Патриарх Лука ответил и на те грамоты князя Андрея Юрьевича, в которых были изложены обвинения в адрес "боголюбивого" ростовского епископа. Как мы уже говорили, в распоряжении патриарха имелись грамоты от "священного митрополита" и епископов, а также "от инех многих", которые свидетельствовали об оправдании епископа на церковном соборе в Киеве. Соответственно, патриарх посчитал, что его вмешательство было бы излишне. Но епископ, "надеяся на свою правду", настаивал на дальнейшем разбирательстве его "дела" - ибо к решению киевского собора Андрей, очевидно, не прислушался (а если прислушался, то вскоре изгнал епископа снова). Снисходя к "молениям и слезам" епископа, предстоятель Вселенской церкви благосклонно согласился на его просьбу. Грамота Андрея (какая по счёту?) была прочитана перед собором, и епископ дал свои объяснения по поводу возведённых на него обвинений, ссылаясь каждый раз на церковные постановления. "А понеже противу которой вине своей в оправду силне по правилом отвещал, - извещал патриарх князя, - а оправдан есть и нами, и в службу его с собою прияхом, и служил с нами". Сослужение с патриархом должно было сильно возвысить епископа в глазах русских, и можно думать, что известие об этом составляло одну из главных целей всего послания. Что же касается князя Андрея, то ему предписывалось незамедлительно вернуть епископа в свою землю и отнестись к нему с подобающим почтением - как к духовному отцу и учителю: "И се же есть и к твому благородию послан, как и от самого Бога нашим смирением и божественным и смиренным великим собором…" Если же князь имеет в душе своей какую-либо жалобу "на боголюбивого епископа своего", то он должен "сложить" её "с сердца своего": "…с радостию же его приими, со всякою тихостию и любовию… А пастыря имея… такого, то боле не проси иного, но имей его яко святителя, и отца, и учителя, и пастыря. И приими его опять в свою землю, да паствит Божие стадо…"
Епископ Леон пожаловался патриарху на запрещение князя жить в главных городах его княжества - Суздале и Владимире. В своём послании князю патриарх коснулся и этой темы. Он милостиво позволял Андрею пребывание во Владимире (как будто князь сам не был волен в этом!), но тут же оговаривал, что и епископ в таком случае должен пребывать рядом с ним: "Аще ли твое благородие годующе хощеть жити в созданием тобою граде, а хотети начнет и епископ в нем с тобою быти, да будет сий боголюбивый епископ твой с тобою. В том бо ему несть пакости, занеже есть таковый град под областию его".
Епископа подобает слушать во всём, он "глава церковная и людская", - наставлял патриарх князя. Если же князь не подчинится решениям собора и самого патриарха, если откажется принять епископа, то участь его будет ужасной. Здесь патриарх не жалел красок: "…а не будеши к нему, якоже подобает, ни повинутися начнеши его поучением и наказанием, но и еще начнеши гонити сего Богом ти данного святителя и учителя, повинуяся инем чрес закон поучением, а ведомо ти буди, благословеный сыну: то аще всего мира исполниши церкви и грады возградиши паче числа, гониши же епископа… - то не церкви, то хлеви, ни единоя же ти будеть мзды и спасениа!" Сказано сильно и почти по-библейски: станут церкви, как хлевы, - и только лишь потому, что князь и епископ никак не найдут друг с другом общий язык. А то, что церкви эти предназначались не для одного лишь князя, а для тысяч его подданных, в расчёт не принималось. И в самом деле, кем могут быть подданные такого неблагодарного князя? Разве что свиньями, достойными хлева…
На этом, собственно, Краткая редакция послания патриарха Луки обрывается. Всё остальное - в той редакции, что вошла в Никоновскую летопись, но мы уже говорили, что полного доверия к содержащемуся в ней тексту у нас нет. А между тем именно здесь сообщается, что епископ, оказывается, "не про ино что гоним есть и безчествуем, но некоего ради Феодора, сестричича Мануилева". Это он, Феодор, "поучающу съпротивное епископу чрез повелениа святых апостол и святых отець", а именно: "ясти мясо в среду и в пяток, аще прилучиться праздник Господский или память котораго нарочитаго святаго, такоже и во святую Пятьдесятницу в среды и в пяткы; и иная многая грубная и несысленая творяще и учаще". Именно в этой редакции послания содержатся и установления самого патриарха относительно спорного и болезненного для русских вопроса о соблюдении поста в указанные дни. Ещё раз повторив, что подобает во всём покоряться "боголюбивому епископу", автор грамоты указывает, как именно следует держать пост в среды и пятницы, попадающие на дни православных праздников, и оказывается, что его наставления заметно отличаются от тех, которые приписывают епископу Леону авторы Лаврентьевской летописи:
"…Аще прилучится Господский праздник Рожества Христова и Богоявления в среду или в пяток, разрешает епископ мирских ясти мяса и вся, иноких же - млеко, и масло кравие (коровье. - А. К.), и сыр, и яйца". А далее подробнейшие наставления относительно других дней церковного календаря: на Рождество Богородицы, Сретение, Успение, а также Преображение Христово в среду и пятницу инокам и мирянам разрешаются растительное масло, овощи, рыба и вино; на Благовещение же и до Вербного воскресенья - масло, овощи и вино; на Страстной неделе - масло и вино, в Великую же пятницу - только вино. Дни памяти Иоанна Предтечи, апостолов Петра и Павла, Иоанна Богослова и других нарочитых святых, "аще случится в среду или в пяток, аще благословит и повелит епископ ясти масло древяное (растительное. - А. К.), и овощие, и рыбы, и вино, - сице твори"; и т. д. И в заключение снова: "…Да аще праздники Господьскии в среду и в пяток, или коего нарочитаго святаго, и до самого Пянтикостиа (Пятидесятницы. - А. К.), вопрошай главу свою, еже есть епископа твоего: да аще что глаголет, сице твори, веруя, яко Господь Бог глаголет усты епископа твоего; аще ли не велит, постися тогда". Но всё это слигяком похоже на позднейшие церковные поучения, во множестве появлявшиеся в русской письменности, а потому мы не можем быть уверены, что эти наставления принадлежат именно патриарху Луке, а не прибавлены к тексту его послания книжником более позднего времени.
Споры о посте в среду и пятницу вспыхнут с новой силой в Русской церкви в ближайшие годы - но уже не в Суздале, а в Чернигове и Киеве. Жёсткую позицию в этом вопросе займут новый киевский митрополит грек Константин II, прибывший на Русь летом 1167 года, и черниговский епископ Антоний, тоже грек. В 1168 году Рождество выпадет на среду, и это приведёт к острому кризису в Русской церкви. По словам летописца, митрополит "запретит" игумена Киево-Печерского монастыря Поликарпа, то есть подвергнет его церковному наказанию, епитимий, "про Господьскые праздники, не веля ему ести масла ни молока в среды и в пяткы", даже если на эти дни выпадают Рождество или Крещение. В Киеве, однако, "запрещение" игумена вызовет решительное осуждение; в Чернигове дело дойдёт до изгнания епископа князем Святославом Всеволодовичем. Когда в марте 1169 года Киев будет взят ратью одиннадцати князей во главе с сыном Андрея Боголюбского Мстиславом, это будет воспринято как кара за совершённый грех, и прежде всего "за митрополичю неправду".
Что же касается Леона, то он был возвращён на ростовскую кафедру. Правда, когда именно это случилось, мы точно не знаем. О том, что патриарх решительно поддержал его, свидетельствует не только текст патриаршего послания князю. Ныне обнаружена печать Леона с греческой надписью, в которой он именуется ростовским архиепископом. Этот титул, которого не удостаивались ни предшественники, ни преемники Леона, мог даровать ему только патриарх - в ознаменование его личных заслуг перед Церковью и для укрепления его авторитета в глазах князя. Но одновременно это можно рассматривать и как уступку князю Андрею: статус его епархии был всё же повышен и он получил в своих землях пусть и не митрополита, но архиепископа.
Андрей вынужден был подчиниться решению патриарха. Заметим, однако, что его примирение с Леоном состоялось, по-видимому, уже после того, как он окончательно рассорился со своим прежним ставленником "владыкой Феодором". Послание патриарха и здесь оказало на него решающее влияние, но, кажется, не сразу, а спустя какое-то время.
Точная дата смерти епископа Леона нам также неизвестна. Во всяком случае, он намного переживёт князя Андрея Юрьевича и уйдёт из жизни за несколько лет до 1183 года. Со временем отношение к нему в Ростовской земле изменится. О прежней неприязни здесь позабудут, и имя епископа будет произноситься с подчёркнутым уважением - как имя одного из авторитетнейших ростовских владык. Когда в 1211 году очередной пожар в Ростове уничтожит церковь Святого Иоанна Предтечи на епископском дворе, в ней чудом уцелеют икона святого Феодора Тирона и вощаница с вином, "юже неции мняху, яко бе Леонова епископа, преже бывшаго в Ростове", - и это будет специально отмечено ростовским летописцем.
Младшая братия
12 мая 1159 года умер брат Андрея Боголюбского князь Борис Юрьевич. Надо полагать, что Андрей тяжело переживал уход брата, с которым его связывало многое: вместе они участвовали не в одном военном походе, бились плечом к плечу не в одной битве. До самой смерти отца Борис княжил в Турове, сменив там Андрея, который, как мы помним, занимал Туровский престол прежде. После трагических событий мая 1157 года Борису пришлось бежать в Суздальскую землю, и Андрей принял его. По всей вероятности, он уступил брату крепость Кидекшу, близ Суздаля, где Борис и поселился вместе с семьёй. Этот город-замок с белокаменной церковью Святых Бориса и Глеба и монастырём, основанный Юрием Долгоруким на реке Нерли, близ впадения в неё речки Каменки, в чём-то походил на Боголюбов-град, основанный Андреем близ Владимира, а вместе с тем - и на киевский Вышгород. По преданию, на Кидекше находилось "становище" святого Бориса, на котором тот останавливался, будучи ростовским князем, и Борис Юрьевич, несомненно, должен был с особым чувством почитать это место. Его и похоронили в церкви на Кидекше в присутствии Андрея и других братьев. Здесь же, на Кидекше, будут со временем погребены и его супруга Мария (в 1161 году), и дочь Евфросиния (в 1202-м).
Судьба захоронения князя Бориса Юрьевича необычна. Несмотря на разрушение церкви, его гробница уцелела. Более пятисот лет спустя, в 1,675 году, тогдашний суздальский воевода Тимофей Савёлов "дерзнул" заглянуть в неё и сквозь щель в расколотой крышке саркофага сумел разглядеть, что "в той гробнице лежат мощи, кости целы, а на мощах одежды с аршин, белою тафтою покрыто, а поверх лежит неведомо какая одежда шитая золотом… на ней же вышит золотом орёл пластаной одноглавной, а от того… орла пошло надвое шито золотом же и сребром узорами". Как писал воевода в донесении суздальскому архиепископу Стефану: "И то, государь, знатно, что те мощи не просто лежат, от древних великих лет кости нетленны". Нетленность костей была воспринята как знак святости давно почившего князя. К тому же времени относится попытка его канонизации, успехом, правда, не увенчавшаяся.
Борис ушёл из жизни третьим из братьев Юрьевичей. Теперь из тех родных братьев Андрея, с кем вместе прошёл он дорогами отцовских войн, в живых оставался лишь Глеб - но он княжил на юге, в Русском Переяславле. Имелись у Андрея ещё два родных (не только по отцу, но и по матери) брата - Ярослав и Святослав. Первого отец по каким-то причинам не привлекал к военным походам и не удостаивал княжений на юге. При жизни Юрия его имя вообще ни разу не упоминалось в летописях. Андрей, в отличие от отца, Ярослава приветил и - по крайней мере однажды - взял с собой на войну - в поход на Волжскую Болгарию в 1164 году. На самостоятельные роли Ярослав, кажется, не претендовал и довольствовался тем, что жил возле брата. Другой же Юрьевич, Святослав, занимал особое положение в княжеской семье - в силу своей полнейшей недееспособности. "Се же князь избраник Божий бе, - писал о нём суздальский летописец, - от рожества и до свершенья мужьства бысть ему болесть зла…" По представлениям людей того времени, жестокая болезнь, поразившая Андреева брата (надо полагать, паралич), свидетельствовала о его избранничестве у Бога и, более того, о святости, отразившейся даже в его имени, которое обыгрывает в этой связи летописец: "…Еяже болезни просяхуть на ся святии апостоли и святии отци у Бога: кто бо постражеть болезнью тою… тело его мучится, а душа его спасается. Тако и тъ: во истину святый Святослав, Божий угодник, избраный в всех князех; не да бо ему Бог княжити на земли, но да ему Царство небесное". Мнение это разделялось всеми, в том числе - и, может быть, прежде всех - Андреем, который должен был оказывать несчастному всяческие знаки внимания. По всей вероятности, Святослав Юрьевич пребывал прикованным к постели в Суздале. По свидетельству позднейшего книжника, он, несмотря на болезнь, был "благоверен, и христолюбив, и человеколюбив… бе бо разумен, и Писаниа божественаго нарочит, и обычаи добронравен, и смирение, и любовь, и милость многа [были в нём]". Святослав проживёт долгую жизнь и умрёт в начале 1174 года, за полгода до самого Андрея. Похоронен он будет как князь, со всеми полагающимися почестями, в церкви Рождества Богородицы в Суздале, где для него заранее был приготовлен саркофаг из белого камня.