Помню, как мужики решили использовать для пользы дела и шкуры забитых коней. Их решили выделать для пошива обуви и стали вымачивать в бочке в бараке, где жили сами. Вонь от шкур была невыносимая. Все чертыхались, но терпели. Ведь не век же будешь ходить в обёрнутых онучах. А обувь, взятая из Верхнеусинского, уже износилась. И то её хватило надолго. С нею мы перезимовали первую зиму в ссылке. Берегли, на улицу выходили редко.
Кругом дремучая тайга, не видно ни одной птички. Правда, несколько раз прилетали глухари и садились прямо на бараки. Но ни у кого не было ружей. Власти боялись, вдруг кого-то постреляют.
А ведь можно было всех накормить мясом лосей и медведей, которых в лесу было много. Да и настоящих охотников среди ссыльных хватало. Но никого в советской стране, в "народном государстве", не интересовала судьба сосланных на погибель в глухую тайгу несчастных людей и их детей. Местное начальство, наоборот, стремилось показать верхам, как они могут держать людей в полном повиновении, при жестоком режиме. Никто не протестовал. Все заняты, все работают. Можно было рапортовать о полном благополучии в неблагополучных поселениях.
Но не только конское мясо помогло семье Неволиных выжить. Для этого потребовалось всё трудолюбие и характер староверов, их предприимчивость, знание тайги, умение взять её "дары", вера в человеческие силы и возможности.
Великий русский писатель Лев Толстой в повести "Хаджи-Мурат" сравнивает жизнестойкость кавказцев с репейником, крепко держащимся за родную землю. А я бы сравнил жизнестойкость старообрядцев с багульником, растущим в Саянских горах. Вы посмотрите, как он растёт на голых скалах, где, казалось бы, совершенно не за что зацепиться и неоткуда тянуть жизненные соки. Ни влаги, ни земли, а почувствуйте, какой у него дурманящий запах! И как он красиво цветёт – ярким малиновым цветом. К тому же багульник – лекарственное растение, полезен людям. Недаром же этот кустарник имеет охранную грамоту. Но выручили нас, спасли от гибели, в основном, берёза, кедр и черемша.
Сибирская берёза! Сколько в ней прекрасного и полезного! Даже трудно перечислить. Берёза, пожалуй, самое красивое русское дерево. Она отличается и стройностью, и цветом коры, своей кроной, олицетворяющей Россию. О пользе берёзы для человека трудно и в сказках сказать, и пером описать. В ней всё нужно и полезно в полном смысле слова, начиная от весенних почек и кончая корневищем. Весной, когда ещё не полностью растаял снег, мы пьём берёзовый сок – вкусный и полезный, набирая с одного дерева до ведра. А через какой-то месяц на берёзовом стволе появляется густослойный сладкий лигнин, более сладкий и вкусный, чем сок.
Береста с берёзы пригодна не только для временных укрытий от дождя и снега, но и для изготовления домашних туесков, разнообразной посуды – солонок, стаканов, чашек, хлебниц, кошёлок, различных украшений в человеческом быту. Кору берёзы после её измельчения мы добавляли к муке при выпечке хлеба. Тутовый гриб, растущий на коре берёзы, – чага, служит лекарственным средством от многих болезней.
Из берёзы изготавливают дёготь, широко используемый в крестьянском хозяйстве и незаменимый как средство от гнуса. Из берёзового дерева получаются лучшие черенки для топоров (топорища) и других столярных инструментов, тележные колёса, оси, втулки, самопряхи, веретёна, ложки. В войну наши мужики из берёзы делали лыжи для воинов, станины для орудий и приклады для стрелкового оружия.
Из берёзы выжигают лучший уголь для самоваров и кузнечного дела и заготавливаются дрова. Берёзовый веник врачует суставы в бане, чистит дыхательные пути, услаждает ароматом. Из берёзовых веток делают мётлы и хозяйственные веники. Северные народы делают из бересты лодки-берестянки. В берёзовых рощах растут вкусные грибы, а на старых берёзовых пнях растут сибирские опята. Берёза не только русская красавица, но и царица сибирских лесов.
Кедр полезен не только для выработки озона. Он кормит людей кедровыми орешками. Кедр – лучшая древесина для изготовления мебели и многих вещей не только домашнего обихода. Он ценится хвоей, серой и смолой.
Черемша – сибирская кормилица, спасавшая и спасающая миллионы людей от цинги и других недугов, основная витаминная пища простого сибирского люда в мае и июне. Её употребляют во всех видах и ещё засаливают впрок. Благодаря черемше мы сумели выжить летом 1931-го и в последующие ссыльные года. Спасти себя ты можешь только сам – таков был главный принцип ссыльных людей. И черемша помогала нам спасаться.
Артель "Трудовик" и праздник первого урожая
Но наконец-то закончился наш самый первый и самый тяжёлый ссыльный год. Мы дожили до весны 1932 года. Начало пригревать солнце. Потеплело. И власти немедленно поставили перед ссыльными задачу – раскорчевать лес для полей и начать растить хлеб. Хотя для экономики это было совершенно невыгодно, нерационально, но ведь несчастных арестантов надо было чем-то занять, и их решили сделать хлебопашцами.
Для начала официально создали артель "Трудовик". Председателем избрали нашего родственника Максима Петровича Пичугина. Дали посёлку лошадей, плуги, бороны. Хотя это и было гиблым делом, но мужики и ему обрадовались. Возле них появилась живая скотина. И всё-таки какое-то крестьянское занятие. Только вот доброй земли здесь не было, а пашню надо было заново создавать, корчевать лес. Что ж, наконец-то появится хоть какой-нибудь просвет в небе.
Теперь уже начали строить вместо общих избушек дома. Правда, тоже барачного типа, из двух квартир. К осени мы с семьёй вошли в новую квартиру с одной большой комнатой, где поставили маленькую глинобитную печь и буржуйку. Для родителей была сделана деревянная кровать, её застлали матрацем из болотной травы и укрыли половиками. А мы все продолжали спать на полу на потнике – войлоке. Бабонька совсем обессилела, заболела, и её едва уговорили поехать хотя бы на время пожить к дочери Анне в город Ачинск.
Из вновь нажитого имущества в нашем доме появилась прялка. Купили где-то куделю, и мама пряла нитки и учила этому дочку Машу. Из мебели в квартире появилась длинная лавка и несколько скамеек.
С весны начали подумывать о раскорчёвке собственного огорода. Правда, не было никаких семян. Ждали, что нам их пришлют из Верхнеусинского. Сложнее было с картофелем. Кое-где мы его зимой доставали, но он был в основном мороженным. Мама как опытная хозяйка с весны собирала все картофельные очистки и проращивала их для посадки в огороде. Потом их высадили целое ведро и осенью получили отменный урожай. А вот другие овощи, за исключением репы, росли плохо, и мы были вынуждены собирать на зиму зелёные капустные листья.
Страшный голод продолжал преследовать нас в 1932 и 1933 годах. Запомнилось на всю жизнь, как мама снарядила нас, трёх мальчишек – Митю, Васю и меня – на заготовку капустных листьев в деревню Богдановку за тринадцать километров от дома. Сделали нам три котомки из старой мешковины, и мы рано утром двинулись в путь. Пошли, конечно, без разрешения коменданта. Уборка огородов в деревне уже завершилась, и мы просили местных разрешить собрать нам всё, что осталось, в том числе и зелёные капустные листья.
Так с хозяйского разрешения обошли три огорода. В одном хозяйский мальчишка натравил на нас собаку, и она укусила меня. Правда, не очень сильно, но я после того всю жизнь боялся собак. На нашу долю достались не только зелёные листья капусты. Кое-где торчали в земле обломленные кочерыжки. Мы рылись в обобранных морковных грядках, подбирали остатки, выискивали мелкую морковь и здесь же лакомились ею. Набив котомки, собрались в обратный путь, а есть так сильно хотелось! Просить милостыню Христа ради стеснялись. Долго перепирались между собой, кто осмелится попросить. После долгих колебаний старший из нас, Митя, всё же решился зайти в один дом, попросить что-нибудь поесть.
В одном доме нам отказали. Сказали: много вас тут, нищих, ходит! А вот во втором доме хозяйка отнеслась к нам сочувственно. Нам дали полбулки чёрного хлеба и крынку молока. Сначала мы хотели оставить хлеб на потом, но, получив молоко, здесь же на крыльце начали свою трапезу. Ели жадно, торопливо, а на нас, как на зверьков, смотрели хозяйские ребятишки из-за угла. Я машинально перед тем, как съесть свою порцию, перекрестился, и они сразу стали рассказывать об этом своей матери и показывать на меня пальцем, как на чудо.
Мы давно забыли вкус молока и поэтому пили его по капле, наслаждаясь этим божественным напитком. После трапезы Митя сказал хозяйке: "Благодарствуем!" – и все ей низко поклонились, чем весьма поразили добрую женщину, непривычную к такому обращению. Утолив голод, на обратной дороге мы бежали вприпрыжку. Дома нашими припасами остались довольны. Мама засолила капустные листья. Зимой мы ели зелёные щи, и они всегда казались нам очень вкусными.
1932 год запомнился мне мало. То ли потому, что я был ещё мал, или просто год был однообразен. Запомнилось одно: я всегда хотел есть. Дома вся жизнь проходила у железной печки. Стояли сильные морозы, и печку всё время нужно было топить. Ложились рано. Керосин экономили, пользовались коптилкой. У многих и коптилок не было. Освещались лучиной, но люди по вечерам уже начинали ходить друг к другу на посиделки. Пели песни, всегда какие-то заунывные и печальные. Пели в основном женщины.
Всё же весна 1933 года осталась в памяти прилётом в наш посёлок скворцов. Люди как будто снова очнулись для жизни. Неожиданно для себя почувствовали приход весны. Поняли, что пережили ужасную "гробовую" зиму. Почувствовали, что живут, и всем сердцем потянулись к жизни.
Вся ребятня начала строить скворечники. Построили их такое множество, что скворцов на всех не хватило. И те, у кого скворцы не прижились, сильно печалились.
В поле впервые на этой гиблой земле вышли первые пахари, сеяльщики. Плуги были металлические, а вот бороны ещё деревянные, хотя сами штыри были из металла. На раскорчёванных площадях посеяли овёс, рожь, лён и коноплю. Мужики работать умели и всё делали по-своему, без учёных агрономов, хотя местных условий хлебопашества не знали. Каждая семья расширила свои огороды. Появились и первые домашние животные, хотя собаки и кошки всё ещё были редкостью. Начали по возможности заводить коров, куриц и свиней.
После первого сбора урожая артель "Трудовик" решила коллективно отпраздновать окончание полевых работ. Зарезали ради праздника пару артельных бычков, наварили пива. Откуда-то привезли водки и устроили первый ссыльный пир. Для нас, ребятишек, это тоже был праздник. Мы подсматривали из-за углов, как веселятся люди. Ещё недавно прибитые нуждой, лишениями и голодом, они вдруг расправили плечи, заиграли, развеселились, запели песни и заплясали. Впервые весело запела гармонь.
Люди словно забыли, что больше двух лет они как будто не существовали на белом свете. Подвыпивши, все стали объясняться в любви и преданности друг к другу, просить друг у друга прощения за то, что когда-то обидели, забыли о родственных связях. В общем, пир получился на славу.
После того как взрослые напились, поели и вышли из-за стола, пустили на "зачистку столов" и ребятишек. И мы не подвели! Накинулись всей гурьбой на оставшееся съестное, вмиг всё подчистили и вылизали чашки. По посёлку ещё долго шумели и пели песни. И председатель артели Максим Петрович Пичугин остался очень доволен проведённым "праздником урожая".
Собранный урожай, конечно, не мог решить всех проблем. И надо было думать о будущем. Нужны были семена для будущей весны. И пора было начинать разводить скот. Теперь можно было переходить на своё частичное обеспечение.
Это ведь царь мог неплохо содержать из казны своих подневольных ссыльных. Например, Владимир Ильич Ульянов (будущий Ленин) в Шушенском, не работая, мог прекрасно жить на царское пособие, полагавшееся по закону для ссыльного.
Так же тунеядствуя, жили в полном довольстве в туруханской ссылке политические ссыльные Яков Михайлович Свердлов и Иосиф Виссарионович Сталин. К тому же им слали ещё дополнительно деньги из партийной кассы, полученные от различных "экспроприаций", в том числе и от разбойничьих ограблений банков. На севере пособие для них выплачивалось с повышенным коэффициентом. Когда мы приходили из школы и говорили о рассказах учителей, как плохо жилось революционерам в ссылке, то это у нашей мамы вызывало раздражение. Придя к власти, большевики и не подумали проявлять по отношению к ссыльным подобных "царских милостей". Забросив в ссылку людей за тысячи вёрст от дома, они отказывались их кормить. Всякая гуманность им была чужда.
Создание трудовой артели ненамного улучшило жизнь спецпереселенцев. А кладбище всё увеличивалось. Многие ребятишки оставались без родителей. Но старообрядцы не отправляли их в детские дома. Сирот брали на воспитание братья, сёстры или крёстные отцы и матери.
Нищета и безвыходность положения действовали убийственно даже на сильных мужчин. Тимофей Михайлов, наш самый большой и сильный мужик, не выдержав вечной нищеты, от безысходности порезал себе горло. Наш родственник по маме Фатей Дмитриевич Иванов сошёл с ума. В один из зимних дней мы услышали, как он, привязанный к саням верёвкой, выкрикивал проклятия своим палачам, подняв высоко руку, с пальцами, собранными в двуперстие, грозил "христопродавцам" и "иродам" божьей карой за издевательство над людьми.
Как сейчас помню его облик в распахнутой чёрной овчинной шубе, без шапки, обросший, с разлохмаченными длинными волосами. На санях тонкая соломенная подстилка. Рядом стоит сын Фатея Виктор, держа в руках вожжи. Он повёз отца в психлечебницу, в город. Картина была ужасная. Она потрясла всех людей. Особенно мама сильно переживала за Фатея Дмитриевича.
Всё это зрелище мне вспомнилось потом, когда в Третьяковской галерее я увидел картину нашего земляка Василия Ивановича Сурикова "Боярыня Морозова". Стоя перед нею, я долго рассматривал её, вспоминая своих предков-старообряд-цев и неукротимого Фатея Дмитриевича, который не выдержал превратностей нечеловеческой жизни. Из психушки Фатей Дмитриевич так и не вернулся. Вскоре он там умер.
В эту зиму на участках появились снегири. До чего же они были великолепны, эти красногрудые красавцы! Мы их даже ловили, но вскоре выпускали на волю. Кому, как не нам, было понятно, что такое свобода для живого существа.
Я уже говорил, что в тайге было много зверей и птиц. Ссыльным охотиться не разрешалось, но однажды отцу кто-то дал ружьё и два дробовых патрона. Отец вспугнул в тайге глухаря и видел, где тот сел на дерево. Подкрался к нему, выстрелил. Глухарь замотал крыльями: видимо, был ранен, но набрался сил и всё-таки улетел. Правда, недалеко. Сел на другое дерево. Отец осторожно подкрался как можно ближе. У него оставался всего один патрон, и промахнуться было никак нельзя. Выстрел – и глухарь комом упал на землю.
Сколько было радости в нашей семье от такой замечательной лесной добычи! От глухаря использовали всё, до последнего пёрышка. Перья на подушку, крылья для кухонных дел, хвост на стену для украшения, а мясо съели без остатка, до крошки. Глухаря семья ела целую неделю. Варили его во всех видах и во всех блюдах "для запаха".
Я уже говорил неоднократно, что жили мы в основном натуральным хозяйством, как в средневековье. Всё, что мы выращивали, было нам необходимо и шло в дело без отходов. Таким же вынужденным для нас был посев льна и конопли. Эти растения требовали большого ухода и обработки, но наш народ знал, как его сеять и потом обрабатывать, дёргать, мочить, сушить. Семена шли для еды, а стебли на волокно, которое пропускали через так называемые мялки. Всю зиму женщины занимались переработкой льна и конопли: мяли, пряли, ткали, сучили верёвки и нитки. Такое было натуральное хозяйство.
Из полученных полуфабрикатов потом шили одежду, получали изделия хозяйственного назначения. Из бересты гнали дёготь, из пихтовой хвои добывали масло, из глины делали горшки, посуду, из берёзы ложки. Теперь уже и черемшу заготавливали с использованием машин (резка) и солили её в деревянных больших бочках. У людей стало появляться молоко – в хозяйствах завели коров.
Цыгане. Приобщение их к труду
1934 год в наших местах ознаменовался новыми событиями. К нам доставили новый контингент ссыльных – казаков с Дона. Свои сибирские казаки из Каратузского района были привезены в ссылку раньше. А теперь казаков везли из европейской части страны. Среди этого люда тоже не оказалось зажиточного крестьянства. Да и сами люди были мелковатыми. Видать, попали в Сибирь уже после третьей зачистки. Многие ходили в казацких фуражках с красными околышами, с лампасами, но одежда на них была уже сильно поношена. Мало среди прибывших было краснощёких дородных девиц и мужиков с большими красивыми усами, которых мы раньше видели на картинках с изображениями казаков. Видать, их всех до высылки здорово помотали, выбили казацкую спесь. Кроме них, привезли с Волги и бывших кулаков.
Этих ссыльных разместили отдельно – за два километра на север от Бирилюсского посёлка, в кедровый лес, и дали посёлку название Кедровый.
Завершили большое переселение разномастных людей в Сибирь цыгане. Их собрали в европейской части СССР и обманным путём посадили в поезда вместе с кибитками и лошадьми. Наобещали хорошей жизни на новом месте. Цыгане до последнего времени, до самой выгрузки, не знали, куда их везут и что им уготовано. Они безропотно слушали своих баронов, следовавших вместе с ними. Перед Томском цыганский табор выгрузили из вагонов и теперь уже на своём транспорте повезли в тайгу. Дорога не была рассчитана на цыганские брички, поэтому её пришлось расширять.
Местом расселения цыган выбрали красивый и чистый сосновый бор в семи километрах от деревни Зимовской, отделённый от неё таёжной речкой Чичка-Юл, через которую не так-то легко было перебраться без лодки. Там когда-то местные жители заготавливали бруснику. Новый посёлок назвали Евстигнеевкой.
Но цыгане не захотели мириться с новыми условиями проживания и не горели желанием заниматься сельским хозяйством, как им предписывали. Они первым делом порезали своих лошадей и разбрелись по всем окрестным населённым пунктам, несмотря на строгие запреты. Так они оказались и у нас в Сухоречке. Воспользовавшись тем, что взрослые были на полевых работах, цыгане обчистили многие дома, хотя что с нас можно было взять? А потом развернули бурную деятельность по предсказанию будущего.
Их гадания нам, ребятишкам, казались чистейшей правдой. Наш Митя пожаловался маме, что цыганка нагадала ему, что он мало проживёт. А вот Васе предсказали по линиям руки, что он будет видным интеллигентом, я же – большим начальником.
Мама, конечно, стала успокаивать Митю: не верь цыганкам, они все врут. А в дальнейшем оказалось, что цыганка не наврала. Митя действительно прожил только двадцать лет, Вася стал врачом, а я большим начальником, по местным сибирским масштабам.
На поимку и водворение цыган на место постоянного проживания были брошены все охранные силы. Их выловили и привезли под ружьём опять в Евстигнеевку. Потом судьба ещё не раз сталкивала нас с ними.
В 1935 году мы вчетвером: отец, мама, я и Маша – переехали в Евстигнеевку. Отца назначили снабженцем к цыганам. Саша устроился счетоводом на Второй участок, в участковую больницу (она обслуживала всех ссыльных нашей зоны). Туда же переехал Митя, а Вася в тот год жил у дяди Павла.