Вот в такую атмосферу всеобщего полевения попал Дэн, едва приехав в Шанхай. Однако его доклад о работе вызвал в целом доброжелательную, хотя и не лишенную критических замечаний, дискуссию. В духе новой политики ЦК обратил его внимание только на то, что не следует питать иллюзий в отношении Ли Минжуя, так как он гоминьдановец и сторонник Ван Цзинвэя. Кроме того, от Дэна потребовали "обязательно занять решительную позицию в отношении фунун".
Дэн поспешил заверить, что коммунисты в Гуанси к фунун уже относятся как к "контрреволюционерам", потому что те сами "вступили на контрреволюционный путь", а что касается гоминьдановцев, то они с ними вообще всегда боролись. Вместе с тем он, правда, заметил: "Конечно, нам нехорошо лелеять какие-либо иллюзии в отношении Ли Минжуя, однако сейчас в Цзоцзяне у нас нет достаточно субъективных возможностей для его изгнания, а потому считаю необходимым временно использовать контакт с ним". Дэн даже предложил принять генерала Ли в члены компартии, заявив, что он сам и Юй Цзоюй дают ему рекомендации. (В протоколах обсуждения его доклада это предложение не нашло отражения, возможно, из-за тактических соображений, но ЦК его обсудил и принял, так что главнокомандующий Ли Минжуй с этого момента не мог более считаться "национал-реформатором".)
В завершение Центральный комитет дал указание командованию 7-го и 8-го корпусов превратить в центр "аграрной революции" в Гуанси Дунлань - то есть партизанскую базу "старшего брата Ба". При этом, правда, оговаривалось, что "бесцельные и беспорядочные поджоги и убийства следует прекратить", но "необходимые" - продолжить, так как, вообще говоря, "поджоги и убийства играют большую роль в уничтожении феодальных сил". Что же касается 8-го корпуса, то сразу после восстания его войскам следовало оставить Лунчжоу и, соединившись с корпусом Чжан Юньи, расширять Советский район на восток, к границе провинций Цзянси, Гуандун и Фуцзянь, где действовали войска Мао Цзэдуна и Чжу Дэ. (План объединения советских районов Гуанси с Советским районом Мао и Чжу предложил сам Дэн; этот проект активно поддерживало все остальное руководство Босэ.) В заключение ЦК утвердил новый состав фронтового комитета 7-го корпуса в количестве семи человек и вместо Чэнь Хаожэня назначил секретарем Дэн Сяопина. Тогда же Дэн получил и новую, по сути высшую, должность в войсках 7-го корпуса: стал его политкомиссаром.
Обо всем этом ЦК сообщил в гуандунский комитет в начале марта 1930 года, когда Дэн уже находился в Лунчжоу. Он прибыл туда 7 февраля, через шесть дней после того, как на митинге горожан Юй Цзоюй был объявлен командиром, а коммунисты Хэ Шичан и Ван Даньпин - начальниками политотдела и штаба 8-го корпуса Красной армии соответственно. В корпус вошли две колонны общей численностью около двух тысяч человек. Тогда же Ли Минжуй вступил в должность главкома 7-го и 8-го корпусов.
Прибыв в Лунчжоу, Дэн начал действовать по обстановке. По некоторым данным, ЦК вроде бы назначил его политкомиссаром и 8-го корпуса, так что право отдавать распоряжения у него имелось. Тем более что в городе почти никого из командования не осталось - за исключением начальника штаба Ван Даньпина. Дело в том, что в отсутствие Дэна генерал Ли Минжуй принял-таки решение атаковать Наньнин. Уж очень его обуревала жажда реванша! В свою авантюру он вовлек и Чжан Юньи, убедив его, что столица Гуанси слабо защищена (в то время действительно основные силы гуансийской армии находились на границе с северным Гуандуном). В итоге Ван доложил Дэну, что все войска коммунистов в походе. Тот пришел в ужас: "Как с субъективной, так и с объективной точек зрения штурм Наньнина обречен на поражение".
Дэн тут же передал приказ командованию корпусов повернуть назад. Но было уже слишком поздно. 9 февраля пришло сообщение о разгроме 7-го корпуса на подступах к Наньнину. База в Босэ оказалась потерянной. А вскоре крайне обострилась обстановка и в Лунчжоу, куда вернулась только часть войск 8-го корпуса под командованием Юй Цзоюя (другая часть под командованием Ли Минжуя отправилась на выручку Чжан Юньи).
Через два дня после возвращения остатков 8-го корпуса, 12 февраля 1930 года, Дэн выпустил воззвание, в котором так же, как ранее в Босэ, объявил о конфискации всей земли дичжу, передаче ее советам с последующим уравнительным распределением без права купли-продажи и замене многообразных поборов единым прогрессивным налогом. А еще он обложил контрибуцией китайских торговцев, запретив им вывозить деньги и товары из города, и к тому же потребовал отобрать всю землю и имущество у фунун, помогающих "контрреволюционерам".
Древний Лунчжоу содрогнулся. Этот город, основанный в начале Танской династии (в 621 году), видел, конечно, немало погромов: его нередко предавали огню жившие в горах чжуаны, в XIII веке захватывали монголы, а в XVII - маньчжуры. Но уже довольно давно здесь было спокойно. В 1886 году Лунчжоу (буквально: Район, где обитает дракон) открылся для иностранной торговли, после чего в нем появились французы, к тому времени колонизировавшие Индокитай. Через три года здесь была основана таможня, а еще через несколько лет выстроен железнодорожный вокзал. Правда, из-за разногласий между французской стороной и цинским правительством по поводу ширины железнодорожной колеи ветку, которая должна была соединить Лунчжоу с Индокитаем, так и не проложили, но французы и местные жители продолжали сосуществовать довольно мирно. "Этот дальний угол Китая был намного благочестивее, нежели Пекин или [вообще] весь Северный Китай", - писал современник.
Теперь же всё изменилось. Одновременно с воззванием Дэн обнародовал страстное обращение к лунчжоусцам, в котором гневно заклеймил французский империализм. Его демарш был вызван нотой французского консула по поводу начавшихся в городе беспорядков (грабежей, арестов и убийств мирных жителей). Консул просил новые власти "восстановить спокойствие", угрожая в противном случае принять только что направленное ему предложение губернатора Индокитая прислать в Лунчжоу 15 французских солдат и броневик для охраны консульства, которое, кстати, располагалось в том самом бывшем здании вокзала, которое так никогда и не было использовано по назначению.
По инициативе Дэна 19 февраля городские низы, поддержанные солдатами 8-го корпуса, в ответ на ноту захватили консульство и таможню (последнюю сожгли), после чего конфисковали собственность всех проживавших в Лунчжоу французов: банки, магазины и даже католический храм. А тех граждан Франции, которые осмелились выразить недовольство, в том числе консула и миссионеров, выпроводили в соседний Индокитай.
Этот удачный день принес коммунистам 150 тысяч юаней серебром. Но очень скоро у Дэна возникли большие осложнения. В конце февраля Лунчжоу подвергся налету пяти французских самолетов, сбросивших на него 400-фунтовые ядовитые бомбы. И хотя бойцы Юй Цзоюя сбили один из самолетов, убив двоих летчиков, стало ясно, что в городе оставаться нельзя. Тем более что вскоре Дэн получил известие о том, что к Лунчжоу продвигается 8-я дивизия гуансийской армии, а вьетнамо-китайскую границу перешли 500 французских солдат.
Обсудив ситуацию, Дэн с Юй Цзоюем приняли решение, что часть войск 8-го корпуса должна немедленно двинуться на соединение с 7-м корпусом, остатки которого, как они предполагали, действовали где-то в районе реки Юцзян. Другая же часть пока оставалась в Лунчжоу, но при непосредственной угрозе городу тоже должна была уйти из него - вслед за первой. Дэн срочно отправился в 1-ю колонну, за 70 ли к северо-востоку от Лунчжоу, которую сам захотел вести к реке Юцзян. Но вскоре его колонна оказалась втянута в многодневные бои с превосходящим противником, и 10 марта Дэн, "потеряв терпение, решил уйти вперед с небольшим отрядом, оставив основные силы". Было ли это оправданно, трудно сказать. По словам самого Дэна, ему нужно было "как можно скорее" передать некие важные "указания ЦК КПК 7-му корпусу", но что за "указания" - неизвестно. Как бы то ни было, вскоре после того, как Дэн покинул войска, 1-я колонна оказалась полностью уничтожена.
В конце марта сокрушительное поражение потерпела и 2-я колонна 8-го корпуса, так и не покинувшая Лунчжоу. По словам Дэна, Юй Цзоюй "увлекся сбором налогов", а потому с отступлением затянул до последнего. Город был захвачен противником, а сам комкор вместе с начальником политотдела Хэ Шичаном бежал. Хэ вскоре попал в плен и был казнен, а Юй благополучно добрался до Гонконга. Однако здесь ему не повезло. Его арестовала английская полиция, которая выдала "известного вожака коммунистов" гоминьдановцам. 6 сентября 1930 года его расстреляли в Кантоне.
Дэн же тем временем в середине марта объявился в верховьях Юцзяна. Тут он узнал, что остатки 7-го корпуса вместе с примкнувшими к ним частями 8-го корпуса под командованием Ли Минжуя уже давно ушли в Дунлань. Делать было нечего, и он отправился в вотчину Вэй Бацюня. Путь был тяжелый и опасный, по горным тропам. На одной из троп на него напали вооруженные разбойники и, обнажив мечи, потребовали "кошелек или жизнь". Дэн, благоразумно отдав находившиеся при нем 20 юаней, сумел избежать смерти.
Наконец в начале апреля он добрался до высокогорной деревеньки Учжуань, где жил старина Вэй. Очевидец рассказывает: "Сыпался мелкий-мелкий дождик, и как раз, когда пришла пора зажигать лампу, решительный молодой человек в плетеной бамбуковой шляпе и с тростью в руке, обутый в соломенные сандалии, в высоко подвернутых штанах весело подошел к дверям нашего дома. Позади его шел красноармеец". Незнакомец представился Дэн Бинем и попросил отвести его к "старшему брату Ба".
Дэн знал Вэя с осени 1929 года. Они познакомились в Наньнине, куда Вэй приехал для участия в одном из коммунистических собраний. Представил их друг другу тогдашний руководитель гуансийских коммунистов Лэй Цзинтянь, и с тех пор они находились в очень хороших отношениях, даже звались братьями. Встретив Дэна теперь, мокрого и голодного, Вэй Бацюнь не смог сдержать волнения. Он усадил его возле домашней жаровни, чтобы тот обсох, накормил, а на следующий день передал в его распоряжение один из кабинетов своего советского правительства. Оно располагалось в бывшем храме языческого божества Куйсина (буквально: Главная звезда), покровителя тех, кто собирался держать экзамен на ученую степень. Выстроенный в виде четырехэтажной шестигранной башни всего за 23 года до того храм был самой большой достопримечательностью деревни Учжуань - одного из немногих мест в Гуанси, куда не рисковали забираться гоминьдановские каратели.
В деревне Дэн провел ни много ни мало целый месяц. Никакого 7-го корпуса здесь не было, и где он находился, никто, даже Вэй, точно не знал; говорили, что ушел в соседнюю провинцию Гуйчжоу. Вот Дэн и остался жить в Учжуани, посвятив все свое время соединению большевизма с чжуанским крестьянским движением. Вместе с Вэем и находившимся тут же Лэй Цзинтянем он разработал несколько документов по аграрному вопросу, пытаясь внушить патриархальным чжуанам, что их общество на самом деле разделено на тухао, лешэнь, дичжу, фунун, а также середняков, бедняков, батраков и ремесленников. Так же, как и китайское. А потому "в Поднебесной бедные люди - одна семья и бедный человек не бьет бедного человека". Для того же, чтобы грабить и убивать, существует достаточно тухао, лешэнь, дичжу и фунун.
В тот период большое внимание он уделял пропаганде колхозного образа жизни. Во время его недолгого пребывания в Лунчжоу он видел, как в одном волостном центре на китайско-вьетнамской границе жители по собственной инициативе перешли к коллективной обработке земли. Они конфисковали не только землю богатых, но вообще всю, которая была. После этого собрали по домам зерно, скот, утварь и передали сельсовету. В городке "была построена одна большая кухня, которая находилась в ведении отдела потребления [сельсовета], а также один большой коровник. Все хозяйственные постройки, сельскохозяйственные орудия и рабочий скот находились в общем пользовании". Этот эксперимент, похоже, понравился Дэну, и он разработал специальные "Положения о совместной обработке земли" для дунланьских чжуанов на тот случай, если они этому последуют. Он, правда, не настаивал на поголовном и немедленном переходе к такому виду хозяйствования, предлагая решать этот вопрос сельсоветам. Все-таки те марксисты, труды которых он читал в Москве, не советовали переходить к колхозам поспешно. Правда, один из них (Сталин) уже поменял точку зрения, и вожди Дэна в Шанхае одобрили новый большевистский курс. В итоге на не очень настойчивые уговоры Дэна в колхоз записались жители только двух деревень, другие либо довольствовались "помещичье-кулацкой" землей (таких было меньшинство), либо конфисковывали всю землю - и ту, что принадлежала дичжу и фунун, и ту, что бедным крестьянам, но сообща на ней не трудились, а уравнительно делили посевные площади между всеми дворами, и богатыми и бедными. (Большая часть дунланьских чжуанов, очевидно, не могла понять, как можно совсем лишать собственности родственников, пусть даже богатых; иное дело - взять всё и поделить поровну.)
Между тем в начале мая 1930 года Дэн получил известие о том, что Ли Минжуй и Чжан Юньи со своими войсками вновь объявились в Гуанси, причем недалеко от Дунланя, примерно в 70 ли к востоку. Дэн сразу же поспешил к ним, чтобы обсудить ситуацию. Поразмыслив, все трое решили вновь продвигаться в Босэ, куда через некоторое время и направились двумя колоннами. Им позарез нужны были деньги, чтобы выплатить жалованье солдатам. В результате, взяв город, они в который уже раз спровоцировали эпидемию грабежей по всей округе. Вот что писала тогда об этом китайская пресса: "Красная армия… заняла район Босэ, немедленно установив режим террора на площади в 170 [квадратных] миль… Многие богачи пожалели… почему не родились бедняками, а чиновники - простыми людьми".
Правда, немало жителей города и близлежащих деревень, не дожидаясь нового нашествия коммунистов, заранее спаслись бегством. Все более или менее зажиточные купцы, например, уплыли в Наньнин. При этом увезли с собой не только товары первой необходимости, но и огромные запасы опиума стоимостью 800 тысяч долларов. Это, конечно, не могло не расстроить Дэна и его товарищей: взять с города много они уже не могли. Да и надолго оставаться в нем им не следовало. К Босэ стремительно продвигался юньнаньский генерал Чжан Чун, к столкновению с которым "красные" не были готовы. "Юньнаньская армия умела воевать, это был серьезный враг", - вспоминал позже Дэн. Пришлось срочно эвакуироваться в местечко Пинма за 60 ли вниз по реке Юцзян. Здесь 7-й корпус оставался до середины осени. Радиосвязь с Шанхаем отсутствовала, и Дэн не мог ни отчитаться о работе, ни получить указания.
Неожиданно в конце сентября из Гонконга к нему в Пинма прибыл специальный представитель созданного в начале 1930 года Южного бюро ЦК Компартии Китая, высшего органа партийной власти не только в Гуанси, но и в других южных провинциях - от Юньнани до Фуцзяни. Звали этого человека Дэн Ган, и был он лишь на год старше Дэна. Всего за несколько недель до того он вернулся в Китай из Москвы, где, как прежде Дэн, учился в течение года в Университете трудящихся Китая, к тому времени переименованном в Коммунистический университет трудящихся Китая (КУТК). В Советском Союзе Дэн Ган носил странный псевдоним - Дон Стиль, хотя, конечно, мало походил на испанского или латиноамериканского аристократа. Он сообщил Дэну и командованию 7-го корпуса, что уже несколько месяцев назад, 11 июня 1930 года, Политбюро приняло сенсационное постановление "О новом революционном подъеме и победе первоначально в одной или нескольких провинциях". Написано оно было Ли Лисанем и, по существу, ориентировало коммунистов на развертывание немедленной революционной борьбы за власть. "Революция, сначала вспыхнув в Китае, вызовет великую мировую революцию", - говорилось в постановлении.
В этой связи на 7-й корпус возлагалась задача перейти в северо-восточную Гуанси и взять крупнейшие города Лючжоу, Гуйлинь и сам Кантон! План был, конечно, безумный, так как корпус в то время насчитывал всего семь с небольшим тысяч бойцов, а ему противостояли сотни тысяч солдат гоминьдановских и милитаристских войск. Но аналогичные по абсурдности планы летом - осенью 1930 года под нажимом Политбюро старались реализовать почти все коммунистические войска в советских районах. Мао и Чжу, например, безуспешно атаковали Наньчан и Чаншу, а отряды Хэ Луна (того самого экс-бандита, который 1 августа 1927 года возглавил мятеж в Наньчане) - угрожали Ухани.
Дэн и Чжан Юньи попытались мягко объяснить Дэн Гану, что выполнить намеченное будет трудно, но тот и слушать не захотел. Именно на него Южное бюро ЦК возложило миссию возглавить командование 7-м корпусом, так что дискуссии были неуместны. 2 октября расширенное заседание фронтового комитета приняло решение о походе, и через два дня на общем построении войска дали торжественную клятву сражаться не на жизнь, а на смерть.
В верховьях Юцзяна (в Дунлане) остались только отряды "старшего брата Ба". Забегая вперед скажем, что через два года, в октябре 1932-го, под натиском врага советская власть в Дунлане падет, а старину Вэй Бацюня настигнет смерть от руки собственного любимого племянника, который в одну из темных ночей заколет его сонного пикой, польстившись на обещанную гоминьдановцами награду в 1400 юаней. Голову Вэя он передаст гуансийским властям, которые в течение нескольких месяцев будут возить ее, заспиртованную в стеклянном кувшине, по городам и деревням провинции для устрашения возможных бунтарей. Похороненную затем в городе Учжоу на востоке провинции, эту голову найдут лишь в конце 1961 года, через 12 лет после прихода Компартии Китая к власти. Череп эксгумируют и отправят в Пекин (очевидно, для тщательной экспертизы), а на месте прежнего захоронения построят мемориал. Что же касается тела "старшего брата Ба", то его предадут земле сами дунланьские крестьяне, сразу же после гибели бунтаря. Они похоронят его в окрестностях уездного центра, у подножия красивой горы Тэяшань (Большой зуб). После же коммунистической революции, в 1951 году, новые власти перенесут останки Вэя в Дунланьский городской парк павших героев.