Игра в войнушку
- В 1991 году на информационные ленты больше попадал рижский ОМОН, а не вильнюсский.
- Исключительно благодаря командиру рижского ОМОНа Чеславу Млыннику. Я - человек военный, и милицейские штучки для меня неприемлемы. Я всегда говорил: боевое подразделение должно действовать четко и по уставу. А Макутынович и Млынник - милиционеры, один замполит, другой участковый, - для них это была бравада, игра в войнушку, потому они и сдружились с Александром Невзоровым, и вместе с ним фильмов накрутили будь здоров. Мы с Алексеем Антоненко вздыхали: циркачи, им же все это боком выйдет! Болеславу напрямую говорили - не надо светиться, потом плакать будешь. Нет, - отвечал он, - мы должны быть на первой полосе…
- Вы и были - особенно когда с энтузиазмом начали громить таможенные посты. Это был приказ или вы таким образом понимали свой долг?
- На самом деле обитатели этих разрисованных вагончиков со шлагбаумом на несуществующей границе, на которых по-литовски было написано "таможенный контроль", только грабили народ. Люди гурьбой ходили к нам жаловаться. Мы доложили в Москву. Оттуда пришел четкий и конкретный приказ: чтобы никаких таможенных постов не было, потому что это территория Советского Союза. Не вопрос: мы небольшими группами проехались по всем постам и навели порядок. Позже нас пытались обвинить в том, что мы избивали людей, но у нас было все зафиксировано, мы же не дураки… Каждый свой шаг снимали на пленку, потому что знали, чем это может аукнуться. Выглядело это так: отбирали у "таможенников" оружие, срывали знаки отличия и говорили - двигайте отсюда, пока вам не дали по шее. Ну а тот, кто сопротивлялся, получал пожестче. Вагончики сжигались, территория освобождалась. Жаловались нам и на Мядининкайский пост, говорили, что у водителей отбирают все ценное. Мы разработали операцию, послали туда своих людей с видеокамерами. Но это все! Кассеты, которые мы потом передали в прокуратуру, из уголовного дела исчезли.
- Вы помните ночь убийства "таможенников"?
- Прихожу на работу, дежурный докладывает: в Мядининкае расстреляли пост, но наши все были на месте, никто никуда не уезжал. У меня было такое оцепенение… Я к командиру - тот тоже в шоке. Первое, что подумал, - что все теперь посыплется на нас. Так и есть: в первом же выступлении во всем обвинили омоновцев. Сказали, что будто бы есть свидетель, который выжил. Что у него полная потеря памяти, но он якобы узнал по - разговору Разводова, Макутыновича, Никулина-Михайлова и еще ряд рижских омоновцев… Что за бред? - говорю. Он сам себя-то помнит, этот парень? Ни я его, ни он меня в глаза никогда не видел, как он по разговору мог узнать, что это был я? Я в эту ночь был дома. Хотите проверить? Пожалуйста. У меня есть сторож - сосед, начальник отдела Департамента охраны края, - у него спросите, где я был. Тот потом подтвердил: я проверил, Разводов был дома. Шумиха была страшная! Никто ничего не понимал. Омоновцы до этого таможенные посты громили? Громили. И тут - бац, убийство… Поди докажи, что ты не верблюд. Я так понимаю, что Ландсбергису и компании нужно было подогреть общественность, поэтому обвинения против нас лились рекой.
- В какой момент и почему в этом деле замаячила тень рижского ОМОНа?
- Мы поддерживали контакты, ездили друг к другу - надо же было как-то обмениваться опытом, тем более что я сам родом из Латвии. Может быть, просто подкараулили момент и доложили куда следует, что рижские омоновцы ночевали у нас на базе? У нас в отряде так называемых разведчиков было до фига, только мы выявили четверых, - а скольких еще не выявили?
Я знаю, что это сделали не омоновцы. У нас была информация про контрабандистов - якобы белорусские бандиты хотели перетащить через границу большую партию меха, а литовская группировка - партию наркотиков, и что-то не поделили. Судя по фотографиям и видео, сделанным сразу после убийства на таможне, можно сказать определенно: мы так не действуем. Мы бы вошли, вытащили таможенников во двор, положили на землю и уехали. Да, и я хорошо знаю своих ребят - они все бы разнесли к чертовой матери. А там, судя по фотографиям, на столе осталась даже бутылка водки с нетронутой закуской, а сами "таможенники" лежали аккуратненько штабелями с дырками в затылках.
"Милиция ловила нас, как преступников"
- До роспуска вильнюсского ОМОНа оставались считанные недели. Как выглядели последние дни отряда в Литве?
- В конце августа, после неудавшегося путча, к нам начали наведываться начальники. Вместо генерала Усхопчика руководить мотострелковой дивизией в "Северном городке" прислали полковника Фролова. Тот несколько раз приезжал в отряд и ультимативно требовал, чтобы мы сложили оружие и покинули территорию базы. Я терпел, терпел, а потом сказал: полковник, иди отсюда и больше сюда не приходи! Мы тогда с ним здорово поругались. Из Москвы приехал замминистра внутренних дел генерал-майор Демидов. Вопрос стоял либо о выводе отряда, либо о его расформировании. Фролов говорил: надо отряд расформировать, омоновцы - преступники… А в "Северном городке" был Союз офицеров, председателем которого был полковник Масхадов. Знаете такого? Я потом в Чечне воевал против него, а тогда пил с ним водку. Отличный мужик, замечательный офицер. И все они были за Советский Союз, все стояли хором. И он сказал: если нужна помощь - территория "Северного городка" в вашем распоряжении. Мы собрались, погрузились на машины и всю технику с имуществом перевезли туда. Отряд в конце концов расформировали. Основную массу людей - порядка 89 человек - вывезли на самолете в Москву. Технику и оружие отдали Литве.
- Как вас встретила родина?
- Это отдельная тема. Вернулись мы совсем не героями. Большинство из нас были родом из Прибалтики и в России до этого не жили ни дня. Меня определили в Академию внутренних дел. Через некоторое время курсовой вызывает меня к ректору и говорит на ухо: аккуратней, там твои соотечественники приехали. Какие еще соотечественники? Литовцы из прокуратуры. Захожу в кабинет, сидят двое: "Лаба дена, лаба дена" (добрый день - лит.)… Дознаватель и следователь, один из них знал меня лично, специально приехал, чтобы опознать. И ректор мне говорит: товарищ майор, вам следует поехать в Литву, дать показания, чтобы снять с себя подозрения. "Вы понимаете, что я оттуда уже не вернусь?" - спрашиваю. "Как это - не вернетесь?" - он, человек науки, просто не понимал, как это может быть… Я вышел в коридор, подошел к стеклу и вижу: у входа стоят три черные "Волги" и шесть мальчиков в гражданском, а на первом этаже караулят еще трое. Выпрыгнул из окна туалета на втором этаже, через заднее КПП перебрался в общежитие, быстро переоделся и ушел. Потом Алексей Антоненко мне сказал, что из Литвы в Москву было направлено 70 человек, чтобы нас всех выловить. Мало того что литовцы - московская милиция тоже ловила нас, как преступников.
В начале 1992 года Ельцин отдал распоряжение о том, чтобы восстанавливать в армии офицеров, желающих продолжать службу на благо России. Меня позвали в новосибирский ОМОН. Потом появился эмиссар с предложением помочь Абхазии. Был сформирован отряд из вильнюсских и рижских сотрудников, и мы поехали. Там нас снова предали и вывели на минное поле. Покосило нас тогда очень многих. Я получил серьезную контузию.
Перевелся в Санкт-Петербург, поступил на службу во ФСИН (Федеральная служба исполнения наказаний. - Г. С. ) и стал заместителем командира отряда "Тайфун" (Отряд специального назначения Внутренних войск). Две командировки в Чечню, СОБР и наконец отставка - контузия давала о себе знать. Все было хорошо до того момента, пока не позвонили из Интерпола и не сказали: ты под колпаком. Если выедешь за границу, тебя возьмут. Так я узнал про заочный суд.
Своих не бросаем?
- Назвать это международным цирком было бы нетактично. Политический фарс! То, что нас пытаются выставить военными преступниками или уголовниками, - это просто нонсенс. Почти 25 лет мне присылают документы на мою экстрадицию. Несколько раз приезжали ребята из милиции: вы, как гражданин Литвы, должны уехать. Я говорю: я подполковник милиции в отставке, служил в России - почему же я гражданин Литвы? Они в изумлении смотрят паспорт, извиняются и уходят. Лично сам был у начальника управления экстрадицией Генпрокуратуры, он мне сказал: можете не переживать, своих мы не выдаем. Несколько лет была тишина. Потом, видимо, пошла опять какая-то политическая волна, и опять… Недавно в шесть утра стук в дверь - открывай! Стоят три человека, мальчишки, года по 22–23, судебные приставы. Говорят: есть предписание председателя суда о том, что меня нужно доставить в суд Кировского района, и пытаются меня скрутить. Я говорю: ребята, не делайте глупостей, не смотрите, что я старый, я сейчас повыкидываю вас отсюда вместе с дверями, и будет прецедент. Давайте миром! Короче, пришлось их выкинуть… Договорились, что в суд я приеду сам. Но моя жена, перепугавшись, позвонила моим бывшим сослуживцам. Пока я приехал, там уже стоял целый отряд бывших наших. Заместитель председателя суда очень долго потом извинялся.
Я ничего противозаконного не совершал. Я был верен присяге, выполнял конкретные приказы, поставленные руководством. Если руководство от этого отказывается, то пусть это будет на его совести. Я своих ребят до сих пор воспринимаю как пацанов, за которых буду стоять горой. Самому старшему из всех было тогда 27 лет. А сейчас они седые все…
Робин Гуд советского разлива
Алексей Антоненко
До литовской границы от этого дома - всего 12 километров: казалось бы, можно руками ее потрогать, Литву, - а не получается. Опасно.
Хутор на краю старой белорусской деревни бывший заместитель командира по оперативной работе вильнюсского ОМОНа Алексей Антоненко спешно доделывал летом 1991-го, будто предчувствуя, что из Литвы все равно придется уезжать. Думал, в случае чего здесь можно будет спрятаться и ему, и ребятам из отряда. Место надежное, укрытое от чужих глаз: если бы не местный ксендз - мы б никогда его не нашли среди запутанных в узоры лесных дорог.
Идет дождь, из микроавтобуса первыми выпрыгивают мужчины, стекла автомобиля затемнены - слишком опасный набор составляющих для того, кто много лет живет под прицелом. Напряженный взгляд хозяина дома обжигает, как молния.
- Я родился в Вильнюсе, мать - полячка, отец - украинец. Когда мне исполнилось 16 и я выбирал национальность, сказал, что хочу быть русским. А мне говорят - нельзя, надо выбирать от родителей. Пришлось записаться поляком. Как мой отец попал в Прибалтику? Когда в 1944 году Литва была освобождена, Антанас Снечкус, первый секретарь Компартии Литвы, попросил у России помощи, нужны были специалисты, потому что все инженеры, что были, драпанули на Запад. Поэтому сначала на разведку поехал мой брат, он в то время как раз окончил техникум по холодильным установкам, и написал отцу, что тут можно устроиться.
Я проработал два десятка лет в органах внутренних дел Вильнюса. Уголовный розыск был по большей части русскоязычной организацией, литовцы в основном работали в ОБХСС и в министерстве - там, где места потеплее. А русаков бросали на черновую работу. С самого начала мы знали, что мы - люди второго сорта. Но не обижались. Где-то начиная с 1987 года, когда все уже перестали восторгаться Горбачевым, литовцы начали шептаться за спиной. Раньше с ними были прекрасные отношения, а теперь они общения избегали. Лозунги "Саюдиса" о демократии и свободе привлекали многих людей, только ярые коммунисты видели в этом крамолу, а остальным было интересно, что из этого получится. Но была вера в то, что, даже если Литва вдруг и отделится от Советского Союза, то все равно можно будет жить и работать. В конце концов, уголовный розыск - это борьба с преступностью, а преступность бывает при любой власти. Окончательно стало ясно, куда мы идем, когда осенью 1989 года "Саюдис" провел свой первый съезд, во Дворец спорта со всей Литвы съехались делегаты, и все, что там происходило, транслировалось по всем литовским телеканалам. И вот когда я услышал, каким образом собираются решить нашу судьбу, все стало ясно.
Ползучий геноцид
- Вы поняли, что отсидеться в окопе не удастся и все равно придется воевать?
- Примерно с 1987 года я начал присматриваться и прислушиваться ко всему, что происходит и думать о том, есть ли альтернатива? Потому что было ясно, что если Горбачев не предатель, то - дурак. Мы привыкли верить своим руководителям, а тут такое… Все катится нарастающими темпами, вот уже с тобой не разговаривают литовцы. Если раньше бывшие соратники тебя просто дичились, то тут вдруг задают сочувственный вопрос - ты собираешься из Литвы уезжать или нет? Я говорю - а куда мне уезжать? Я тут родился, это мой родной город. Когда они заявили, что в Литве будет только литовский язык и напринимали разных законов, на следующий же день на всех троллейбусных остановках объявления на литовском оставили, а на русском все соскребли ножом. Это выглядело так похабно… И вот ты идешь по городу, подходишь к остановке, видишь это - и тебе как плевок в лицо. Утерся молча и пошел дальше, прошел еще 200 метров, следующая остановка - а тебе еще плевок… Помню, 9 мая мы с друзьями захотели пойти на шествие в честь Дня Победы по проспекту Гедиминаса, который раньше назывался проспектом Ленина. Присоединяемся к колонне военных, которые идут строевым шагом, и какая-то женщина шипит нам вслед: "Паразиты". И так мне от всего этого стало удивительно… Идем дальше - налетает толпа студентов, кричат: "Геда, геда, геда!" (позор - лит .). И чуть ли в нас не плюет.
- Этот зверек национализма, который в конце 80-х был разбужен в литовцах, пробудился сам или кто-то ему помог?
- Людей накачивали средства массовой информации. Причем делалось это не напрямую. Я бы назвал это "ползучий геноцид". Даже преступников стали делить на своих и чужих. По телевидению обязательно подчеркивали, кто совершил преступление - русский, поляк или литовец.
Бывший заместитель командира вильнюсского ОМОНа Алексей Антоненко уехал из Литвы после того, как с ним пытались расправиться, избив до полусмерти. Но он выжил. Фото Г. Сапожниковой.
В поисках альтернативы я стал ходить на митинги. Мне очень понравилась идея Валерия Иванова насчет того, как решить национальный вопрос. Так же, как решали в Советском Союзе: если в Вильнюсе процент литовцев и нелитовцев составляет 50 на 50, значит, все чиновники, депутаты и министры тоже должны занимать места в той же пропорции. А литовцы возражали, когда я с ними говорил на эту тему. Они говорили - а где вы найдете столько умных русскоязычных?
Видишь, что это все уже комом катится, катится… Наконец наступил январь 1991-го. Я уже был в то время ярым противником "Саюдиса", стоял вместе с толпой во дворе Верховного Совета, когда Ландсбергис в страхе высовывался из окна со второго этажа. Может, если бы тогда люди ворвались вовнутрь и прикончили эту власть в зародыше, все было бы по-другому. Но не получилось. Безоружные не пошли против вооруженных.
Кто грабил "таможни"?
- Вы перешли в ОМОН, когда уже все случилось: и события 13 января, и раскол отряда. Почему ждали почти до мая?
- Я и раньше хотел туда перейти в качестве рядового бойца, но мне отказали. Сказали: у тебя есть великолепная возможность нам помочь, потому что ты находишься в гуще событий. Я давал в отряд много ценной информации.
О том, например, как в мае 1991-го на белорусско-литовской границе был убит участковый инспектор белорусской милиции капитан Александр Фиясь, о чем в Литве вспоминать не хотят.
Он ехал в Вильнюс на своей автомашине с женой и детьми. Там стоял "таможенный" вагончик, он этим самозванцам не подчинился и попер прямо через шлагбаум. А в кустах сидел секретный пост, вооруженный двустволкой, и кто-то выстрелил ему в спину. Парня, который стрелял, задержали и посадили в ИВС (изолятор временного содержания. - Г. С. ), а я в то время как раз занимался внутрикамерными разработками задержанных. Я устроил ему очень "хорошее" соседство, подсадил в камеру своего человечка, который рассказал потом, как прокуроры учили его сокамерника, что нужно говорить. Картина была ясна, но в печати везде вышло, что это будто бы Фиясь сам первым выхватил оружие… Парень, который выстрелил, был потом оправдан, как правильно исполнивший инструкцию.
- Случившееся двумя месяцами позже убийство "таможенников" в Мядининкае можно было предугадать?
- Как раз накануне мы задумали провести там свою операцию. Дело в том, что мы получили данные о том, что на этой "таможне" безбожно грабят людей. Этот пост считался у них номером один, там проходило больше всего транспорта - и фуры, и легковые, - и "таможенники" брали со всех мзду. После смены они ехали на чью-то дачу, складывали награбленное и делили. Таким же грабежом, по нашим данным, занимались в аэропортовской таможне. Сотрудник пообещал устроить туда нашего человечка с видеокамерой, чтобы снимать все, что там происходит. И мы решили, что, коли есть такая возможность, надо заодно заснять и Мядининкай, чтобы показать потом по "каспервидению" - так называли телевидение Бурокявичюса. И поэтому 29 июля 1991 года мы поехали на место с моим коллегой, тоже майором милиции, который перед тем, как пришел к нам, работал в ОБХСС. Задумка была такая: напротив "таможенного" поста, чуть-чуть в низинке, были кусты ольхи и осины - мы хотели посадить туда двоих человек из нашего отделения, которые раньше работали наружниками. А на белорусской территории подыскали место, где можно было бы поставить командно-штабную машину с мощной антенной, и там должны были сидеть наш инженер и основная группа с видеокамерой. Наружники засекают, кого ограбили, передают нам условную фразу, мы эту машину останавливаем и берем интервью.
- Кто-то сработал на опережение? Или слил задумку?
- Не думаю, что слил. Не знаю… Мы доложили Макутыновичу. У него в кабинете была школьная доска, я нарисовал схему, что и как. И уехал домой отдыхать. А когда приехал на следующий день, новость про Мядининкай была как гром с ясного неба…
- Вы сразу же поняли, что это была ловушка?
- Нет, я это так не воспринимал. Мы уже привыкли к тому, что на нас все валят. Ежедневно какие-то люди ходили около базы, воспитательницы приводили детишек, и, точно так, как сейчас на Украине кричат "Коммуняку на гилляку", так сиротки из детского дома кричали: "ОМОН - вон! ОМОН - это СПИД на теле Литвы!" И если до того, как я пришел в отряд, ребята часто ездили на прекращение деятельности незаконных таможенных пунктов, то потом Москва это запретила. Категорически! И не просто запретила, а еще прислала своего эмиссара - подполковника из управления по охране общественного порядка МВД СССР, который жил у нас на базе и целый день сидел в кабинете у Макутыновича. Мы на эти "таможни" ездить перестали, но их все равно продолжали громить. Все оружие ОМОНа было отстреляно еще тогда - вопросов к нам не было.