандеме, при этом ни для кого не было секретом, что наши либералы, как только над кем-то из них сгущались тучи, бежали за помощью к американцам, и те не стеснялись, давая понять, что размеры финансовой помощи будут зависеть и от того, останутся ли угодные им люди на ключевых экономических постах.
Зато с нашими экономистами, а в это время среди них уже выросла группа знающих, умных и безупречно честных специалистов, таких как Шаталин, Петраков, Абалкин, Заславская, Явлинский, Богомолов, Львов, Шмелев и другие, не посчитали нужным посоветоваться, как и с общественностью. Вообще готовилась реформа – и планы ее осуществления – в глубокой тайне. Что касается упомянутых специалистов, в основном работавших в Академии наук СССР, то их гайдаровская группа постаралась загодя опорочить, изображая оторванными от жизни догматиками и недоумками.
Пустили в ход еще одну версию – будто "шоковой терапии" Гайдара и его команды нет приемлемых альтернатив. Это чистая выдумка, они были уже тогда, начиная от программы "500 дней" Явлинского.
Экономические итоги "реформы" оказались плачевными – объем производства снизился больше чем наполовину, инфляция измерялась тысячами процентов, сельское хозяйство по существу приказало долго жить.
Вот как оценивает эти последствия в одном из интервью академик Львов: "…Ситуация, которую мы с вами переживаем сегодня, является закономерным итогом тех реформ, которые на протяжении последних семи лет проводились в России. Курс был сформулирован в конце 1991 года, потом так называемая либерализация цен, и мы стали свидетелями огромной ошибки, допущенной правительством. Господином Гайдаром было запрограммировано повышение цен приблизительно в три раза, а на самом деле они подскочили в сотни и тысячи раз. Разве можно проводить эксперимент, не имея достаточно обоснованных цифр и расчетов? И сегодня мы переживаем не экономический кризис, а социально-политический обвал, и совсем недостаточно сказать, мол, была недостаточно обоснованная политика – все нужно называть своими именами, иначе мы никогда не сможем выйти из подобных состояний. Общество потерпело крах, и потребуется немало времени, чтобы как-то преодолеть последствия этой страшной катастрофы…"