Не меньшее значение в его судьбе сыграло и знакомство с Челпановым, работа под его руководством в психологическом семинаре. Именно Челпанов способствовал его переезду из Киева в Москву, где Блонский стал его аспирантом в Московском университете. Уже в зрелые годы Блонский писал о том, что, несмотря на то что он причинял своему учителю много хлопот и был "чем-то вроде блудного сына", тот не раз выручал его из самых затруднительных положений. За это доброе отношение и участие Блонский был ему навсегда благодарен, хотя впоследствии они окончательно разошлись, прежде всего по политическим мотивам. Блонский, настаивавший на том, что психология должна быть перестроена на основе марксизма, считал справедливым увольнение Челпанова из им же созданного Психологического института.
Первые годы жизни в Москве были для Блонского очень трудными, прежде всего в материальном отношении. Поэтому, наряду с работой над магистерской диссертацией и посещениями (довольно редкими и нерегулярными) заседаний Московского психологического общества, он начинает свою педагогическую деятельность. Переход от "чистой науки" к практической работе в качестве преподавателя был в достаточной степени вынужденным, но эта деятельность давала необходимые средства к существованию, причем ему приходилось преподавать не только психологию, но и педагогику. По рекомендациям знакомых он получает уроки в нескольких московских гимназиях и в Елизаветинском институте. Сдав в 1913 г. магистерские экзамены, он становится приват-доцентом Московского университета, в это же время начинает работу в Университете им. А.Л. Шанявского, в котором были открыты педагогические курсы.
Необходимость вести занятия по педагогике поставила перед Блонским задачу сформировать собственную программу курса. Так эта дисциплина была для него новой (курса педагогика он в Киевском университете не прослушал), то естественно, что в этот курс он включил элементы психологии и философии, стараясь преподать эти знания в доступной для учащихся форме. Лекции Блонского приобрели большую популярность, последовали новые приглашения как в гимназии, так и на летние учительские курсы. Эта работа свела Блонского с новыми людьми, земскими педагогами, бескорыстно преданными своему делу. Стремление помочь им в их нелегкой деятельности стимулировало поиск оригинальных педагогических идей, путей построения новой школы. Именно эти вопросы станут важнейшими для Блонского через несколько лет, в первые послереволюционные годы. Так постепенно из занятий, которые начинались только ради приработка, вырастал новый интерес, определивший всю дальнейшую деятельность ученого. Для построения новой школы, реорганизации учебных программ, разработки новых методов обучения детей необходимы были не только педагогические, но и психологические и философские знания, а сама эта работа рассматривалась Блонским как продолжение его прежней агитационной и просветительской работы, так как формирование новой школы, с его точки зрения, являлось основой развития нового общества.
В этот период (1912–1916) появляются и первые статьи Блонского в печати. Неудовлетворенность деятельностью Московского психологического общества и содержанием журнала "Вопросы философии и психологии", который он считал оторванным от действительности, схоластическим и ориентированным преимущественно на идеалистическую и религиозную философию и психологию, привела его к сотрудничеству как с педагогической, так и с публицистической прессой. Его статьи появляются в журналах "Вестник просвещения" и "Вестник воспитания", в других периодических изданиях, а работы "Задачи и методы народной школы", "К методике преподавания педагогики", "О национальном воспитании" сделали его имя известным и популярным в среде учительства. Блонского выбирают председателем московского педагогического кружка, приглашают с лекциями в Петербург.
Октябрьскую революцию Блонский принял сразу и безоговорочно, считая, что она открывает дорогу в новое, справедливое общество, которое даст всем равные возможности для проявления способностей и талантов, которые не могли реализоваться в прежней России. Надо отметить, что в среде интеллигенции, и в частности учительства, преобладали иные взгляды. Так, в конце 1917 г. большинство московских учителей объявили бойкот новой школе, считая, что революционные новации разрушают отечественную систему образования. Блонский страстно выступал за отказ от бойкота, что привело к разрыву с многими прежними знакомыми и коллегами. Он был вынужден выйти из Союза деятелей средней школы и редакции журнала "Новая школа". Тем не менее, вспоминая это время, Блонский писал: "Лишенный всех мест, без определенной перспективы заработка… я был полон энтузиазма и не сомневался в осуществлении новой школы". Эти ожидания оправдались: скоро появилась и новая работа, и новые знакомые, поддержавшие его в стремлении к реформе школы.
В 1922 г. Блонский был привлечен Н.К. Крупской к составлению учебных программ для школы. Совместная работа с Крупской в Научно-педагогической секции Государственного ученого совета (ГУСа) оказала на Блонского большое влияние, во многом определила эволюцию его взглядов в направлении марксизма.
В суровые годы гражданской войны Блонский активно работал, написал такие крупные работы, как "Трудовая школа" (1919), "Реформа науки" (1920), "Очерк научной психологии" (1921). С 1918 по 1930 г. из-под его пера вышло свыше ста работ. Среди них первые советские учебники для средней и высшей колы. Его статьи публиковались в США и Германии. По словам профессора Н.А. Рыбникова, "П.П. Блонский этого периода был наиболее читаемым автором, с которым по успеху едва ли может сравниться другой современный педагог".
В 1920 г. увидела свет книга "Реформа науки", оставшаяся ярким документом бурного периода развития отечественной философии и психологии". Вся эта работа проникнута духом тотального отрицания отживших направлений в науке, многочисленных "атавизмов мысли", им свойственных. С особой неприязнью Блонский пишет о философском идеализме, который, по его словам, является "сплошным атавизмом мысли" и оказывается "в решительном противоречии с обыкновенным здравым смыслом".
Отвергнув идеалистическую психологию, Блонский признал связанную с ней идеалистическую психологию "мифологической наукой" и призвал к ее коренной перестройке. На каких же основаниях собирался он реформировать современную ему психологию? Для того, чтобы понять суть его позиции, следует представить себе расстановку сил в психологии в первые послереволюционные годы. Прежде всего утратила свое господствующее положение философская умозрительная психология (Л.М. Лопатин, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, Н.Н. Лапшин и др.). Ее место на правом фланге заняла эмпирическая психология (Г.И. Челпанов, А.П. Нечаев, Ю.Ю. Португалов и др.), которая усиленно сопротивлялась материалистическим тенденциям, используя более тонкие приемы борьбы, чем откровенная проповедь спиритуализма и мистики. Характерен переход Челпанова, который до революции своеобразно сочетал в себе черты психолога-метафизика и психолога-эмпирика, на позиции защиты эмпирической, и только эмпирической психологии. В то же время естественнонаучное направление (В.М. Бехтерев, В.А. Вагнер и др.) приступило к реализации программы построения психологической науки, которая сложилась внутри отдельных, связанных с ним научных школ. В этих условиях Блонский решительно переходит в лагерь естественнонаучной психологии и стремится реформировать психологическую науку на основе принципов объективизма, близкого концепции объективной психологии, позднее – психорефлексологии Бехтерева. В книге "Реформа науки" он провозглашает свое понимание предмета психологии. "Научная психология, – пишет Блонский, – есть наука о поведении человека, т. е. о движениях его как функциях некоторых переменных."
Развивая идеи, высказанные в краткой форме в "Реформе науки", Блонский публикует в 1921 г. "Очерк научной психологии". В этом труде утверждаются принципы поведенческой, или объективной, психологии, ставшие ведущими для первого послереволюционного периода истории советской психологии. Многие положения, ставшие потом прочным достоянием советской психологии, получили путевку в жизнь именно в этой книге. Блонский подробно повествует о предмете научной психологии и ее методах, дает общую характеристику поведения живых существ и человека, останавливается на социально-экономических основах человеческого поведения, на формах инстинктивно-эмоционального и рассудочного поведения.
Еще в "Реформе науки" Блонский сформулировал важные тезисы: "Научная психология есть социальная психология" и "Человек есть homo technicus". Поведение человека, утверждал он, "не может быть иным, как социальным", и, "с генетической точки зрения сопоставляя деятельность человека с деятельностью других животных, мы можем характеризовать деятельность человека как деятельность такого животного, которое пользуется орудиями".
Советская психологическая наука в 20-е годы черпала в трудах Блонского идеи, связанные с внедрением материалистического подхода к психологическим явлениям, использованием объективных методов исследования, опорой на принципы генетического подхода к человеческому поведению, сближением психологии с жизнью и практическим переустройством общества.
Весьма перспективным представлялось Блонскому направление исследований, связанное с комплексным подходом к развитию, который был характерен для педологии. "Как к живому источнику", он обращается к педологии, став одни из ведущих ее теоретиков. (Педологический период его творчества, согласно автобиографии, приходится на 1924–1928 гг.).
В педологическом творчестве Блонского значительное место отводится характеристике детских возрастов. В 20-е годы возрастная периодизация связывалась им в основном с биологическими признаками (развитие зубов, эндокринных желез, состав крови и т. п.). Все разнообразные особенности поведения ребенка, образующие "возрастной симптомокомплекс", объяснялись им процессами увеличения количества материи (ростом массы организма). Стремясь таким способом вскрыть диалектику развития, Блонский скоро осознал, что это путь малопродуктивный. Впоследствии он заявлял, что "характеристика каждой возрастной стадии должна быть комплексной: не какой-нибудь один признак, а своеобразная связь признаков характеризует тот или иной признак". Блонскому импонировала свойственная педологии идея целостного изучения ребенка. Тем не менее и издержки широкомасштабной педологической практики были для него очевидны. Безуспешные попытки построить единые теоретические основания педологии (тем более, что большинство практикующих педологов в них, похоже, и не нуждались) привели его к разочарованию в этом научно-практическом направлении, причем задолго до того, как на него был наложен официальный запрет. Уже в 1928 г. начался отход Блонского от педологии. "занятия педологией, – писал он в это время, – все больше и больше убеждают меня в поверхностности обычных педологических исследований. Стремясь углубить их, я все больше углубляюсь в психологию".
Последний период научного творчества Блонского можно назвать собственно психологическим. В это время он пишет "Очерки детской сексуальности" – любопытную книгу, которая вся построена на диалоге с психоанализом. (Небезынтересно отметить, что в начале двадцатых Блонский выступил одним из сооснователей Русского психоаналитического общества, в работе которого в той или иной мере принимали участие многие видные психологи той поры – Выготский, Лурия и др.). Книги Блонского "Память и мышление", "Развитие мышления школьника" (обе, как и "Очерки детской сексуальности", вышли в 1935 г.) и примыкающие к ним стать представляют собой обширный и незавершенный цикл трудов, в которых, опираясь на теорию отражения, Блонский дает диалектический анализ процессов памяти, восприятия, мышления и воли в связи с конкретной деятельностью человека в условиях обучения. Он формулирует генетическую, или стадиальную, теорию памяти, рассматривая память в развитии, вскрывая ее связь с речью и мышлением. В противоположность сложившемуся в эмпирической психологии взгляду на существование четрых разорванных, не связанных между собой и неподвижных видов памяти (моторная, аффективная, образная и вербальная), Блонский видит в них четыре последовательных с точки зрения развития ступени, каждая из которых наряду с общими имеет и свои специфические законы. Он показывает, как память, поднимаясь в связи с развитием на более высокую ступень, приближается к мышлению. "Речь – та область, где память и мышление теснейшим образом соприкасаются настолько, что трудно подчас решить, что в речи принадлежит памяти, а что – мышлению: то и дело одно переходит в другое". Здесь, как и во многих других проблемах, его внимание привлекают взаимосвязи, взаимопереходы, превращения одних функций в другие, что вообще характерно для советской психологии того времени.
В последних произведениях Блонского память, мышление не выступают в качестве самодовлеющих функций. Их развитие он теснейшим образом связывал с общим развитием человека, с изменением человеком окружающей действителньости. Анализируя в книге "Развитие мышления школьника" формирование мышление в младшем школьном возрасте, он связывает этот процесс с играми ребенка, а в подростковом возрасте – с процессом учения. Блонский намеревался осуществить обширную программу исследовательских работ по изучению комплекса психических процессов – восприятия, памяти, мышления, речи, воли и чувств – в их единстве и развитии. Труды Блонского последних лет навсегда вошли в фонд работ, заложивших основы современной научной психологии.
Однако, несмотря на огромное уважение и популярность, которыми Блонский пользовался среди студентов и коллег, он не создал собственной научной школы, способной развить его идеи. Не последнюю роль в этом сыграли его личные качества. Он вел очень замкнутый образ жизни, поддерживая с сотрудниками и аспирантами сугубо деловые отношения. В последние годы жизни из-за тяжелой болезни он нечасто появлялся на своем рабочем месте в Институте психологии. Сотрудники и аспиранты регулярно приходили к нему домой, в маленькую двухкомнатную квартирку. Он обсуждал с ними результаты их исследований, внимательно вникая в их работу, направляя и организуя их научную деятельность. Однако это были беседы один на один, и сотрудники плохо знали, чем занимаются другие, так как непосредственных контактов у них почти не было. Тем более никогда не происходило общих обсуждений проделанной работы, возникающих затруднений или открытий. Сотрудники Блонского фактически никогда и не собирались вместе, не только у него дома, но и в лаборатории, которую он возглавлял. При таком отсутствии живого общения, совместной творческой деятельности не формировалась и школа, которая продолжила бы дело учителя.
Умер П.П. Блонский в феврале 1941 г., оставив после себя значительные, хотя и порой уязвимые для критики труды по различным проблемам психологии. Многие его идеи с позиций сегодняшнего дня хочется оспорить. Впрочем, и это – серьезный вклад в развитие науки, стимулирующий творческую мысль новых поколений психологов.
О. Ранк
(1884–1939)
Психоанализ в массовом сознании, да и в представлении многих психологов-профессионалов ассоциируется в первую очередь с фигурой его основоположника Зигмунда Фрейда. В самом деле, влияние его идей на современное человекознание невозможно переоценить. Имена его последователей известны не столь широко – в первую очередь по той причине, что "верные гусары" (именно такого "звания" удостоился, например, Эрнст Джонс) не осмеливались существенно обогащать классическое учение, благоговея перед авторитетом отца-основателя. Реформаторы-отступники вроде Адлера и Юнга сумели своими революционными новациями не только навлечь гнев патриарха, но и снискать немалую известность. Но есть в истории психоанализа (да и психологии в целом) фигура, сумевшая занять промежуточное положение в этой черно-белой палитре. Один из первых последователей Фрейда Отто Ранк глубоко проникся психоаналитическими идеями, много лет демонстрировал приверженность фрейдистскому учению, благодаря чему заслужил особое расположение мэтра и выдвинулся в первые ряды деятелей психоаналитического движения. В то же время, будучи человеком исключительно ярко и творчески мыслящим, Ранк не уступил соблазну значительно расширить и модифицировать традиционные постулаты. Это не лучшим образом сказалось на его личных отношениях с Фрейдом, но, с другой стороны, позволяет и сегодня говорить о нем как о чрезвычайно интересном ученом, предвосхитившим многие тенденции психологической мысли двадцатого века и, наверное, двадцать первого.
Отто Ранк, впечатлительный, ранимый, обуреваемый душевными терзаниями венский юноша оказался для психоанализа настоящей находкой. С юных лет он изнемогал от телесной и душевной боли – его мучил хронический ревматизм, но еще страшнее было неизбывное ощущение заброшенности и одиночества. Его мать, женщина холодная и высокомерная, по отношению к сыну держалась отчужденно, отца-алкоголика он открыто презирал и с детских лет с ним даже не разговаривал. Неудивительно, что мотивы переосмысленного Фрейдом мифа об Эдипе затронули его душу, хотя всецело примерить новый, фрейдистский миф на собственную личную историю Ранку не удавалось. Возможно, из-за этого он впоследствии и предложил ему оригинальную альтернативу, не менее интересную не только в качестве мифа, но и научной концепции.
Со страниц дневника, который Ранк вел в юности, проступает глубокая депрессия, владевшая им в те годы. "Я рос, предоставленный себе, без друзей… И теперь я не чувствую расположения ни к кому. Не хочу, чтобы меня похоронили, пусть сожгут. А вместо памятника мне бы хотелось кусок грубого неотесанного камня… Я постоянно нахожусь в состоянии полудремы, а реальность, в которой мне приходится жить, причиняет лишь страдания… Сегодня у купил оружие, чтобы покончить с собой. А потом меня обуяли жажда жизни и огромный протест против смерти". Ранк пытался бороться с безысходностью и пустотой, развивая свой творческий потенциал. В нем горело желание оставить после себя что-то ценное, полезное для потомков. Эти темы – удручающее одиночество, творческий порыв, неисполнимое стремление к бессмертию – явно или неявно просматриваются во всех его изысканиях, особенно поздних, когда влияние на него фрейдистских идей значительно ослабло.
Фрейд познакомился с Ранком в 1906 году, когда тот, будучи студентом технической школы, зарабатывал на жизнь в автомагазине (заведении по тем временам экзотическом и немноголюдном). Творческие искания молодого Ранка получили воплощение в трактате "Художник", в котором в оригинальном ракурсе были представлены идеи Фрейда, еще мало кем признанные. Фрейд познакомился с этим юношеским сочинением, и оно произвело на него столь сильное впечатление, что он предложил Ранку вступить в Общество психологических сред, преобразованное впоследствии в Венское психоаналитическое общество, и с той поры оказывал ему всяческую поддержку, в том числе и материальную. Фрейд предположил, что этот не только тонко чувствующий, но и широко эрудированный молодой человек сможет впоследствии распространить идеи психоанализа на сферу культуры. И не ошибся. Впрочем, всех последствий "обращения" Ранка не мог предвидеть даже проницательный аналитик Фрейд.