* * *
Зимину повезло. Он быстро получил на складе литературу и с помощью шофера уложил перевязанные стопки книг в легковую автомашину, на которой приехал из своей части в Мурманск. Теперь можно было заняться и другими делами.
В семь часов вечера Сергей Яковлевич должен встретиться со своим другом капитаном 1 ранга Иваном Лукницким. Они не виделись с начала войны. Зимина радует предстоящая встреча, но сейчас еще только половина первого. Так много свободного времени!
Минуту Зимин раздумывает: Федор Латышев… Ради него он собирался специально приехать в город. Латышеву надо помочь. Он все еще лежит в санчасти и все еще нервничает, хандрит, хотя вопрос с квартирой матери уже улажен. Сергей Яковлевич сам все проверил.
Может быть, Федор тоскует о Лене? Зимин у Виктора узнал ее служебный адрес.
"Только, пожалуйста, не выдавайте меня, Сергей Яковлевич, - смущенно попросил Виктор. - А то получится, что я с вами в заговоре. Неудобно…"
"Схожу-ка я к ней сейчас", - решает Зимин.
…Лена удивилась: зачем пришел к ней незнакомый полковник? Что его приход может быть связан с Федором, она не подумала. Ни Федор, ни Виктор после вечера в клубе не давали о себе знать.
- Так вот вы какая, Лена, здравствуйте! Я хочу посоветоваться с вами относительно Федора Латышева, просить вас…
И Зимин коротко рассказал о письме матери, полученном Федором, о неудачном бое, о ранении и неожиданно для самого себя предложил:
- Поедемте сейчас к нам в часть, навестим Латышева в госпитале. Хорошо? А с вашим начальником я сам договорюсь, попрошу его, чтобы отпустил вас.
Лена смущенно и растерянно смотрит на усталое лицо, видит светлые блестящие глаза. Эти глаза словно заглядывают ей в душу, что-то ищут… И вдруг ей становится легко и немного беспокойно, она крепко сжимает руку неожиданного гостя.
"Не увидимся с Иваном, - думает Зимин. - Жаль. Но это важнее".
* * *
Федор Латышев шел из санчасти быстрыми шагами. Даже трудно было поверить, что только три недели назад он получил в бою тяжелое ранение. Ему хотелось поскорее увидеть товарищей:
- Вот и я, совсем здоровый!
Землянка оказалась пустой. От проходившего мимо техника Федор узнал, что все летчики, свободные от полетов, находятся в клубе. Там идет собрание и сейчас выступает замполит.
Техник выпалил это единым духом и поспешил в клуб.
Пойти лечь на койку и подождать, пока вернутся товарищи? Но уж очень надоело Федору быть на положении больного, и он тоже пошел в клуб.
Выступал капитан Леонид Савельев, сбивший немало вражеских самолетов. Он рассказывал своим товарищам о том, как во время воздушных боев он и его ведомый время от времени меняются местами, ведущий прикрывает ведомого, дает ему возможность самому сбить самолет врага.
Савельев не очень красноречив, но для присутствующих ясно: это важное дело - при таком методе ведения боя ведомый быстрее станет самостоятельным боевым летчиком. Замполит, узнав, как ведет бой Савельев, попросил его поделиться своим опытом на собрании летного состава части.
…Федор сидел у себя в землянке. Вокруг шумели обрадованные его возвращением боевые друзья. Он тоже радовался и тому, что снова вместе с ними, и тому, что завтра вновь поднимется в воздух, будет защищать ставшее родным северное небо. В ушах у него звучали слова замполита о воле к победе.
Сегодня он их услышал во второй раз. Как он был благодарен за них замполиту. И вообще, как много сделал для него Зимин. Мать вернулась на свою квартиру, теперь она довольна. Лена приезжала в госпиталь.
И как это он понял, что ему, Федору, очень хотелось повидать Лену, извиниться перед ней за свое поведение в клубе. И Батя все понял, разобрался. Спасибо ему!
А в это время замполит возвратился в свою землянку, разделся и достал из чемодана фотографию. Как всегда, на него смотрели родные, чуть лукавые глаза на милом загорелом лице… Жена…
Красива ли она, его Аня? Вернее всего, что нет. Но для него она самая дорогая, самая красивая…
Через шесть дней после того, как они поженились, началась война. Сергей Яковлевич уехал на фронт. Больше они не виделись. Только письма, письма Анки жгут даже пальцы.
- Воздух!
Зимин спрятал фотографию, набросил на плечи шинель и выбежал из землянки.
Морское сражение
Впереди левее меня в сумрачном северном небе мчится "двойка". Ее ведет на боевое задание "зам. по дыму и огню". Так в шутку зовем мы заместителя командира полка по воздушному бою гвардии майора Сухомлина. Считанные минуты прошли с той поры, как над аэродромом взвились две красные ракеты. В кабины, застегивая на ходу лямки парашюта, взобрались мои товарищи-гвардейцы, техники выбили колодки из-под колес машин. И вот тридцать истребителей, построившись в воздухе, легли на заданный курс.
Внизу проплывает примелькавшийся, однообразный пейзаж: невысокие сопки, покрытые низкорослым, чахлым лесом, топкие болота, многочисленные озера. Сейчас они скованы ледяным панцирем и заметены снегом… Всюду в беспорядке разбросаны огромные гранитные валуны…
Конец апреля, а пока нет никаких признаков прихода весны. Мороз, частые метели и обильные снегопады. Все кругом бело - снега на горизонте сливаются с белесым небом. Только кое-где северный колючий ветер сдул снег с хребтов и острых гребней, и они чернеют на белом фоне. Земля кажется полосатой.
Но вот кончилась суша. Мы над морем - суровым, неласковым Баренцевым морем. Нагнав бомбардировщиков, шедших плотным строем на задание, пристроились к ним и заняли свои места в боевом порядке.
Мы поддерживаем друг с другом только визуальную связь. Сухомлин строго-настрого приказал не пользоваться радио. Летчики и сами прекрасно понимают, что каждое лишнее слово в эфире дает врагу возможность заранее узнать о нашем приближении и подготовиться к встрече.
Земля уходит все дальше и дальше. Даже чайки давно повернули обратно.
Некоторое время идем вслепую в густых облаках. Потом выныриваем из них и замечаем вражеский караван. Транспорты и боевые корабли кажутся с высоты игрушечными.
Морской путь - единственная жизненная артерия, питающая северные участки фронта гитлеровцев. Судьба и участь их во многом зависят от перевозок военных материалов и припасов по этой водной дороге. Поэтому фашистское командование старательно охраняет свои караваны. И сейчас над вытянувшимися в цепочку судами, идущими к берегам Норвегии, барражируют самолеты конвоя.
Схватка с ними, видимо, будет жаркой. Нельзя терять ни секунды. Внезапность нападения - три четверти успеха в воздушном бою.
Как всегда перед боем, летчики сосредоточенны. Казалось, их чувства в эти минуты слились в одно, до предела обостренное внимание. Они ждали команды.
И вот в наушниках шлемофона (теперь уже не имело смысла хранить молчание в эфире) раздался приглушенный голос майора Сухомлина:
- Иду в атаку. Следуйте за мной!
Одномоторный советский истребитель с цифрой "2" на фюзеляже ринулся в лобовую атаку на двухмоторный "Мессершмитт-110". Сухомлин первым открыл огонь. Фашистский летчик дал ответный. Трасса пуль прошла выше "двойки".
Дав полный газ, я устремился за Сухомлиным, чтобы прикрыть его сзади. А он, сделав "горку", молниеносно ринулся на врага. Несколько пулеметных очередей, и "мессер", объятый пламенем, упал вниз и скрылся в волнах.
В небе завязалось несколько скоротечных схваток. И через некоторое время еще четыре самолета гитлеровцев пошли на дно моря.
Пока истребители дрались с самолетами конвоя, краснозвездные бомбардировщики, пикируя один за другим, сбрасывали бомбы на корабли.
Закипела вода вокруг каравана. На палубах вспыхнули пожары. И вот уже один из транспортов, задрав корму, стал медленно погружаться в морскую пучину. Вскоре еще два корабля скрылись в волнах Баренцева моря. Отбомбившись, самолеты ушли на восток; их сменили торпедные катера, которые с ходу понеслись в атаку на фашистский караван.
- Порядок! - слышен в эфире голос Сухомлина, заглушаемый разрывами снарядов.
Теперь нужно, пустив в ход фотокинопулеметы, зафиксировать ход сражения, как у нас говорят, "зарисовать".
Чтобы обмануть бдительность "мессеров", надо пойти на хитрость. По приказу командира мы уходим в облака. Затем выходим из них с противоположной стороны каравана и на бреющем полете проносимся над фашистскими кораблями с включенными аппаратами…
…Задание выполнено. Можно возвращаться домой. Но Сухомлии, а вслед за ним и остальные заметили, что наш катер, потеряв ход, дрейфует. Разве летчики могут бросить моряков в трудную для них минуту, нарушить закаленное в боях братство советских воинов?
- Прикроем. Поможем вернуться на базу, - радировал нам Сухомлин.
Вокруг отставшего катера забили белые фонтаны. Это начал пристреливаться находившийся в хвосте каравана гитлеровский эсминец. Он замедлил ход и, повидимому, решил потопить дрейфующий катер.
- Штурмуем эсминец. Все за мной! - приказал Сухомлин. Форсировав до отказа моторы и открыв из пушек ураганный огонь, мы пикируем на вражеский корабль, вынудив его маневрировать и прекратить стрельбу. Вскоре на палубе эсминца вспыхнул пожар, и он, прибавив ход, стал догонять своих.
Советский торпедный катер был спасен. К нему на помощь уже спешило вспомогательное судно, чтобы взять его на буксир.
Горючее у нас на исходе. Мы летели над тундрой, когда встретили группу истребителей капитана Петренко, шедшую нам на смену. Мы приветствовали друг друга легким покачиванием крыльев. Друзья, как мы потом узнали, догнали фашистский караван и вместе с подоспевшими бомбардировщиками нанесли по нему еще один сокрушительный удар. Транспорты фашистов так и не дошли до берегов Северной Норвегии.
Новый заместитель командира по воздушному бою Сухомлин прибыл в полк незадолго до этого памятного боя.
Нигде люди так быстро не сходятся, как на войне, особенно в авиационных частях. И это вполне понятно. Человеку хочется знать, кто рядом с ним, как говорится, крыло в крыло летит на задание, из которого, может быть, не вернешься, на кого можно положиться в минуту смертельной опасности, кто выручит тебя из беды. У летчиков, как правило, нет секретов друг от друга. Жизненный путь, характер, привязанности, привычки каждого из нас становятся известными всем друзьям-однополчанам. Так было и на этот раз. Очень скоро мы многое узнали о Сухомлине.
Военный летчик Иван Моисеевич Сухомлин перед войной был известен в авиационных кругах: установил несколько мировых рекордов. О нем писали в газетах и журналах.
Воевать начал в Севастополе. На "летающей" лодке бомбил военные объекты, расположенные на территории, оккупированной гитлеровцами. Приходилось ему штурмовать колонны танков на дорогах Крыма, громить штабы, склады и наносить бомбовые удары по передовым позициям фашистских войск. Сухомлин доставлял боеприпасы в осажденный Севастополь и вывозил оттуда раненых в Геленджик.
Потом Ивана Моисеевича Сухомлина как опытного летчика-испытателя откомандировали на Урал, куда эвакуировался большой авиационный завод. Но Сухомлин стремился на фронт, туда, где всего труднее, - на Север. Не один рапорт подал он с просьбой послать его в действующую армию и добился своего. Так черноморец стал североморцем.
Если на юге Сухомлин воевал на тяжелом четырехмоторном гидросамолете, то на севере он пересел на одномоторный скоростной истребитель.
Быстро освоить новую боевую технику помог ему опыт испытателя.
Командир дивизии генерал Н. Т. Петрухин, знавший Сухомлина по довоенной совместной службе, спросил его:
- Как нравится машина?
- Хороша! - восторженно оценил Сухомлин. - Очень даже хороша! Быстрая, верткая, крепкая.
- А к климату северному привыкаете?
Улыбаясь, Сухомлин ответил шуткой:
- Север - прекрасная планета. Двенадцать месяцев зима, остальное - лето! - И после короткой паузы, уже серьезно добавил: - Где бы ни воевать - лишь бы бить проклятого врага…
После нескольких боевых вылетов в части сложилось единодушное мнение о новом заместителе командира полка:
- Талантливый летчик, заботливый командир, прекрасный товарищ!
Сухомлин прибыл к нам, в гвардейский Краснознаменный истребительный авиационный полк имени дважды Героя Советского Союза Бориса Феоктистовича Сафонова, когда этого прославленного североморского аса уже не было среди нас. Но он незримо присутствовал в нашем строю. Летчики часто вспоминали о своем командире. Сухомлин внимательно прислушивался к их рассказам, ему казалось порой, что он слышит голос самого Сафонова:
- У нас в эскадрилье не должно быть ни одного летчика, не имеющего на счету сбитых фашистских самолетов. Но враг добровольно не подставляет себя под пули: его надо уметь сбить.
И летчики свято соблюдали сафоновские традиции. Однажды Сухомлин и его ведомый Евгений Мезюков встретились с шестнадцатью самолетами противника. Двое смельчаков приняли неравный бой и сбили три "мессера". На изрешеченных машинах оба благополучно вернулись на свою базу.
- Вы дрались, как настоящие сафоновцы! - услышал тогда Сухомлин высокую оценку товарищей, и не было для него ничего дороже этих слов…
До конца войны гвардии подполковник Сухомлин служил в сафоновском полку. Однажды Иван Моисеевич признался:
- Служить мне, как медному котелку… Говорят, есть у меня военная косточка. Не знаю, так ли. это, а вот летная прощупывается… И стала она расти с первого воздушного боя. Давненько это было…
Салют Победы
…На самолете "Тихорецкий комсомолец" я несу боевую вахту над Черным морем. По приказу командования меня перевели на службу в авиацию Черноморского флота, в полк, из которого я был командирован в Заполярье. Новенький "Тихорецкий комсомолец" не имеет ни одной царапины: он так и не побывал в воздушном бою!
Эту ночь многие не спали. Не спали и у нас на аэродроме. Летчики, техники, мотористы, собравшись группками, беседовали. В эту ночь даже самые неразговорчивые и замкнутые охотно рассказывали о своих планах, мечтали вслух о будущем. Всем оно представлялось радужным: у многих из нас руки стосковались по любимой работе.
С первого дня войны мы мечтали о счастливом Дне Победы. Четыре года ждали этого радостного известия. И все же позывные Москвы застали нас врасплох. Вихрем ворвалась долгожданная весть: война кончилась! Победа!
В ту же минуту началась ружейно-пистолетная пальба - стихийный салют в честь победы, добытой ценой большой крови, великого всенародного горя, тяжелых лишений и страданий, ценой огромного самоотверженного труда. Здесь же, на летном поле, возник митинг.
И первое слово о павших, о тех, кто погиб за этот светлый, счастливый день.
На улицах маленького приморского городка, расцвеченного красными флагами, толпы счастливых, ликующих людей. Сегодня нет незнакомых - все поздравляют друг друга, обнимают, целуют. У многих на глазах слезы; радость и счастье переполняют сердца.
Музыка, песни, улыбки, веселье - таким запомнился этот весенний день, день всенародного торжества, первый день мира. День, который никогда не изгладится из памяти народа!
* * *
Миновала война, заново отстроились разоренные города и села, и стали краше, чем до войны, восстановленные из руин заводы и фабрики. Позарастали густой травой и буйно цветущей повиликой окопы и ходы сообщения. Над бывшими полями сражений, где свистели пули и земля содрогалась от взрывов, тонко гудят шмели. На некогда неприступных водных рубежах хохочут, купаясь, мальчишки, знающие о войне лишь по книгам и фильмам. Все реже находят на опушке леса, где проливалась горячая кровь, позеленевшие винтовочные гильзы и ржавые солдатские каски. И эти находки становятся музейными экспонатами. Но стоит зайти в любой советский дом, и на самом почетном месте вы увидите портрет отца, сына, мужа, сражавшихся за любимую Родину. Во многих семьях вспоминают погибших… Сколько молодых людей, подобно нашей Ярославне - Вале Терешковой, не знали отцовской ласки!
* * *
В землянках, выдолбленных в гранитной скале, тяжело нависшей над маленькой северной речкой, разместился наш истребительный авиационный полк.
- Как чайки, в скале живете, - говорил нам приезжий молодой военный корреспондент.
Тяжелое это было время - осень 1941 года. Гитлеровские захватчики настойчиво рвались к Кольскому заливу. Нам, летчикам-истребителям, приходилось пять - восемь раз в сутки подниматься в небо по боевой тревоге. Почти все время находились в боевой готовности.
Сафоновский И-16 первым уходил в воздух, первым бросался в атаку на врага и не знал поражений. В перерыве между боями Борис Феоктистович учил нас искусству побеждать.
- Почему ты не вступаешь в партию? - как-то спросил меня Борис Феоктистович Сафонов.
Я и сам не раз задумывался над этим. Рядом со мной сражались летчики-коммунисты. И как сражались! Достоин ли я, тогда молодой еще летчик-истребитель, быть среди них?
После того как на моем счету было четыре сбитых вражеских самолета, я подал заявление. Рекомендовали меня Сафонов и комиссар полка Проняков. Я никогда не забуду это партийное собрание, которое проходило на полевом аэродроме, около боевых машин, готовых в любую минуту взмыть в небо навстречу врагу.
И только закончилось голосование, как в небо взвилась красная ракета - сигнал дежурной группе - "Воздух". Ракета описала дугу и, рассыпаясь, медленно опустилась на летном поле. Командир группы Борис Сафонов, выруливая на взлет, показал взмахом руки из кабины: "Все за мной!" Один за другим поднялись два звена истребителей. Среди них и моя машина.
С земли приказали: сделать разворот в сторону первого эшелона фашистских бомбардировщиков. Я успел заметить, что за ведущей восьмеркой гитлеровцев шли еще несколько групп "юнкерсов". Их прикрывали десятки "мессеров". Да, бой будет ожесточенный.
Сафонов, как всегда, первым атаковал врага. Пилот гитлеровского бомбардировщика не смог уйти от его молниеносного удара. Задрав вверх правое крыло, "юнкерс" заскользил к земле и, перевернувшись, врезался в землю на опушке реденького леса. Вскоре вслед за ним еще четыре юнкерса, оставляя за собой плотную полосу черного дыма, рухнули вниз.
Потеряв ведущего, бомбардировщики заметались. Некоторые из них нырнули в облака. Но это было только началом. Спасаясь бегством, "юнкерсы" сбросили бомбы на свои же окопы.
На аэродром мы возвращались довольные победой.
Так началась моя партийная жизнь.
Кандидатский стаж для фронтовика был установлен в три месяца. Но для меня он удлинился в несколько раз из-за того, что я скитался по госпиталям. Наконец я возвратился на Север в свой родной полк.
Весна 1943 года принесла мне немало радостей. Я вновь летал, сражался, сбивал вражеские самолеты. В семье летчиков-сафоновцев я ощущал себя нужным и полезным человеком. Совсем счастливым почувствовал я себя, когда после десятого сбитого мною вражеского самолета на коротком собрании, опять же на летном поле, мне вручили партийный билет.
Вот уже более двадцати лет стараюсь всегда и во всем быть достойным высокого звания члена партии, созданной Лениным.
Нет для человека ничего дороже, чем партийный билет коммуниста! А для тех, кто получил заветную красную книжку в тяжелое для Родины время, на фронте, он ценен и дорог вдвойне.
Примечания
1
Высота бреющего полета от 25 до 100 метров от земли.