6
На следующее утро я вернулся в овраг вместе с моими шестью гарвальцами. Повсеместно в Кумаоне мясо сероу считается большим деликатесом, а так как погибшее животное было в отличном состоянии, оно могло послужить желанным добавлением к рациону моих людей. Оставив гарвальцев снимать с сероу шкуру, я направился к месту, откуда накануне повернул назад. Там я увидел, что на холме есть еще два глубоких и узких ущелья. Поскольку тигрица могла уйти любым из них, я решил обследовать оба и начал с ближайшего. Но, поднявшись по нему на несколько сотен ярдов, я обнаружил, что стороны ущелья слишком круты даже для нераненого тигра и что кончается оно отвесным обрывом высотой футов в тридцать, где во время муссонных дождей, очевидно, образуется водопад. Я вернулся обратно и крикнул находившимся неподалеку людям, чтобы они разожгли костер и вскипятили воду для чая.
Направляясь осматривать второе ущелье на левой стороне холма, я увидел звериную тропу. На ней остались частично смытые вчерашним дождем отпечатки лап тигрицы. Неподалеку от тропы находилась большая скала. Подойдя поближе, я заметил возле нее впадину. Сухие листья в этой впадине были примяты и кое-где покрыты сгустками запекшейся крови. Тигрица, вероятно, пришла сюда после падения с обрыва часов сорок назад и ушла только что, услышав, как я кричал людям, чтобы они вскипятили чайник.
У каждого тигра свой нрав, поэтому нельзя предугадать, что сделает тот или иной раненый зверь при приближении человека. Трудно также сказать, в продолжение какого времени после ранения он будет представлять угрозу для тех, кто его потревожит. Однажды я видел, как тигр, убегая, сильно порезал заднюю лапу, но уже через пять минут после этого напал с расстояния в целых сто ярдов. А другой тигр, зализывая в течение многих часов очень болезненную рану, подпускал к себе противника на несколько футов, даже не пытаясь его отогнать. Еще сложнее предугадать, как поведет себя раненый тигр-людоед. Его нападение может быть вызвано не только тем, что человек побеспокоил его своим приближением, но и желанием, если рана не внутренняя, добыть пищу. Вообще тигры, исключая раненых и людоедов, очень добродушны. Если бы это было не так, тысячи людей не могли бы работать в джунглях, где зачастую тигры встречаются чуть ли не на каждом шагу, а такие, как я, не могли бы годами бродить по лесам пешком без всякого для себя вреда. Иногда какой-нибудь тигр протестует, когда слишком близко подходят к его детенышам или добыче, которую он стережет. Протест этот неизменно выражается рычанием; если оно не производит должного впечатления, за ним следуют короткие броски, сопровождаемые грозным ревом. Но если не помогают и такие предупреждения, тогда уж вина за любое полученное увечье полностью ложится на незваного гостя. Несколько лет назад со мной произошел случай, подтверждающий мое убеждение, что у тигров добродушный нрав.
Как-то вечером моя сестра Мэгги и я ловили рыбу на реке Боар в трех милях от нашего дома в Каладхунги. Я поймал уже двух небольших махсиров, сидел на скале и курил. Внезапно появился Джофф Гопкинс на слоне (позднее он стал начальником Управления охраны лесов штата Уттар-Прадеш). Он ожидал приезда друзей, а так как к столу не хватало мяса, вооружившись винтовкой 240-го калибра, направился подстрелить каркера или павлина. Поскольку мы наловили уже достаточно рыбы, то приняли предложение Джоффа поехать с ним поискать дичь. Мэгги и я сели на слона. Перебравшись через реку, я показал погонщику, куда идти. Местность была покрыта низкой травой и зарослями дикой сливы. Вскоре под одним из деревьев я заметил мертвого читала. Остановив слона, я спрыгнул на землю, чтобы выяснить причину смерти животного. Это оказалась старая самка, умершая сутки назад. Так как на ней не было видно следов насилия, я решил, что она погибла от укуса змеи. Я уже повернулся, собираясь уходить, но тут заметил на траве каплю свежей крови, которая показывала, что животное, потерявшее ее, направлялось в сторону от мертвого читала. Осмотрев траву немного дальше, я увидел еще одно пятно. Озадаченный этим свежим кровавым следом, я стал искать, куда он ведет, дав знак погонщику направлять слона за мной. След тянулся по траве на расстоянии шестидесяти или семидесяти ярдов и кончался у густых кустов высотой около пяти футов. Пройдя вплотную к кустарнику, я обеими руками - моя удочка осталась на слоне - широко раздвинул кусты. Головой ко мне прямо у меня под руками лежал тигр и ел читала-самца с бархатистыми рогами. Когда я раздвинул кусты, тигр поднял голову и посмотрел на меня; его глаза яснее всяких слов говорили: "Ого! Черт возьми!" Точь-в-точь то же самое сказал тогда себе и я. К счастью, ошеломленный неожиданностью, я застыл на месте, - должно быть, потому что мое сердце перестало биться. Тигр, лежавший так близко, что ему ничего не стоило протянуть лапу и ударить меня по голове, взглянул мне прямо в глаза, затем одним плавным и грациозным движением поднялся, повернулся и скрылся в росших позади него кустах. Читала тигр убил в зарослях дикой сливы незадолго до нашего появления. Перенося добычу в укрытие, он прошел мимо мертвой самки и оставил кровавый след, который и привел меня к нему. Трое людей, сидевших на слоне, не видели тигра до тех пор, пока он, прыгнув, не показался над кустами. Тогда погонщик в ужасе закричал:
- Осторожно, саиб! Тигр!
* * *
Снова упустив тигрицу, я присоединился к своим гарвальцам. Пока они разрезали тушу сероу, чтобы ее удобнее было нести, я напился чаю. Затем мы вместе вернулись к впадине возле скалы, где была найдена запекшаяся кровь. Эти люди неоднократно сопровождали меня во время охоты; увидев столько крови на листьях, они единодушно высказали мнение, что у тигрицы внутренняя рана и что она, несомненно, умрет через несколько часов. С этим я не мог согласиться, так как знал, что рана ее неглубока, и если дать тигрице время оправиться, труднее будет ее выследить.
Если вы хотите получить некоторое представление о местности, которую нам предстояло обследовать в тот день, вообразите себе склон крутого холма, прорезанный узким и глубоким ущельем. Склон справа от ущелья покрывал довольно густой лес без подлеска, слева - густые заросли молодого бамбука, орляка и разного рода кусты.
Я решил, что моим людям лучше пройти на правую сторону ущелья и, чтобы не терять меня из виду, влезть там на самое высокое дерево. Если же им понадобится привлечь мое внимание - свистнуть; горцы, как некоторые мальчишки, очень искусно свистят сквозь зубы. На той стороне ущелья они будут в полной безопасности, так как тигрице там негде укрыться. Следы показывали, что, покинув впадину возле большой скалы, она направилась левой стороной ущелья вверх по холму. Туда я за нею и последовал.
Я уже как-то говорил о том, что по учебникам джунгли не изучишь. Знание джунглей приобретается постепенно, и процесс их познания бесконечен. То же самое относится и к выслеживанию зверей. Всякий раз имеешь дело с разными животными и иными обстоятельствами, благодаря чему этот прием охоты - один из наиболее волнующих и интересных. Существует два общепринятых способа выслеживания: первый - идти по следу, на котором есть кровь, второй - по следу, на котором крови нет. Иногда мне удавалось обнаружить раненое животное, наблюдая за полетом мясных мух или питающихся мясом птиц. Из двух упомянутых способов слежки первый - более надежный. Но поскольку раны не всегда кровоточат, раненых животных приходится зачастую разыскивать по следам, которые они оставляют на земле, либо по примятой или сломанной растительности. Выслеживать зверя может быть легко или трудно в зависимости от характера почвы, а также от того, с каким животным имеешь дело: с копытным или с таким, у которого мягкие лапы.
Когда тигрица, услышав мой голос, покинула впадину, ее рана уже не кровоточила, а гнойных выделений (очевидно, рана начала нарывать) было недостаточно, чтобы проследить ее путь. Поэтому оставалось одно: разыскивать людоеда либо по отпечаткам лап, либо по следам на растительности. В той местности, где мы находились, это не составляло особого труда, но требовало много времени, что было выгодно для тигрицы, ибо чем дольше продолжалось бы преследование, тем больше шансов было бы у нее оправиться от раны и тем меньше шансов оставалось бы у меня найти зверя. Сказывалось напряжение последних дней, и я чувствовал себя очень усталым.
Первые сто ярдов след вел через невысокий, по колено, орляк. На этом участке выслеживать тигрицу было легко, она шла более или менее прямо. За орляком начинались густые заросли молодого бамбука. Я почти не сомневался, что она залегла в них. На выстрел я не рассчитывал, потому что бесшумно пробираться сквозь переплетавшийся бамбук было невозможно, разве только тигрица сама выдаст себя, напав на меня. Когда я прошел половину чащи, закричал каркер. Значит, тигрица куда-то направлялась, по-видимому влево, на какой-нибудь открытый участок, так как крик каркера доносился все время с одного и того же места. Я вернулся обратно и обошел заросли слева, но не обнаружил там никакого открытого участка и, как выяснилось, не приблизился к кричавшему каркеру. Вскоре он замолчал. Тут подняли гомон фазаны калиджи. Тигрица все еще шла, но, как я ни прислушивался, поворачивая голову во все стороны, не мог определить направление ее движения.
Умение точно определить направление и расстояние до любого услышанного в джунглях звука - большое искусство. Я довел свое мастерство в этой области до совершенства, чем весьма гордился. Но в тот день я впервые, к своему великому огорчению, ясно осознал, что случившееся со мной несчастье лишило меня этого преимущества. Я понял, что мой слух не поможет мне больше избежать опасности, что я никогда не испытаю удовольствия снова слушать голоса обитателей джунглей, язык которых изучал долгие годы. Если бы мое второе ухо было здоровым! Но, к сожалению, много лет назад в результате "случайного" выстрела из ружья барабанная перепонка этого уха тоже пострадала. Теперь уж ничего не поделаешь. И хотя волей обстоятельств я оказался в невыгодном положении, все же не собирался допустить, чтобы тигр, будь то людоед или не людоед, получил какое-либо преимущество передо мной в борьбе, которая велась не на жизнь, а на смерть.
Я вернулся в орляк, чтобы попытаться там найти тигрицу, полагаясь уже только на свое зрение. В джунглях было много дичи: то тут, то там, указывая на присутствие тигрицы, неоднократно тревожно кричали замбар, каркер и лангур; несколько раз я слышал фазанов, соек и дроздов. Не обращая внимания на эти звуки, к которым обычно так жадно прислушивался, я шаг за шагом шел за тигрицей. Она поднималась на холм то прямо, то зигзагами - от одного укрытия к другому, делая частые передышки. Недалеко от вершины холма находилась открытая площадка шириной около ста ярдов, поросшая низкой жесткой травой. А еще выше - два участка густого кустарника, разделенных узким проходом, тянувшимся до самой вершины. В жесткой траве я потерял след. Тигрица знала, что за ней идут по пятам, и, конечно, хотела как можно меньше быть на виду. Кустарник, который находился справа от прохода, был ярдов на тридцать ближе, и я решил сначала осмотреть его.
На расстоянии ярда или двух от кустарника я услышал, как под тяжестью какого-то крупного животного треснула сухая ветка. В тот момент мне показалось, что звук донесся слева, и я повернул к другому участку кустарника. Это была моя вторая ошибка в тот день; первая - когда я крикнул людям, чтобы они вскипятили воду. Позднее мои люди рассказывали, что я перешел открытый участок сразу же за тигрицей и что в тот момент, как я повернул налево, она лежала на маленькой поляне в кустарнике справа на расстоянии нескольких ярдов от его края и, по-видимому, поджидала меня.
Не найдя в кустах слева никаких признаков тигрицы, я вернулся на открытое место и тут услышал свист людей. Они взобрались почти на самую верхушку дерева, росшего в нескольких сотнях ярдов направо от меня, и, когда я поднял руку в знак того, что вижу их, стали жестами показывать мне сначала вверх, затем вниз, давая знать, что тигрица скрылась за вершиной холма. Я быстро побежал по узкому проходу и, достигнув вершины, увидел, что противоположный склон холма совершенно голый, - недавно на нем выгорела трава. На золе, еще влажной от вчерашнего дождя, ясно отпечатались следы тигрицы. Склон полого спускался к ручью, тому самому, через который несколькими милями выше по течению я перебирался в день прибытия в Таллакот. У ручья тигрица остановилась, чтобы утолить жажду, потом перешла его и скрылась в чаще. Приближался вечер, я повернул обратно к вершине и дал знак моим людям идти ко мне.
От большой скалы, где я напал на след тигрицы, и до ручья было всего около четырех миль, а чтобы пройти это расстояние, мне понадобилось семь часов. Хотя день не принес победы, он был интересным и волнующим. Для меня потому, что, идя по следу тигрицы, мне приходилось все время быть начеку, остерегаясь возможного внезапного нападения раненого людоеда. Для моих гарвальцев тем, что они со своего дерева могли почти все время наблюдать и за тигрицей и за мной. Продолжался этот день долго, мы вышли из лагеря на рассвете, а вернулись обратно только в восемь часов вечера.
7
На следующее утро, пока мои люди завтракали, я занялся шкурами убитых тигров. Заново натянул их на колышки, а сырые места натер древесной золой и квасцами. Тигровые шкуры требуют массы забот. Если не удалить полностью жир и не обработать как следует губы, уши и подушки лап, шерсть начнет вылезать и шкура погибнет. Незадолго до полудня я закончил работу и вместе с четырьмя моими людьми - двое остались в лагере обрабатывать шкуру сероу - направился к месту, где накануне вечером прекратил преследование тигрицы.
Долина, где протекал ручей, была широкой, довольно ровной и тянулась с запада на восток. С левой ее стороны находился холм, по противоположному склону которого я вчера следовал за тигрицей, с правой - другой холм с дорогой на Танакпур. До появления людоеда часть долины между этими двумя холмами жители Таллакота использовали под пастбище, поэтому землю здесь вдоль и поперек пересекали проложенные скотом тропы и множество узких канав, прорытых дождевой водой. По долине в густых зарослях кустарников и деревьев были разбросаны различной величины поляны. Подходящая местность для охоты на замбара, каркера и медведя, чьи следы я нашел на тропах. Но вряд ли у кого-нибудь возникло бы желание охотиться здесь на тигра-людоеда. Долина хорошо просматривалась с холма, находившегося слева; я разместил своих людей на деревьях вдоль гребня с интервалом в двести ярдов друг от друга. Они должны были наблюдать за местностью и, если понадобится, оказать мне помощь. Затем я отправился туда, где прошлым вечером прекратил преследование тигрицы.
Я ранил тигрицу 7 апреля, то есть три дня назад. Как правило, в течение суток после ранения тигр считается неопасным, так как он предпочитает не нападать. Но многое зависит от характера ранения и нрава зверя. Если рана легкая, то при приближении человека тигр обычно уходит. Однако при тяжелом ранении он может представлять угрозу в течение нескольких дней. Я не знал, какого рода рана у тигрицы, но, поскольку накануне она не сделала ни единой попытки напасть на меня, решил пренебречь тем, что она ранена, и рассматривать ее лишь как людоеда, причем очень голодного - она ничего не ела с того самого дня, как убила женщину, тело которой разделила со своими детенышами.
Там, где тигрица перебралась через ручей, проходила прорытая дождевыми водами канава шириной три и глубиной два фута. Вверх по этой канаве, которую с обеих сторон обступал густой кустарник, она и направилась. Идя по ее следу, я вышел к тропе, проложенной скотом, и обнаружил, что тигрица свернула по ней направо. В трехстах ярдах от поворота росло дерево с густой кроной, под ним она провела ночь. Ее мучила боль, она металась, но на листьях, где она лежала, не осталось ни крови, ни гноя. Далее я шел уже по свежему следу, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не попасть в засаду, устроенную мне тигрицей. До вечера, выслеживая ее, я проделал несколько миль по тропам и водосточным канавам, но не увидел даже кончика ее хвоста. На закате я собрал своих людей. По возвращении в лагерь они рассказали, что могли следить за передвижением тигрицы в джунглях по тревожным крикам животных и птиц, но увидеть ее им тоже не удалось.
Когда во время охоты на нераненого тигра-людоеда идешь против ветра, больше всего следует остерегаться нападения сзади и, но в меньшей мере, с флангов. Если ветер дует сзади, опасность угрожает с флангов. При ветре справа уязвимы левая сторона и спина, при ветре слева - правая сторона и опять-таки спина. Опасность подвергнуться нападению спереди невелика. На опыте я убедился, что здоровые тигры, людоеды они или нет, предпочитают так не поступать. Обычно тигры-людоеды нападают на свою жертву с расстояния, которое могут покрыть одним прыжком. Именно поэтому с ними справиться труднее, чем с ранеными тиграми; последние неизменно нападают с более далекого расстояния, скажем ярдов в десять - двадцать, а иногда и в сто. В первом случае необходимо действовать в течение доли секунды, во втором есть время поднять винтовку и прицелиться. Но так или иначе, реагировать всегда нужно быстро, при этом обычно сопровождаешь выстрел горячей мольбой, чтобы унция или две свинца остановили несущуюся на тебя махину из мяса и костей весом в несколько сотен фунтов.
Я знал, что рана не позволит тигрице напасть одним прыжком и, если держаться от нее на достаточном расстоянии, можно чувствовать себя в относительной безопасности. Не следовало, однако, забывать, что за четыре дня, прошедшие после того, как я видел ее в последний раз, она могла оправиться от раны. Поэтому утром 11 апреля, отправляясь снова выслеживать тигрицу, я решил держаться подальше от скал, кустов и деревьев, за которыми, поджидая меня, она могла бы залечь.