Бывший гитарист Metallica и основатель Megadeth, Дейв Мастейн впервые рассказывает о своей жизни в рок-н-ролле, наконец повествуя о внутренней истории двух самых влиятельных хэви-метал групп в мире. В настоящей книге, впервые за все время, Дейв Мастейн рассказывает историю двух крупнейших метал-групп в истории, истории, которая будет рассказана о жизни группы изнутри. Пионер движения трэш-метал, Metallica достигла международной известности в 1980-х, продав более 90 миллионов пластинок по всему миру, что делает их наиболее успешной трэш-метал группой вообще. И Megadeth, вторая наиболее успешная трэш-метал группа в мире, продали более 20 миллионов альбомов по всему миру, включая шесть следующих друг за другом платиновых альбомов. Но несмотря на их огромный совместный успех, между Дейвом и Metallica сложились плохие отношения. В апреле 1983 года, отчасти из-за пристрастия к алкоголю и отчасти из-за личностных конфликтов с основателями Хэтфилдом и Ульрихом, он был уволен и бесцеремонно высажен на станции Грейхаунд в Рочестере, штат Нью-Йорк, с обратным билетом до Лос-Анджелеса. Теперь, он наконец расскажет свою версию событий. Начиная с ранних, сумасшедших деньков с Metallica, до его разрыва с группой и управления Megadeth, Дейв видел и испытал все это. И теперь он рассказывает все это в поразительно откровенной, провокационной автобиографии.
Дэвид Скотт Мастейн: автобиография в стиле хэви-метал
(Внимание! В переводе присутствует нецензурная лексика)
Авторы : Дейв Мастейн при участии Джо Лейдена
Переводчик : Дмитрий Семёнов (; atheistd@gmail.com)
Информационная поддержка : megadeth.ru, metbash.ru, vk.com/megadeth_ru
Оригинал текста:
Эпиграф
Эта книга посвящается родителям, которым я обещал, что буду хорошо себя вести.
И всем тем, кто утверждал, что не буду…
Иди, иди, иди ко мне, моя маленькая други.
Только я не могу понять всего этого.
Старые дни мертвы, они канули в Лету.
За то, что было совершено мною в прошлом,
Я понес наказание. Я излечился.
- Алекс, "Заводной Апельсин"
Сожаления, не много их было…
- Сид Вишес, Sex Pistols
Примечание автора и переводчика
Некоторые имена и идентификационные данные были изменены с целью защитить конфиденциальность отдельных лиц. Фотография на странице 2 сделана Робом Шеем. Все фотографии в книге и вкладки иллюстраций любезно предоставлены данным автором, если не указано иное.
Переводчик оставляет за собой право распространять перевод на электронных ресурсах по своему усмотрению и разрешает копирование перевода сторонними ресурсами только в случае полного сохранения оригинального текста. Ресурсы, к которым обратился автор с просьбой удалить свой перевод, должны незамедлительно это сделать.
Пролог: C подковой в заднице
Фотография Дэниэла Гонзалеса Торисо
Хант, Техас, январь 2002
Если хотите добраться до самой сути, кажется, это книга - лучший источник из возможных, хотя я буду первым, кто согласится с тем, что суть всегда служила меняющейся целью в моей мрачной и извилистой, спид-металлической версии диккенсовской жизни.
Нищее, мимолетное детство? Да.
Жестокий отец-алкоголик? Да.
Мозговыносящие религиозные сумасшествия (в моем случае крайности Свидетелей Иеговы и Сатанизм)? Да.
Алкоголизм, наркомания, бездомность? Да, да, да.
Душераздирающие профессиональные и музыкальные неудачи? Да.
Реабилитация? Да (семнадцать раз, хотите - верьте, хотите - нет).
Балансирование на краю жизни и смерти? Да, и это тоже.
Джеймс Хэтфилд, который был одним из моих лучших друзей, близкий мне как брат, однажды отметил с некоторым скептицизмом, что должно быть я родился с подковой в заднице. Вот таким счастливым я был. И еще больше я счастлив тому, что до сих пор дышу после стольких звоночков. И должен признать, что в некотором роде он прав. Я был счастливым. Я был одаренным. Но вот какое дело с застрявшей в прямой кишке подковой: она еще и причиняет чертовскую боль. И вы никогда не забудете, что она там находится.
Так что вот он я, проходящий очередной период реабилитации, в местечке под названием Ла Хасиенда, в сердце девственного Техас-Хилл-Кантри. Оно находится всего в двухстах милях или около того от Форт-Уэрт, но разница огромная со всем его животноводческим хозяйством и летним лагерем для соседей. Ты концентрируешься на излечении…на том, чтобы тебе стало лучше. Физически, духовно, эмоционально. Как обычно, я выразил лишь умеренные ожидания и энтузиазм от этого. В конце концов, это не первое мое родео.
Видите ли, я узнал о том, как заливать глаза, о том, как принимать наркотики, как смешивать напитки, и о том, как уложить в постель противоположный пол в обществе Анонимных Алкоголиков в большей степени, чем в любом другом месте на земле.
Анонимные Алкоголики, и это справедливо в отношении большинства реабилитационных программ и центров реабилитации, это братство, и как все братья, входящие в состав братства, мы любим обмениваться историями. Это забавная возможность прославить свой опыт: нарко- и алкодиалоги, как они это называют. Одна из тех вещей, которые всегда беспокоили меня больше всего, это непрекращающееся стремление продемонстрировать свое превосходство. Ты рассказываешь свою историю, иногда обнажая свою душу, а парень рядом с тобой ухмыляется и говорит: "Эй, чувак, да я пролил больше, чем ты когда-либо принял".
"Да неужели?"
"Черт возьми, да".
"Ну, я принял немало, в таком случае ты должен быть придурком, едва передвигающим ноги".
По некоторым причинам взаимодействие такого рода никогда мне особо не помогало. Я никогда не чувствовал, что мне становится лучше, или что я становлюсь лучше как человек. Иногда мне становилось еще хуже. По иронии судьбы именно на собрании Анонимных Алкоголиков я впервые узнал о простоте получения обезболивающих через Интернет. В то время у меня не было особой необходимости в обезболивающих, однако одна женщина, рассказывавшая свою историю, упоминала о них, как о хорошем средстве для получения кайфа. Вскоре упаковки стали приходить ко мне домой, и я пробудил еще один наркотический ад. К тому времени я был всемирно известной рок-звездой, основателем, фронтменом, вокалистом, композитором и гитаристом (и де-факто главным руководителем) Мегадэт, одной из самых популярных групп в мире. У меня была жена и двое прекрасных детей, великолепный дом, машины, больше денег, чем я когда-либо мечтал. И я был готов бросить все это. Видите ли, реальность была иной: я был чертовски несчастен - я устал от дороги, споров с членами группы, непомерных требований менеджмента и руководителей звукозаписывающих компаний, одиночества в одурманенной наркотиками жизни. И, как всегда, я был неспособен понять, что то, чем я владел, было намного важнее того, чего у меня не было.
Удовольствие от написания песен и возможность играть музыку, поддерживавшие мое существование столько голодных лет, мало-помалу иссякли. Теперь я просто чувствовал себя опустошенным.
Поэтому я отправился в Хант, штат Техас, надеясь, что на этот раз смена обстановки пойдет мне на пользу. Или не надеясь. Не заботясь ни о чем. Не думая ни о чем, за исключением того, что мне требовалась помощь, чтобы избавиться от болеутоляющих. А что до длительного изменения поведения? Ну, это было не на первом месте в моем списке приоритетов.
А дальше произошло вот что. В самом начале своего пребывания я бродил, пытаясь отдохнуть. Помню, как упал на стул, забросив свою левую руку за спину, пытаясь свернуться калачиком и уснуть. Следующее, что знаю - я просыпаюсь, вытаскивая себя из двадцатиминутной дремы, и когда я пытаюсь встать на ноги, что-то тянет меня назад, как будто я пристегнут к креслу или что-то вроде того. Затем я понимаю, что произошло на самом деле: моя рука застыла, и она до сих пор висит на спинке стула. Я смеюсь и снова пытаюсь поднять свою руку.
Ничего не происходит.
Еще раз.
Опять ничего.
Я повторяю это движение (или попытки движения) еще несколько раз, пока, наконец, не прибегаю к помощи своей правой руки, чтобы поднять свою левую руку со стула. В тот момент, когда я ее отпускаю, она падает набок, бесполезно болтаясь, и я ощущаю покалывание от плеча до кончиков пальцев. После пары минут некоторые ощущения возвращаются к моему плечу, и затем и к части моего предплечья. Но рука остается мертвой, будто полностью обколотая Новокаином. Я продолжаю трясти ее, растирать ее, хлопать по ней, пока она лежит на стуле. Но рука немая. Проходит десять минут. Пятнадцать. Я пытаюсь сжать ее в кулак, но пальцы не слушаются. Я выбегаю из двери, бегу по коридору. Мое дыхание затруднено, отчасти потому что я под кайфом и нахожусь не в форме, но еще и потому, что до усрачки напуган. Я врываюсь в комнату медицинских сестер, прижимая левую руку правой. Я кричу что-то о том, что заснул и не чувствую руку. Медсестра пытается меня успокоить. Она предполагает, и небезосновательно, что это всего лишь часть процесса выздоровления - беспокойство и дискомфорт - обычное явление в реабилитации. Но на сей раз это не так.
Это нечто иное.
Через двадцать четыре часа я буду далеко от Ла Хасиенда, сидя в офисе хирурга-ортопеда, который будет проводить рукой по моим бицепсам и вниз по предплечью, тщательно прослеживая путь нерва и объясняя, что нерв был чудовищно зажат, словно соломинка, прижатая гранью стакана. Когда циркуляция крови нарушена таким образом, объясняет он, нерв повреждается, иногда он просто теряет свою силу и прекращает свою работу.
"Сколько потребуется времени, чтобы ко мне вернулась чувствительность руки?" спрашиваю я.
"У вас около 80 % в течение пары месяцев…возможно четырех-шести".
"А что с остальными 20-ю?"
Он пожимает плечами. Мужчина типичный техасец, весь в движении.
"Тяжело сказать" - говорит он, растягивая слова.
Наступает пауза. Еще раз, нервно, я пытаюсь сжать свои пальцы в кулак, но пальцы не слушаются. Это моя левая рука, та, что бегает по всему грифу. Та рука, которая делает всю тяжелую творческую работу. Манимейкер, как мы говорим в музыкальном бизнесе.
"А как насчет того, чтобы играть на гитаре?" спрашиваю я, не особенно желая услышать его ответ.
Док делает глубокий вдох, и медленно выдыхает. "О…не думаю, что вам стоит на это рассчитывать".
"До какого времени?"
Он смотрит на меня пристальным взглядом. Прицеливается. Затем попадает в яблочко. "Ну…никогда".
Вот так все и было. Смертельный выстрел. Я не могу дышать, не могу собраться с мыслями. Но каким-то образом в моем мозгу возникает громкое и ясное сообщение: это конец Мегадэт…
Конец моей карьеры…конец музыки.
Конец жизни в моем понимании.
Глава 1: Дорогой папочка
"Чтобы больше этого дерьма в моем доме не было! Ты понял?"
Моя первая фотография с отцом и сестрой Дебби
Пролистайте стопку школьных фотоальбомов моего детства или юности, и зачастую вы найдете один из тех серых силуэтов или, быть может, большой вопросительный знак или большой алый знак на фотоальбомах, там, где должно располагаться мое фото. Как и многие дети, переходящие из одной школы в другую, из города в город, я часто отсутствовал на занятиях и таким образом стал кем-то вроде фантома, угрюмой, рыжеволосой тайны, как для своих одноклассников, так и для учителей.
Путешествие по стране началось в Ла-Меса, штат Калифорния, летом 1961 года. Именно там я родился, хотя возможно я был задуман в Техасе, где мои родители жили в течение последних стадий своего бурного брака. На самом деле существовали две семьи: моим сестрам Мишель и Сьюзен было восемнадцать и пятнадцать лет соответственно, к тому времени как я появился на свет (я всегда считал их скорее своими тетями, чем сестрами); моей сестре Дебби было три года. Не знаю точно, что случилось спустя все эти годы между двумя группами детей. Я знаю точно, что жизнь развалилась во многих отношениях, и в конце концов моей матери пришлось самой себя обеспечивать, а мой отец стал в некотором роде призрачной фигурой. Исключительно из практической точки зрения Джон Мастейн исчез из моей жизни к тому времени, как мне исполнилось четыре года, когда мои родители окончательно развелись. Отец, насколько я это понимаю, однажды был очень умным и успешным человеком, дружил с головой и руки у него росли откуда нужно, и эти навыки помогли ему достичь позиции руководителя филиала Банка Америки. Оттуда он переехал в корпорацию NCR (National Cash Register), и когда NCR перешла от механической к электрической технологии, папа остался не у дел. Поскольку сфера его деятельности сузилась, то и его доход естественно упал. Я не могу сказать точно, касались ли его неудачи увеличившихся проблем с алкоголем или алкоголь стал причиной его профессиональных неудачи. Ясно было одно: человек, управлявший хозяйством в 1961 году, был не тем человеком, который женился на моей матери. Многое из того, что я знаю об отце, было передано мне в виде страшилок моими старшими
Дэвид Скотт Мастейн, родился 13 сентября 1961
сестрами - историй о жестокости и общем безумном характере совершавшихся поступков под пеленой алкоголизма. Я склонен верить, что многие их утверждения не соответствуют действительности. Существуют снимки, кроющиеся в глубине моего сознания, воспоминания о том, как я сидел на колене у отца, смотря телевизор, чувствуя щетину на его щеках, запах алкоголя в его дыхании. У меня нет воспоминаний, чтобы он не пил, знаете, а, например, играл со мной в мяч на заднем дворе, учил меня ездить на велосипеде или что-нибудь в этом роде. Однако не сохранилось у меня и особо жестоких его образов.
Хотя, постойте, есть один - однажды я гулял по улице, играя со своим соседом, и по какой-то причине отец пошел прогуляться по проезжей части, чтобы забрать меня домой. Он был зол, он кричал, хотя я не помню точных слов, которые он использовал. Что-то о том, что я опоздал. Что я хорошо помню, так это вид пассатижей в его руке. Пассатижи похожи на плоскогубцы, только большего размера, и по какой-то причине я думаю, моему отцу показалось, что они были нужны ему, чтобы загнать домой своего четырехлетнего сына. Или, может быть, он работал над чем-то в гараже и забыл отложить их в сторону перед тем, как отправиться на поиски меня. Независимо от причины, пассатижи вскоре отхватывали большой кусочек от раковины моего уха. Помню, как я кричал, а отец, казалось, не замечал этого. Он тащил меня вниз по улице, не ослабевая свою хватку, даже когда я споткнулся и упал, а потом поднялся на ноги, стараясь идти с ним в ногу, надеясь, что мое ухо не выскочит из своего гнезда. (У ушей есть гнезда? Я был маленьким ребенком, откуда мне было знать?)
На протяжении многих лет я защищал имя своего отца от обвинений в насилии, которыми швырялись в него мои сестры. Но должен признать, этот конкретный случай не служит ему оправданием. Он не отражает действий трезвого, любящего папочки, не так ли? Но "трезвый" это важное слово в данном высказывании. Мне лучше знать, чем другим, что люди под влиянием алкоголя способны к невыразимо дурному поведению.
Мой отец был алкоголиком; я склонен верить, что алкоголь не делал его злым. Скорее, слабым человеком, который совершал плохие поступки. Но у меня есть и другие воспоминания. Воспоминания о добром человеке, курящим трубку, читающим газету и зовущим меня, чтобы поцеловать его на ночь.