Его приподнятому настроению способствовала и окружающая обстановка. В 1926 году в Москве, да и в СССР в целом вовсю расцветал нэп, то есть проводилась новая экономическая политика большевистской партии, направленная на развитие рыночной экономики под контролем ВКП(б). Плоды нэпа ощущались повсеместно, в том числе в университете. Экономика страны была на подъеме, рынок все более насыщался товарами государственного и частного производства. Открывались все новые магазины, рестораны, кафе. "У нас никогда не было недостатка в курах, утках, рыбе и мясе, - вспоминал один из однокашников Дэна. - …Мы получали хорошее питание три раза в день… На завтрак, например, нам давали яйца, хлеб с маслом, молоко, колбасу, чай, а иногда даже икру. Мне кажется, что и богачам вряд ли подавали где-либо более обильные завтраки… Вдобавок служащим университета так хотелось произвести на студентов благоприятное впечатление, что когда мы устали от русской пищи, они поспешили нам угодить, пригласив на службу китайского шеф-повара. С этого времени у нас появился выбор - русская или китайская кухня". Хорошо организован был и отдых студентов: они посещали музеи, выставки и театры. А летом 1926 года даже съездили на экскурсию в Ленинград.
Как же такая жизнь отличалась от полуголодного существования Дэна во Франции! Преимущества нэповского социализма, который строила большевистская партия, были налицо! И их подтверждало чтение марксистско-ленинских книг и статей, а также тогдашних выступлений Сталина и Бухарина.
"Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества", - зубрил Дэн слова Маркса.
"[П]ытаться запретить, запереть совершенно всякое развитие частного, негосударственного обмена, т. е. торговли, т. е. капитализма, неизбежное при существовании миллионов мелких производителей [- т]акая политика была бы глупостью и самоубийством той партии, которая испробовала бы ее. Глупостью, ибо эта политика экономически невозможна; самоубийством, ибо партии, пробующие подобную политику, терпят неминуемо крах", - читал он у Ленина.
"Нэп есть особая политика пролетарского государства, рассчитанная на допущение капитализма, при наличии командных высот в руках пролетарского государства… рассчитанная на возрастание роли социалистических элементов в ущерб элементам капиталистическим, рассчитанная на победу социалистических элементов над капиталистическими элементами, рассчитанная на уничтожение классов, на постройку фундамента социалистической экономики", - вдумывался он в мысль Сталина.
"Смысл нэпа заключается в том, что мы, используя хозяйственную инициативу крестьян, мелких производителей и даже буржуа, допуская, таким образом, частное накопление, - мы вместе с тем, в известном смысле, ставим их объективно на службу социалистической госпромышленности и всего хозяйства в целом… В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны теперь вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы", - учил он высказывания Бухарина.
Немало времени у него отнимала и партийно-политическая работа. Вскоре после начала занятий на общем собрании комсомольцев Университета им. Сунь Ятсена его избрали в бюро университетской организации Комсомола Китая, а студенты-коммунисты седьмой группы выбрали его и своим парторгом, так что он поневоле оказался втянут в острую фракционную борьбу, развернувшуюся в университете. Дело в том, что в начале 1926 года Жэнь Чжосюань выдвинул лозунг: "Собрания - на первое место, учеба - на второе; практика - на первое место, теория - на второе". Студентов, уделявших больше внимания учебе, нежели партсобраниям, открыто клеймили за "академизм" и "индивидуализм", а тех, кто, не досиживая до конца многочасовых митингов, уходил обедать, критиковали как "мелкого буржуа" и "эгоиста". Многие преподаватели были этим недовольны; неодобрение высказывали и работники столовой. Наибольшее же негодование выражал сам ректор Радек, который хотя и являлся старым членом ленинской гвардии, но больше всего на свете ценил личную свободу. 18 февраля 1926 года он выступил с осуждением руководства Московского отделения КПК на общем партийном собрании университета. После чего собственноручно набросал план работы отделения, в котором, в частности, призвал студентов - членов китайской компартии изучать марксизм-ленинизм и суньятсенизм, укреплять в себе дух взаимопомощи и перестать слепо подчиняться начальству. Он потребовал от Жэнь Чжосюаня не мешать студентам свободно мыслить и обсуждать любые проблемы, связанные с китайской революцией.
Призыв Радека пал на благодатную почву. Немало энергичных молодых китайцев, мечтавших сделать партийную карьеру в Москве, открыто выступили против Московского отделения Компартии Китая. Во главе их встал 22-летний уроженец провинции Аньхой, член Комсомола Китая Чэнь Шаоюй, заклеймивший теоретические и практические установки Жэнь Чжосюаня словом "рафаиловщина" (по псевдониму Жэня - Рафаил), прозвучавшим как приговор. В результате весной 1926 года учебный процесс оказался почти полностью парализован. Впрочем, в июне начались каникулы и студенты, в том числе Дэн, переехали в подмосковный санаторий "Тарасовка" (по Ярославской железной дороге). Однако и здесь, на вольном воздухе, Чэнь и его товарищи не хотели прекращать полемику. В июне или июле они провели бурное общее собрание, направленное против Жэнь Чжосюаня и других "боссов" Московского отделения. Оно не прекращалось четыре дня: до тех пор, пока прибывший в "Тарасовку" Радек не объявил от имени ЦК ВКП(б), Исполкома Коминтерна и ректората университета о ликвидации Московского отделения китайской компартии и рассмотрении в ближайшее время вопроса о переводе китайских студентов-коммунистов в ряды большевистской партии. Летом 1926 года Жэнь Чжосюань выехал на родину.
После этого все китайские студенты-коммунисты, в том числе Дэн, по решению Оргбюро ЦК большевистской партии стали кандидатами в члены ВКП(б), что сделало их полностью зависимыми от советских большевиков, руководивших университетским парткомом. Ведь кандидаты не обладали правом решающего голоса и не могли занимать выборные должности, так что конкурировать с полноправными членами партии, тем более с теми, кто возглавлял партком Университета им. Сунь Ятсена, они не могли. Да и парткомовское начальство, придерживавшееся, в отличие от ректора Радека, точно таких же, как "боссы" Московского отделения, взглядов на партстроительство, не позволяло им никакой самодеятельности. Так что по иронии судьбы методы партработы в Университете им. Сунь Ятсена не изменились. Все члены партии и комсомола по-прежнему были обязаны принимать участие в многочасовых партийных собраниях, а также других мероприятиях: групповых дискуссиях и заседаниях "кружков текущей политики", где от них требовалось публично выражать преданность партийному руководству. Секретарь же парткома университета Седников неустанно внушал китайским студентам, что ни о какой демократии в партии, ведущей борьбу за победу революции, говорить нельзя; демократия в ней допустима только тогда, когда партия завершит строительство социализма.
Все это, однако, Дэна не смущало. Несмотря на вспыльчивый характер, он старался не допускать уклонов, принимая ту точку зрения, которую высказывало большинство. А потому пока держался "на плаву", соблюдая железную партийную дисциплину. Ведь он, как мы помним, и хотел стать послушным солдатом партии. Поэтому подчинялся Жэнь Чжосюаню, когда тот был секретарем, но встал к нему в оппозицию, когда тот начал терпеть поражение. 12 августа 1926 года, развивая идеи Седникова, Дэн в одном из своих студенческих сочинений написал: "Центральная власть распространяется сверху вниз. Совершенно необходимо подчиняться приказам начальства… Демократия не всегда неизменное понятие. Расширение или сокращение демократии зависит от изменений в окружающей среде. Например, в дореволюционной России нельзя было расширять демократию. Точно так же нельзя этого делать в современном Китае".
Не случайно партком университета регулярно давал ему положительные характеристики. Так, в одной из них, датированной 16 июня 1926 года, отмечалось: "Все [его] поступки соответствуют предъявляемым к коммунистам требованиям, непартийные проявления отсутствуют… [Он] уделяет особое внимание вопросу партийной дисциплины, очень интересуется общеполитическими проблемами и довольно хорошо в них разбирается, на собраниях партячейки активно участвует в обсуждении различных вопросов и вовлекает товарищей в дискуссии… Случаев неявки [на партсобрания] не имеется… Партийные поручения… выполняет успешно… Отношения с товарищами… тесные… Относится к учебе… с большим интересом… Старается научиться влиять на людей… Не роняет… авторитет партии перед членами гоминьдана… Очень продвинулся вперед в понимании задач партии, непартийных уклонов не имеет, умеет оказывать партийное воздействие на комсомольцев… Наиболее пригоден… к пропагандистской и организационной работе".
В другой характеристике товарища Дозорова - напомним, что это псевдоним Дэна, - от 5 ноября 1926 года подчеркивалось: "Очень активный и энергичный партиец и комсомолец (канд[идат] ВКП(б)). Один из лучших оргработников в бюро КСМ Университета. Будучи дисциплинированным и выдержанным, а также способным к учебе, т. ДОЗОРОВ извлек большой опыт из своей оргработы в Бюро КСМ и сильно вырос. Принимал активное участие в общественной работе. Во взаимоотношениях с другими - товарищ. В учебе был на первых местах. Партийная подготовка - хорошая (был индивидуалом - по индивидуальной обработке ГМД-новцев - на эту работу назначались наиболее подготовленные партийцы). Может быть использован лучше на оргработе".
Девятого октября 1926 года общее собрание седьмой учебной группы, в которой Дэн был парторгом, сочло "целесообразным и полезным" перевести его из кандидатов в члены ВКП(б), "так как он хорошо и добросовестно вел работу и активно".
По-партийному хорошо зарекомендовал себя Дэн и в моральном плане. В университете на несколько сот мужчин было всего два-три десятка женщин, но в отличие от большинства сверстников, не дававших им прохода, Дэн вел себя с ними очень скромно. Ему, правда, нравилась одна девушка, носившая псевдоним Догадова, - симпатичная, худенькая, с короткой стрижкой, тоненькими черными бровями и чуть припухлыми губами, но Дэн никаких шагов к сближению не делал. Все его время отнимали учеба и партработа. Он знал только, что настоящее имя девушки - Чжан Сиюань (Чжан Ниспосланное Небом яшмовое украшение), что родилась она в рабочей семье (отец - железнодорожник) на станции Лянсян уезда Фаншань провинции Чжили 28 октября 1907 года, то есть была на три года младше его, приехала учиться в Университет им. Сунь Ятсена из Китая за два месяца до него, 27 ноября 1925 года, вместе с Чэнь Шаоюем, а вступила в компартию на несколько месяцев позже - в декабре 1925-го, уже в Москве. Чжан училась в параллельной, сначала третьей, потом четвертой, группе (номер ее студенческого билета - 23-й) и так же, как Дэн, входила в бюро университетской комсомольской организации. Правда, занималась не очень добросовестно, на "троечку", да и с партработой у нее не все обстояло гладко: один раз она даже получила выговор за "невыполнение партпоручения". Так что ей тоже было не до романов: следовало завоевывать доверие организации.
Между тем в Китае события развивались с головокружительной быстротой. После смерти Сунь Ятсена 12 марта 1925 года и прихода к власти в Гоминьдане фракции левых во главе с Ван Цзинвэем, а также в связи с началом национальной революции 30 мая того же года китайские коммунисты в Кантоне, следуя приказам Политбюро ЦК РКП(б) и Коминтерна, стали проводить агрессивную политику, стремясь в перспективе к захвату власти в Гоминьдане и превращению этой партии в рабоче-крестьянскую (народную). Теоретическое обоснование этой политике дал Сталин, начавший весной 1925 года определять линию большевиков в китайском вопросе. К марту 1926 года многим и в Москве, и в Кантоне стало уже казаться, что триумф китайской компартии в Гоминьдане не за горами. Но 20 марта против засилья левых выступил начальник военной школы Вампу и командир 1-го корпуса Национально-революционной армии (НРА) Гоминьдана Чан Кайши, устроивший в Кантоне военный переворот. В результате Ван Цзинвэй и несколько советских военных советников, вызывавших особое неудовольствие Чана, вынуждены были покинуть Китай, а члены Компартии Китая - принять его требования, направленные на значительное ограничение их политической и организационной самостоятельности в Гоминьдане. Сам же Чан Кайши сосредоточил в своих руках все нити власти, возглавив Постоянный комитет ЦИК Гоминьдана, Военный совет Национального правительства и отдел военных кадров гоминьдановского исполкома. А что самое важное - стал главнокомандующим Национально-революционной армией.
Сталин и Коминтерн, а вместе с ними и китайские коммунисты вынуждены были принять свершившееся. Из Москвы в Центральный исполком Компартии Китая пришло указание: замедлить темп наступления внутри Гоминьдана, чтобы перегруппировать силы. Единый фронт сохранялся, и Чан Кайши, удовлетворившийся уступками, начал с помощью главного военного советника Василия Константиновича Блюхера, прибывшего в южную столицу Китая в конце мая 1926 года, активно готовиться к Северному походу - военной экспедиции, задуманной еще Сунь Ятсеном для покорения милитаристов и объединения страны.
Этот поход начался через месяц, в начале июля 1926 года. Объективным союзником Чан Кайши была так называемая Националистическая армия, дислоцированная в Северо-Западном Китае. Ее командующий, маршал Фэн Юйсян, заявил о поддержке Сунь Ятсена еще в октябре 1924 года, когда восстал против своего тогдашнего патрона У Пэйфу и занял Пекин. Тогда же он обратился за помощью к СССР, и вскоре к нему прибыли несколько десятков советских военных советников, а затем поступило вооружение на сумму свыше шести миллионов рублей. За три с половиной месяца до Северного похода, однако, маршал Фэн потерпел крупнейшее поражение от северокитайских милитаристов, после чего в самом начале мая 1926 года вместе с семьей выехал в Советский Союз - вести переговоры о расширении советской военной помощи и "ожидать развития событий в Китае". Так что в июле 1926 года он, хотя и оставался союзником Гоминьдана, оказать реальную помощь Чан Кайши не мог. Тем не менее Чан успешно начал поход: уже 11 июля его войска, воодушевленные идеями национальной революции, одержали первую крупную победу над У Пэйфу, после чего заняли столицу провинции Хунань - город Чаншу.
Фэн же тем временем в Москве договорился с руководством ВКП(б) о предоставлении ему материальной помощи еще на сумму более 4 миллионов 300 тысяч рублей. Кроме того, группа его советских советников была усилена за счет новых кадров - их военным и политическим руководителем Политбюро назначило командира 1-го стрелкового корпуса Ленинградского военного округа Михаила Владимировича Сангурского (маршалу Фэну его представили под вымышленной фамилией Усманов). К нему также прикомандировали выпускника Комуниверситета трудящихся Востока Лю Боцзяня (Шерстинского), бывшего до Жэнь Чжосюаня секретарем Московского отделения китайской компартии. Лю жил в Москве с 1923 года, а до того принимал активное участие в создании Коммунистической партии китайской молодежи, проживающей в Европе. Фэну он очень понравился, и маршал пригласил его в свою армию заместителем начальника политотдела. Проведя в Москве более трех месяцев (с 9 мая по 26 августа 1926 года), Фэн вместе с Лю и Сангурским-Усмановым уехал в Китай.
А там продолжало разворачиваться революционное движение. 17 августа Чан Кайши возобновил Северный поход - из Чанши в направление Ухани. В занятой же его войсками Хунани стало тем временем нарастать стихийное движение безземельных крестьян, пауперов, люмпенов и прочего обездоленного люда против тех, кого в деревнях называли сельскими "мироедами". К осени 1926 года Национально-революционная армия вышла в долину реки Янцзы, предварительно разгромив основные силы У Пэйфу. 1 января 1927 года столицей гоминьдановского Китая была провозглашена Ухань.
Понимая, что до окончательной победы Гоминьдана во всей стране недалеко, Фэн сразу же по приезде в Китай (в провинцию Суйюань) 17 сентября 1926 года принес торжественную клятву бороться за свободу и независимость родины до последнего вздоха. Тогда же он объявил, что все его подчиненные коллективно вступают в Гоминьдан, а вскоре, в октябре, послал одну из своих дивизий, находившуюся в провинции Ганьсу, в соседнюю провинцию Шэньси, где войска У Пэйфу еще в апреле осадили гарнизон его армии в городе Сиани. 18 ноября осада была снята, У Пэйфу отступил, и Фэн начал готовиться к походу в провинцию Хэнань на соединение с наступавшими туда войсками HРА. В то же время он вновь обратился в Москву, в Коминтерн, - на этот раз с просьбой прислать ему дополнительную группу советников.
В Коминтерне посчитали целесообразным направить к Фэну китайских студентов УТК и КУТВ, хорошо зарекомендовавших себя. И отобрали более двадцати человек, в том числе Дэна, который даже не завершил положенный двухгодичный курс обучения. Северный поход вступал в решающую фазу, и работники Исполкома Коминтерна справедливо полагали, что "откладывать… работу и сокращать ее до тех пор, пока некоторые тт. в Москве закончат учебу, - абсурд".
Двенадцатого января 1927 года Дэна отчислили из Университета им. Сунь Ятсена, и в тот же день он выехал на родину. Более чем шестилетнее пребывание за границей подошло к концу. В итоговой характеристике, данной ему парткомом университета, как и во всех предыдущих, говорилось: "Очень активный и энергичный, один из лучших оргработников. Дисциплин[ирован] и выдержан. В учебе на 1-х местах. Подготовка хорошая". Постановление общего собрания седьмой учебной группы о переводе его из кандидатов в члены ВКП(б) пришлось, однако, отменить: Дэн возвращался в Китай, где вновь становился официальным членом Компартии Китая. Впереди молодого и способного коммуниста ждала революция, на волне которой он и его товарищи по партии рассчитывали прийти к власти.