Апрель 1968 года был во многих отношениях решающим месяцем "пражской весны". Руководство ЦК КПЧ приняло решение возглавить процесс возрождения и демократизации страны и партии, которых требовал народ. Дубчек объявил, что партия вступает в новый этап социалистической революции и что она должна придать сознательность и планомерность уже идущему в стране процессу обновления, чтобы избежать крайностей, угрожающих этому движению, и возродить авторитет КПЧ, подорванный в прежние годы. Мартовско-апрельский Пленум ЦК КПЧ утвердил обширную "Программу действий КПЧ", в которой давался краткий анализ переживаемого страной и партией глубокого кризиса и намечались пути демократической перестройки во всех областях общественной и экономической жизни. В соответствии с решениями Пленума ЦК, в ЧССР было сформировано новое правительство во главе с О. Черником. Его заместителями стали, в частности, Г. Гусак, О. Шик и А. Штроугал. А. Новотный был снят и с поста председателя Национального фронта ЧССР. На этот пост был избран старейший и один из наиболее уважаемых деятелей партии, член Президиума ЦК КПЧ Ф. Кригель.
"Программа действий" во многих отношениях лишь легализовала и одобрила те процессы, которые происходили в чехословацком обществе. В стране шли непрерывные собрания, обсуждения, здесь действительно царил дух обновления и критики. Начала издаваться новая литературная газета-еженедельник под руководством Э. Гольдштюккера. Стала возрождаться деятельность партий Национального фронта, существовавших ранее лишь формально. Однако все это бурное возрождение общественной активности и общественной критики шло не во вред, а на пользу новому партийному руководству. В партию вступали десятки тысяч новых членов, преимущественно из молодежи. Опросы общественного мнения показывали, что авторитет партии в целом и обновленного партийного руководства в частности быстро растет. При этом особенно стремительно возрастал авторитет Александра Дубчека, который в течение нескольких месяцев превратился в национального героя.
В апреле в ЧССР продолжалась реабилитация многих тысяч людей, которые не были реабилитированы раньше (хотя многие из них уже были освобождены). Большое число реабилитированных коммунистов сразу же включалось в активную политическую деятельность. Этот сдвиг партии "влево" происходил не без проблем и противоречий. Покинули свои посты в ЦК КПЧ "колеблющиеся" И. Гендрих и В. Коуцкий. Один из видных членов Верховного суда ЧССР, ответственный за массовые репрессии прошлых лет, покончил жизнь самоубийством.
Хотя официальная советская печать очень мало писала о событиях в ЧССР, определенная часть московской интеллигенции была достаточно хорошо осведомлена об этих событиях. В Москву продолжали регулярно приходить чехословатрсие газеты. Некоторые из известных мне людей срочно подписались на орган ЦК КПЧ газету "Руде право" и усиленно изучали чешский язык. Распространялись переводы статей из этих газет, в Государственной библиотеке имени Ленина можно было без труда получить бюллетени посольства ЧССР в Москве с основными документами КПЧ. Популярность А. Дубчека как коммунистического лидера нового типа стремительно росла и в Москве, в том числе и среди части партийного актива.
События 1968 года в ЧССР выявили, однако, не только многие достоинства, но и недостатки Дубчека. Его близкий соратник 3. Млынарж позднее писал:
"…Авторитет Александра Дубчека в эти месяцы укреплялся с космической скоростью. Это было неожиданностью не только для окружавших его в Праге людей, но и для Москвы. И действительно, было чему поражаться: первый секретарь компартии после того, как эта партия диктаторски правит в стране, становится героем всенародного движения за демократию и человечность. Такого еще не было в истории коммунистического движения…
У Дубчека были не только положительные качества, но и недостатки. Прежде всего он был нерешительным. Он оттягивал принятие решений даже тогда, когда необходимо было реагировать немедленно. Эта черта была оборотной стороной стремления Дубчека "убедить товарищей". В ряде ситуаций, когда уже были известны все "за" и "против" и когда решение зависело только от него, Дубчек все еще колебался. Поэтому решения часто принимались без него и не те, которым он отдал бы предпочтение. В таких случаях ему не оставалось ничего другого, как принять эти решения к сведению и подчиниться новым обстоятельствам.
В период "пражской весны" народ видел в Дубчеке символ великих идеалов демократического социализма. В действительности он был прежде всего главой могучего политического аппарата, в рамках которого он старыми методами проводил свою личную политику, нерешительно лавируя не только между различными группами в КПЧ, но и в конфликтах между Москвой и КПЧ. И все же ореол Дубчека оказался решающим фактором, так что даже противники реформы не только не осмеливались выступить против Дубчека, а напротив, всячески старались перетянуть его на свою сторону".
В мае 1968 года отношения между КПЧ и КПСС, а также между КПЧ и партийным руководством ГДР и ПНР еще более обострились. Усилилась полемика между печатью ЧССР и советской печатью, несколько статей, направленных против популярных чешских писателей, опубликовала "Литературная газета". Крайнее неудовольствие в Москве вызвала не только фактическая, но и формальная отмена цензуры в ЧССР. Это привело к появлению в Чехословакии некоторых новых газет и журналов и публикации в них ряда статей, критикующих внешнюю и внутреннюю политику не только чехословацкого, но и советского правительства. Это была очень резкая, но часто справедливая критика.
В конце мая 1968 года Пленум ЦК КПЧ постановил созвать в сентябре чрезвычайный XIV съезд партии. И именно с мая 1968 года в советских политических и военных кругах стал отрабатываться план вооруженного вмешательства во внутренние дела ЧССР. Возможность такого хода событий тогда не приходила в голову Дубчеку и большинству его коллег. Поэтому чрезвычайный съезд партии и был намечен только на сентябрь. Но если уж возникла необходимость созыва чрезвычайного съезда, то надо было спешить, и такой съезд нужно было собирать как можно быстрее, не позже июня. После съезда какое-либо вооруженное вмешательство извне стало бы во всех отношениях гораздо менее вероятным. Другой способ избежать вооруженного вмешательства состоял как раз в обратном – в более медленном проведении всех реформ и демократизации. Но этот путь не отвечал тогда настроениям большей части народа ЧССР.
В июне 1968 года по всем партийным организациям ЧССР уже прошли выборы делегатов на съезд партии. В это время в обществе, да и в партии ускорился процесс дифференциации. Большинство рядовых коммунистов активно поддерживало Дубчека и "Программу действий", однако значительная часть партийного аппарата вместе с консерваторами из ЦК выступала против этой программы. Часть членов ЦК КПЧ уже тогда образовала конспиративную фракцию, которая поддерживала через посольство СССР в Праге связи с ЦК КПСС. От этих людей и от работников посольства, возглавляемого С. В. Червоненко и его политическим заместителем И. И. Удальцовым, постоянно текла в Москву лживая и тенденциозная информация о положении в стране. Группа Дубчека представлялась как "правая", "оппортунистическая" или "ревизионистская", а многочисленные инициативы вне партии – как рост "контрреволюционных" организаций в стране.
Разумеется, положение в ЧССР привлекало пристальное внимание и всех западных стран. В Чехословакии увеличилось число дипломатов, корреспондентов западных газет, туристов, наблюдателей и бизнесменов. В докладах посольства СССР в Праге все это рисовалось как "наплыв агентов империализма" в ЧССР.
Политическая активность стала проявляться и вне партии. В Чехословакии и ранее имелось несколько мелких партий, а также множество организаций, входивших в Национальный фронт, который стал как бы наследником существовавшего в годы войны Антифашистского фронта. Часть этих организаций, а также образовавшихся в стране новых групп и клубов начинала выступать с антикоммунистических позиций, расширяя свою критику всей прежней политики КПЧ, критику, для которой, к сожалению, имелось немало веских поводов и оснований. В политическую деятельность включались и освобожденные из тюрем и лагерей политические заключенные, и далеко не все они выступали с поддержкой КПЧ и ее "Программы действий". Это было неизбежно; такую дифференциацию политической жизни страны можно было предвидеть, однако все опросы общественного мнения показывали, что подавляющее большинство чехословацкого народа поддерживает и КПЧ, и дубчековское руководство. Оживилась и деятельность чехословацкой эмиграции, образовавшейся после 1939-го, а затем и после 1948 года. В этих условиях именно быстрый созыв нового съезда партии и создание обновленного партийного руководства позволили бы укрепить руководящую роль КПЧ в обществе. События развивались слишком быстро, и сентябрь поэтому был не лучшим временем для съезда.
В июне специальным решением Национального собрания, во главе которого стоял Й. Смрковский, была отменена цензура. Мы уже говорили об этом. Фактически она не существовала еще с марта, но теперь в стране вводилась почти полная свобода печати. Советское посольство в Праге тщательно коллекционировало статьи и карикатуры, которые рассматривались как антисоветские и антикоммунистические, все эти подборки отправлялись в Москву. Немало имелось карикатур на Брежнева и Косыгина. Так, например, когда в Прагу приехал Косыгин, "Литерарни листы" изобразила Косыгина в виде большого волка, а Дубчека в виде девочки в красной шапочке. Подпись гласила: "Вот и кончилась твоя сказочка, Красная Шапочка".
В июле 1968 года советская печать продолжала полемику с рядом чехословацких деятелей, иногда полностью публикуя возражения оппонентов. Однако тон и характер статей в нашей печати становились все более резкими и даже угрожающими. В конце месяца, находясь у брата в Обнинске, я с удивлением наблюдал непрерывно идущие на запад военные эшелоны с солдатами и танками. Осведомленные люди говорили мне, что вопрос о военном вмешательстве уже предрешен. Чехословацкие лидеры предвидели такую возможность, но все же считали ее маловероятной, так как, проводя внутренние реформы, они многократно и искренне подтверждали свою преданность Варшавскому Договору, лояльность к СССР и верность всем советско-чехословацким соглашениям.
Главным событием в жизни ЧССР в июле стал манифест "Две тысячи слов", опубликованный в нескольких газетах и подписанный 70 представителями интеллигенции, среди которых было много членов партии, а также известных всей стране писателей, художников, композиторов, путешественников, спортсменов. Цель манифеста состояла в том, чтобы ускорить демократизацию страны и оказать давление на партийное руководство. Он отражал мнение большей части творческой интеллигенции страны, и поэтому с этим документом нельзя было не считаться. Сколь ни резкой была в нем критика в адрес КПЧ, в основном она была справедливой.
В целом это был правдивый и искренний документ, в котором содержались многие из требований и положений "Программы действий КПЧ". Однако в тех условиях, в которых находилась в июле 1968 года Чехословакия, публикация манифеста не являлась разумным решением, так как его немедленно использовали в своих целях консервативные силы и в самой Чехословакии, и за ее пределами. Они объявили "Две тысячи слов" контрреволюционным документом, в котором якобы содержится призыв к свержению коммунистического правительства в ЧССР и уничтожению всех завоеваний социализма. Авторы манифеста не учитывали, что программа действий КПЧ еще не выполнена и никакая параллельная и "более радикальная" программа действий не сможет помочь – просто необходимо время. Кроме того, в Манифесте слишком драматизировалось положение в ЧССР, что тоже было неразумно. В стране уже существовала свобода печати, и каждая группа людей могла и имела право высказывать свою точку зрения. Поэтому манифест, составленный М. Вацуликом, следовало также обсудить и подвергнуть критике. Именно так и поступило руководство КПЧ. Оно резко раскритиковало "Две тысячи слов". Президиум ЦК КПЧ оценил данный документ как анархический, призывающий к непозволительным и незаконным действиям – забастовкам, бойкоту и т. д. Осудило этот манифест и Национальное собрание. Казалось бы, этого было достаточно.
Однако в печати СССР "Две тысячи слов" вызвали приступ хорошо оркестрованной политической истерии. Читатели "Правды" или "Литературной газеты" могли подумать, что враги социализма в ЧССР уже не только "рвутся к власти", но и близки к осуществлению своих целей. Все люди, подписавшие "Две тысячи слов", объявлялись контрреволюционерами, реакционерами, "подрывными элементами", а ведь под манифестом стояли подписи людей, которых хорошо знала и уважала вся Чехословакия.
Хотя военная акция против ЧССР и была уже подготовлена, Брежнев продолжал испытывать неуверенность и колебался. Сомнения на этот счет высказывал и Косыгин. Однако наиболее жесткую линию проводили такие члены Политбюро, как Шелест и Мазуров, а также многие влиятельные члены ЦК КПСС. "Если понадобится, то мы и Дубчека расстреляем", – сказал в беседе с академиком А. Д. Сахаровым министр среднего машиностроения Е. П. Славский. Он явно намекал на судьбу Имре Надя, расстрелянного после подавления восстания в Венгрии. Академик Сахаров продолжал еще работать на ответственном посту в этом министерстве и хотел поделиться своими сомнениями и опасениями с министром.
В такой ситуации КПЧ выступила с инициативой начать двухсторонние переговоры. Отказаться от таких переговоров было трудно, и Брежнев согласился. Вначале было предложено провести их на советской территории, что не устраивало КПЧ, потом – на территории Чехословакии, что не устраивало КПСС. Было решено организовать встречу в пограничном местечке Чиерне-над-Тиссой, причем во встрече должны были участвовать полные составы Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ. В промежутках между заседаниями советская делегация могла отдыхать на советской территории, а чехословацкая – на словацкой. В коммюнике об этой встрече, которая продолжалась пять дней – с 28 июля по 1 августа 1968 года, говорилось, что между Президиумом ЦК КПЧ и Политбюро ЦК КПСС "состоялся широкий товарищеский обмен мнениями по вопросам, интересующим обе стороны". Согласно коммюнике, встреча происходила "в обстановке полной откровенности и взаимопонимания и была направлена на поиски путей дальнейшего развития и укрепления традиционных дружеских отношений между нашими народами и партиями". Но, как стало известно позднее от чехословацких участников, переговоры в Чиерне-над-Тиссой шли в атмосфере жестокой полемики и даже угроз. Одно из совещаний было прервано, так как член Политбюро и Первый секретарь ЦК КП Украины П. Е. Шелест выступил с ничем не обоснованными нападками на руководство КПЧ. После выступления Шелеста вся чехословацкая делегация покинула Чиерну и вернулась на заседания лишь после того, как советские участники встречи принесли свои извинения. В самый последний день заседаний во время личной встречи между Брежневым и Дубчеком было решено продолжить переговоры, но уже с представителями других коммунистических партий. Встреча была назначена на 3 августа в Братиславе. У чешских и словацких руководителей сложилось впечатление, что Брежнев действительно хочет мирного разрешения возникшего конфликта.
Братиславская встреча продолжалась три дня и завершилась подписанием заявления, в котором говорилось о "творческом решении" каждой партией проблем социалистического развития, "дальнейшем развитии социалистической демократии", а также "об уважении суверенитета и национальной независимости всех социалистических стран". Это заявление подписали также Ульбрихт и Гомулка, которые еще за несколько дней до этого решительно требовали погасить "очаг ревизионистской заразы" в ЧССР и грозили в противном случае снять с себя ответственность за положение в ГДР и ПНР.
После Братиславы многие люди и в СССР, и в ЧССР вздохнули с облегчением. Казалось, что кризис миновал. Все западноевропейские компартии также приветствовали заявление шести компартий (включая БКП и ВСРП).
Август – время отпусков для советских руководителей. Л. И. Брежнев был болен еще во время встречи в Чиерне-над-Тиссой и не мог поэтому участвовать в некоторых заседаниях. Теперь, после Братиславы, Брежнев сразу же отправился в Крым на отдых и лечение. Выехал на лечение и Косыгин. В такие дни общее руководство страной и партией поручается одному из членов Политбюро. По некоторым признакам в Москве стало известно, что эти обязанности в середине августа исполнял П. Е. Шелест.
Только десять дней прошли в Москве и в Праге спокойно. Вероятно, 15 или 16 августа я узнал, что Брежнев и Косыгин возвратились в Москву, прервав свой отпуск. Затем начали поступать сведения, что в Москве происходит то ли секретный Пленум ЦК, то ли расширенное заседание Политбюро с участием некоторых членов ЦК КПСС и видных военных лидеров. Эти сообщения косвенно подтвердились тем фактом, что в советской печати, которая с 5 по 15 августа заметно смягчила тон своих статей о положении в Чехословакии, неожиданно началась новая античехословацкая кампания. И "Правда", и "Известия", и "Литературная газета" снова начали публиковать тенденциозные, а то и просто клеветнические материалы о "разгуле реакции" в Чехословакии.
Что же случилось за эти десять дней? Это остается неясным до сих пор. Во всяком случае в Чехословакии не произошло никаких изменений, которые требовали бы иных оценок и решений, чем только что принятые в Братиславе. Ничего существенного не произошло за это время и в СССР. Никаких новых, а тем более провокационных шагов не предпринимали и страны Запада. Тем не менее вся ситуация вокруг Чехословакии заметно ухудшилась.
Можно предположить, что изменение позиции СССР было вызвано новой расстановкой политических сил в руководстве СССР. К советским лидерам, придерживающимся наиболее жесткой политики, относили Шелеста, Полянского, Мазурова, Кириленко и Пельше, из секретарей ЦК – Устинова, Катушева и Демичева, а также почти всех маршалов – членов ЦК. В качестве повода для созыва чрезвычайного заседания Политбюро или даже Пленума ЦК КПСС они избрали какое-то новое "обобщенное" послание из советского посольства в ЧССР, составленное все теми же Червоненко и Удальцовым. Кроме того в ЦК КПСС поступило письмо-обращение от членов ЦК КПЧ – противников Дубчека и его реформ. Эти люди имели все основания бояться, что на сентябрьском съезде КПЧ они будут исключены из состава ЦК. Свое политическое поражение они представляли как поражение социализма в Чехословакии и, извращая ситуацию в стране, призывали СССР к военному вмешательству, так как могли остаться у власти, лишь опираясь на советские штыки. В Москве с 17 по 20 августа непрерывно происходили заседания и совещания на самых высоких уровнях, и это обстоятельство не предвещало ничего хорошего. Мысль о вторжении витала в воздухе.
Вечером 20 августа я был в гостях у известного режиссера М. И. Ромма. Мы говорили только о Чехословакии. Ромм ждал вторжения. Я говорил ему, что это решение было бы настолько губительным и позорным, что я все же надеюсь на мирное разрешение конфликта. К сожалению, очень скоро выяснилось, что прав оказался именно Ромм.