Ему было не по себе. Вернувшись домой, он даже словом не намекнул Наталье, о чем судачил Пузырь. И все-таки какие-то слухи о его разговоре со старинным приятелем дошли до семьи. Но его домашних – жену, Евдокию, отца – сейчас занимало только одно: умонастроение Ее Величества накануне великих событий в Кремле. Обсуждая предстоящую коронацию и этот повальный отъезд высоких персон из столицы в Москву, Пастухов сокрушался, что его сын, столь прославленный шут, не был приглашен Елизаветой Петровной для увеселения близких к трону людей. Евдокия, напротив, считала, что в этом был знак тонкого обхождения царицы с одним из своих подданных. С женитьбой на красивой молодой женщине Вася для Ее Величества больше не шут, а простой человек, как все. Скроенный как обычные люди, он для нее не карлик, а малорослый мужчина. Что-нибудь, наверное, значит, что он теперь живет с молодой женой в доме отца, а не на этаже шутов во дворце. Наталья тоже была уверена, что за поступками Елизаветы Петровны надо усматривать перемены к лучшему: великодушный человек, государыня не могла не обласкать молодых супругов, к тому же таких необычных.
Так получилось, что этим вечером все собрались за одним столом в доме у Пастуховых: прекрасный случай поговорить, высказать наболевшее. Оказалось, что Сенявские тоже внимательно следили за бурной жизнью двора и огорчались, что их приглашают во дворец только на официальные приемы. Но они не разделяли радостных ожиданий хозяев дома, напротив, опасались, что женитьба Васи на их дочери, решенная когда-то Анной Иоанновной, придется не по душе новой императрице. Сенявский хорошо помнил, как Елизавета Петровна, царевной, ходила по струнке перед прежней правительницей. Злопамятная, она, по его словам, могла теперь отыграться на тех, кто был в милости у соперницы. Короче говоря, брак их детей, свершившийся в свое время по воле Анны Иоанновны, Елизавету Петровну мог только раздражать. Мысль о том, что над его горемычной головой могут вновь сойтись две самодержицы, живая и мертвая, возмущала Васю, и, однако же, он понимал: если битва случится, не в его силах будет ей помешать. Заметив, что муж опечалился, Наталья стала его увещать:
– Полно, Вася… Нас это не касается… Чем меньше мы будем думать о том, что затевается во дворце, тем счастливее будем жить.
Беспечность дочери рассердила Сенявского.
– Ты как малое дитя, Наталья! Возможно ли в наше время жить в своем гнездышке беззаботной птичкой? Впрочем, от бурь не убережет и гнездо! Не забывай, что над нами Бог, а по правую руку от Господа Бога – царица.
– Она там недавно устроилась! – усмехнулась Наталья. – Третьего дня там сидела другая!
Пастухов посчитал, что сейчас самое время вступить в разговор, добавить свою крупицу соли в общее варево. Охотник до высоких речений, напыщенных слов, актер, Иван Павлович, возвысив голос, непререкаемо, словно пророк, провещал:
– Запомни, Натальюшка, люди уходят, но их дела остаются. Цари и царицы смертны, бессмертны их высокие помыслы и Россия! Когда стоишь у высокой лестницы, не забывай сосчитать ступеньки. Умение оценить расстояние сделает тебя мудрой, а значит, счастливой. Не так ли, Виктор Сергеевич?
Сенявский, спохватившись, захлопал. Галина и Евдокия его поддержали. В этом единодушии зрелого опыта Вася с горечью усмотрел некий сговор времен объединять поколения родителей против своих не умудренных жизнью детей. Ему вдруг захотелось поскорей распрощаться с Сенявскими, пожелать доброй ночи отцу, Евдокии и, уединившись с Натальей, продолжить прерванный разговор, важность которого она одна могла сегодня понять. Однако, оказавшись с женой на своей половине, Вася почувствовал, что никакие слова не избавят его до конца от тревоги. Наталья поняла это первой. Она без слов взяла его ласково за руку и потянула к постели. Исполненный благодарности, Вася безропотно покорился. В очередной раз, прежде чем слиться душой, они сливались телами. Вася сжимал Наталью в объятиях, забывая в блаженстве обо всех неприятностях. Сейчас были только тела, такие разные и такие обоюдно желанные. Удивительно, страх перед завтрашним днем обострил чувства.
XII
Те, кто сопровождал Елизавету Петровну в Москву и присутствовал на торжествах, по возвращении все как один признавали, что ее коронация превзошла по блеску коронации всех предыдущих цариц и что городские гулянья, устроенные по этому случаю, свидетельствовали о любви народа к новой императрице. Конечно, когда наполовину выгорел дворец Головина, где временно остановилась Елизавета Петровна, некоторое смятение было… Но так как жертв при этом не обнаружилось, а дворец сразу же начали восстанавливать, страсти быстро утихли.
Уже на следующий день после пожара по всему городу были устроены балы и зрелища. Елизавете Петровне настолько полюбилось в Москве, что она решила там задержаться долее, чем было задумано. Эта непредусмотренная задержка императрицы раздражала Ивана Павловича. Дома среди своих он со всей решительностью осуждал государыню. Разумеется, ее место никак не в Москве, а в столице, где уже накопилась гора неотложных дел. В Москве всего и работы, что потехи да танцы! Послушать злые языки, так она там три раза на дню меняет платья, тратит деньги на украшенья, разоряя казну да слушает льстивых говорунов. Нетерпение Ивана Павловича на самом деле объяснялось иными причинами. Боярин очень надеялся, что государыня по приезде удостоит его вниманием и ему наконец-то будет позволено бывать во дворце во всякое время – особая милость, которой он столько лет ждал. В доверительном разговоре с Васей он даже как-то признался, что очень рассчитывает на него. Они с Натальей напомнят о нем Елизавете Петровне, а по возможности и расположат императрицу к нему.
– Понимаешь, сын, говорят, что Ее Величество любит людей молодых, а также игры и шутки. Вы с Натальей по всему ей подходите. Она обратит внимание на вас, а через вас на меня.
– Еще недавно ты меня уверял, что мы попадем к ней в немилость, потому что были в милости у покойной Анны Иоанновны, а также у недавней нашей правительницы Анны Леопольдовны.
– Оно и так, и не так! Все поменялось. Влечение души и тела нашей царицы, как теперь выяснилось, невозможно предугадать. Сначала она любила французов, потом сошлась с немцами, и это при том, что не доверяет ни тем ни другим. Значит, разум Ее Величества не в поводу у сердца. Так что надейся на лучшее. Вернее, будем вместе надеяться.
Эти путаные пророчества Пастухова не дошли до Васи, он посчитал их пустой болтовней. Ему было все равно, какой у царицы нрав, до той самой поры, пока она не вернулась в Петербург, пока дворец, доселе безлюдный и тихий, не наполнился мерным шумом двора, не засверкал ярким светом своих канделябров.
Вот что случилось три недели спустя после ее возвращения. В дом на Мойке, где в ожидании собственного жилья временно обретались Наталья и Вася, принесли коротенькую записку. Этим днем, к четырем часам пополудни, царица приглашала Васю вместе с женой на прием. Прием, весть о котором так восторженно приняли Евдокия и Пастухов и к которому Наталья, не разделяя их радости, кокетливо подбирала прическу и платье, страшил Васю загодя: ему предстояло вновь столкнуться с судьбой. Торопясь поскорее узнать неизбежное, он умолял Наталью поторопиться: лучше прийти минут за двадцать до назначенного им времени. Потом, томясь в приемной, Вася с завистью будет смотреть на жену, для которой время текло как обычно. В просторной приемной, всегда полной просителей, Вася с Натальей были одни. Наталья это заметила первой.
– Это хороший знак, – прошептала она, наклонившись к мужу, – еще одно доказательство особого интереса к нам со стороны государыни.
Вася не успел ей ответить. Перед ними уже склонился камергер, приглашая следовать за ним. С благоговейным трепетом, словно входил в церковь, Вася переступил порог царского кабинета. Он никогда не видел новой императрицы, разве только на тех картинках, которые ходили по городу перед ее коронацией. Елизавета Петровна сидела за рабочим столом. Расшитый золотом и серебром лиф малинового платья с избытком открывал молочной белизны грудь. Румяное полное лицо, яркие, словно спелая вишня, губы, взгляд прямой, но скорее чувственный, чем властный. Странно, она понравилась Васе. Обычно рассеянный, он разглядел сейчас в неприступной царице обыкновенную женщину из плоти и крови. Невольно сравнив ее с Анной Иоанновной, он чутьем угадал, что обе царицы, такие разные с виду, были похожи удивительной верой в безграничность монаршей власти, безмерностью аппетита к земным удовольствиям, изобретательностью по части жестокостей и полным отсутствием сострадания к подданным. Однако не в пример грубой, напыщенной Анне Иоанновне и даже Анне Леопольдовне, недавно отправленной с малолетним сыном и мужем в изгнание, Елизавета Петровна казалась более человечной, веселой и утонченной, более офранцуженной.
Она усадила их напротив себя и стала молча разглядывать. Заметив, что царицу больше интересует Наталья, Вася вспомнил ходившую по городу сплетню о сомнительных отношениях императрицы с некогда самой близкой своей подругой Юлианой Менгден. Но Ее Величество уже очнулась от молчаливого созерцания, громко заговорила – в отличие от Анны Иоанновны, без акцента, что Вася непроизвольно отнес ей в заслугу. Эта уж точно рождена на земле своих предков! Начало хорошее! Елизавета Петровна говорила спокойным приятным голосом. Она обратилась к Наталье, назвав ее не без умысла девичьей фамилией:
– Да ты, Наталья Сенявская, и в самом деле красавица! – сказала она. – Мне доподлинно известно, что до Васи ты многим кружила голову!
Заметно смущенная, Наталья опустила глаза, закраснелась, однако не растерялась, ответила:
– Если это и так, Ваше Величество, то я не придавала тому значения.
Елизавета Петровна нахмурилась.
– Почему же вышла за Васю? – сухо спросила она.
– Потому что… потому что мы полюбили друг друга, – пролепетала Наталья.
– А не потому ли, что сумасшедшая Анна Иоанновна решила развлечься?
– Напротив, Ваше Величество, она была благосклонна к нам.
– Настолько, что даже первую брачную ночь устроила вам в парилке! – брезгливо сказала царица.
– Но это была лишь шутка! – возразила Наталья с такой поспешностью, как будто она сама эту шутку придумала.
Императрица упрямо продолжала свое, ее взгляд стал более жестким:
– А то, что она тебе выбрала такого безобразного мужа, это тоже шутка? Не глупи, перестань ее защищать! Думаю, она здорово посмеялась в день вашей свадьбы.
– Да, Ваше Величество, она смеялась, наверное… Но без злого умысла.
– Ты небось тоже смеялась тем вечером и тоже без злого умысла?
Вася был возмущен. Но еще больше он беспокоился за жену. Потоком слез или вспышкой гнева ответит она на обидные измышления царицы? Он бросил на Наталью умоляющий взгляд. Покорно склонив голову, она стояла перед своей мучительницей, равнодушно слушая колкости. Наконец со вздохом ответила:
– Да простит меня Ваше Величество за дерзость, но то, что я думала в день моей свадьбы, не имеет большого значения… Я была довольна… и довольна сейчас, потому что это послал мне Господь… или царица…
– Даже если они подложили тебе в постель урода?
– Мы с Васей венчаны в церкви. Господь нас благословил. Все остальное не в счет.
Услышав, как правдиво и вдохновенно говорила Наталья о своей преданности мужу-калеке, ласки которого не снесла бы никакая другая женщина, Вася подумал, когда же она была искренней? Сейчас, когда стояла с видом святой, отказавшейся от земных радостей, или тогда, когда стонала в его объятиях? Может быть, в ней уживались две крайности, талант, который раскрылся в супружестве с карликом? Милосердно, по-христиански приносить себя в жертву, не чураясь языческих радостей. Презирать, осмеивать и сразу же ублажать. Глядя на ее прекрасное лицо, Вася только сейчас осознал, что Наталья была для него существом еще более непонятным и таинственным, чем государыня. После стольких ночей, проведенных в одной постели, он полагал, что изучил ее до конца. Однако, несмотря на ночную близость, он знал о жене не больше, чем о Елизавете Петровне, в лицо которой сейчас жадно вглядывался в надежде прочитать на нем тайные мысли царицы. Дружеский тон беседы не позволял ему заподозрить ее в неприязненных чувствах.
Елизавета Петровна вдруг поднялась, обогнула стол, подошла к Наталье и, взяв ее за руки, внимательно посмотрела в глаза.
– Твоя история меня тронула. Хочу помочь тебе чем-нибудь! – сказала она покровительственно, однако тон настораживал.
Неожиданное участие царицы удивило Наталью.
– Благодарю вас, Ваше Величество, но я ни в чем не нуждаюсь… – робко сказала она. – К тому же теперь уже поздно…
– Добрые дела вершить никогда не поздно, – возразила царица.
И, обратившись к Васе, тихо выдала тайное:
– Не так ли, Вася?
– Вы правы, Ваше Величество, – едва слышно ответил Вася.
– Ну, коли все согласны, тогда надобно действовать. Я незамедлительно переговорю с церковниками, они в таких делах разбираются. Приходите ко мне завтра в это же время, я буду более подготовлена.
Простившись с императрицей, Наталья и Вася, крайне озадаченные, возвратились домой, где их с нетерпением ожидали, сгорая от любопытства, родители Натальи, Евдокия и Пастухов. Выслушав рассказ дочери, Сенявский повеселел.
– Понятно, куда клонит Ее Величество!
– Твое счастье, а вот мне непонятно, – сказала Галина.
– Однако же это так очевидно! – заметил Пастухов. – Ее Величество собирается расторгнуть брак наших детей. Церковь предусматривает такую возможность. Лишь бы не воспротивился митрополит. Если сумеют его уговорить, остальное не составит труда. А святой человек, по всему, не откажет царице.
– Зачем она это делает? – спросила Евдокия.
– Чтобы порушить все то негодное, что было сделано прежней царицей, – сказал Сенявский тоном, не допускающим возражения. – Впрочем, если Ее Величество преуспеет в задуманном, мы все от этого выиграем. Для нашей любимой дочери, поскольку она будет считаться разведенной, мы подыщем в мужья человека, равного ей по обличью и по положению в обществе. Милый Вася заживет вольной жизнью, более подходящей его сложению и его талантам шута. Ну, а мы, родители, за то, что не чинили препятствий императрице, будем вознаграждены.
– Может, ты и прав, Виктор Сергеевич, – сказал Пастухов. – Однако я изрядно пожил на свете, чтобы поверить в серьезность намерений нашей царицы. В этом Елизавета Петровна схожа с Анной Иоанновной. Вполне может статься, что завтра она и не вспомнит об этом разводе, забудет о нем за множеством подобного рода дел.
– Будем надеяться… – прошептал Вася так тихо, что его никто не услышал.
Только Наталья легким кивком головы дала понять, что она с ним согласна, но обсуждать туманный разговор родителей отказалась и не ответила этой ночью на ласки.
На следующий день Наталья и Вася прибыли во дворец, как и накануне, за двадцать минут до приема. Во время томительного ожидания в приемной Вася заметил, что Наталья выглядела более напряженной, чем вчера. На ней было серое шерстяное платье, очень скромное, с белым воротником. Никаких украшений! В этом наряде жена казалась ему еще более молодой и желанной. Он похвалил ее туалет. Она промолчала, будто не слышала, затем неожиданно прошептала:
– Видишь ли, Вася, самый лучший женский наряд может обманывать. Ценят за искренность. Хотя порой бывает лучше соврать!
Вася хотел было попросить Наталью растолковать сказанное, но уже перед ними склонился вчерашний камергер, приглашая следовать к царскому кабинету.
Они застали царицу за тем же столом и с тем же выражением лица, одновременно приветливым и пугающим. Однако сегодня ее голову украшала диадема, а пальцы были унизаны кольцами. Словно она знала заранее, что на Наталье не будет драгоценностей, и приготовилась таким образом подчеркнуть несоизмеримость их положений. Кроме них, в этот раз на приеме присутствовал еще один человек. Вася с ним никогда не встречался, а потому мог только догадываться, что это знаменитый Алексей Разумовский, бывший певчий царской капеллы, а ныне любовник Елизаветы Петровны, прозванный ночным императором. Такого же могучего сложения, как и любовник предыдущей царицы, Алексей Разумовский, в отличие от последнего, был обречен на молчание. По-видимому, его роль сводилась к тому, чтобы наблюдать посетителей и передавать царице свои впечатления. Васю с Натальей долго молча разглядывали.
– Ну, вы подумали? – напрямик спросила царица.
У Васи словно ком застрял в горле. Пока он тщетно подыскивал слова оправдания, Наталья уже почтительно обратилась к царице:
– Пусть Ваше Величество не тревожится… Мы готовы послушаться ваших мудрых советов.
– В добрый час! – сказала царица. – Со своей стороны я получила подтверждение тому, на что так надеялась: церковь в виде исключения может расторгнуть ваш брак. Митрополит, после того как я ему рассказала о вашем визите, выразил готовность рассмотреть это дело по представлении причины.
При этих словах, сказанных ласковым голосом, Вася почувствовал, что его придавило к полу, словно на плечи всей своей тяжестью обрушился потолок. После стольких счастливых дней и ночей, после возможности чувствовать себя рослым красавцем он вновь очутился в тесном обличье карлика посреди обломков любви! Он поочередно смотрел то на стоявшую с покорной улыбкой Наталью, то на торжествующую императрицу, пытаясь понять, не жертва ли он ужасного розыгрыша. Однако и жена, и царица в силу непостижимых женских суждений находили вполне естественным завершившийся разговор. Царица, вероятно, желая смягчить только что вынесенный ему приговор, продолжала:
– Подобное участие в судьбе вашей пары – это свидетельство моего сердечного отношения к вам, а не того произвола, который был некогда учинен над вами из прихоти прежней царицей. Исправляя ее ошибку, я хочу дать вам возможность выбора, положить конец физическому неравенству в христианских браках, столь пагубному по своим последствиям. Обретая свободу, вы будете вольны, не переступая законов церкви, избрать себе нового спутника, более подходящего вашей природе и вкусам. Иными словами, все встанет вновь на свои места. Я уверена, что вы вскоре сами скажете мне спасибо за мои бескорыстные хлопоты.
У Васи замерло сердце, стало нечем дышать. Он думал лишь об одном – поскорей убежать из этого проклятого дворца и от этой императрицы, которая ему казалась сейчас страшнее смерти с косой. Не в силах вымолвить ни слова, он с удивлением смотрел, как его жена вдруг преклонила колена перед царицей, скрестила, словно в молитве, руки у подбородка, заговорила:
– Мы всегда будем благодарны Вашему Величеству за безграничную заботу о нас. Но сейчас есть одна причина, которая воспрепятствует вашим добрым намерениям.
– Что за причина? – резко, так что в диадеме сверкнули драгоценные камни, вскинулась Елизавета Петровна.
Опустив голову, Наталья тихо, одними губами ответила:
– Я жду ребенка.
Словно громом пораженный, Вася смотрел на жену. Уж не тронулась ли она? Почему не сказала ему про это чудо? Боялась сглазить или стыдилась? Он терялся в догадках. В голове вспыхивали поочередно радость, надежда, гордость, сомнение. Императрица, придя в себя, приказала Наталье подняться.
– А ты уверена? – значительно спросила она.
– Да, Ваше Величество! Более чем уверена.
– И давно?