В тот раз я остановился неподалеку от Манголиа-Кхатта - скотоводческой фермы в двадцати милях от Каладхунги. Как-то утром во время позднего завтрака я услышал отдаленный звон колокольчиков на шее у буйволов. Еще раньше, тем же утром, возвращаясь в лагерь после съемок фильма о леопарде, я проходил через стадо буйволов численностью около ста пятидесяти голов, которые разбрелись по широкому полю, поросшему травой тараи. Поле пересекал полувысохший ручеек с едва сочившейся водой. На дне ручья я увидел свежие следы тигра и тигрицы. По неистовому звону колокольчиков было ясно, что стадо буйволов в панике несется к ферме, и, вливаясь в этот перезвон, слышался колокольчик отставшего животного. Люди на ферме (их было человек десять) сейчас же подняли тревогу, начали кричать и стучать бидонами. Звон одинокого колокольчика смолк, а охваченное паникой стадо продолжало мчаться до тех пор, пока не достигло фермы.
Вскоре после того, как шум прекратился, я услышал два выстрела. Подойдя к ферме, чтобы разобраться, в чем дело, я увидел молодого европейца с ружьем в руках и индийцев, окруживших распростертого на земле буйвола. Европеец объяснил мне, что он служит в компании по производству пищевых продуктов в Изатнагаре и что он разговаривал с людьми на ферме, когда послышался отдаленный звон колокольчиков. По мере того как звук приближался, они услышали также сердитый рев тигра. Поскольку я был дальше, рев тигра до меня не долетал. Испугавшись, что тигр ворвется на ферму, они стали стрелять и греметь жестяными бидонами. Когда стадо приблизилось, оказалось, что один из буйволов истекал кровью и, по словам людей с фермы, ему ничем нельзя было помочь. Европеец попросил разрешения застрелить животное, чтобы прекратить его мучения, и, получив согласие, убил буйвола двумя выстрелами в голову.
Застреленный буйвол был еще молодым и в отличном состоянии, и скотоводы, вероятно, были правы, когда говорили мне, что он был одним из лучших в стаде. Я никогда не видел жертву нападения тигра в таком прекрасном состоянии, поэтому тщательно осмотрел тушу.
Ни на шее, ни на глотке буйвола не было ни единой отметины зубов или когтей, но на спине тигриные когти оставили не менее полусотни глубоких ран. Некоторые из них были оставлены тигром, когда его голова была обращена вперед, к голове буйвола, другие, напротив, когда он повернулся к хвосту. В то время, когда тигр "ехал" на обезумевшем животном, он вырвал и съел около пяти фунтов мяса из холки и от десяти до пятнадцати фунтов из задней части туши.
Вернувшись в лагерь, я вооружился тяжелой винтовкой, направился по следам буйволов и обнаружил, что их паническое бегство началось у дальнего края ручья, в котором я видел тигриные следы. Но трава здесь, к сожалению, была высотой по плечо, поэтому я не мог воссоздать происходившее или найти ключ к разгадке, как тигр оказался на спине буйвола, которого он, видимо, не собирался убивать, о чем свидетельствует отсутствие следов от когтей на шее и глотке животного. Досадно, конечно, что я не сумел восстановить картину событий, и что еще обидней - это был единственный случай, когда тигр "ехал" на животном, да еще и жрал в это время несчастную жертву.
Следы у ручья рассказали, что оба тигра были уже взрослыми хищниками, да и не было случая, чтобы молодой и неопытный тигр попытался сделать подобное; кроме того, молодой тигр не отважился бы приблизиться к стаду буйволов в десять часов утра или, коли на то пошло, в любое другое время.
2
Ивлин Джилл, сын моего старого приятеля Гарри Джилла, был одним из наиболее страстных коллекционеров бабочек, которых я знавал. Как-то он заезжал в Найни-Тал, и в разговоре я обмолвился, что видел на Повальгарской дороге бабочку с переливающимися ярко-красными пятнами на верхних крылышках. Ивлин сказал, что он никогда не встречал таких бабочек, и умолял меня добыть ему одну.
Несколькими месяцами позже я стоял лагерем в Сандни-Гага, в трех милях от Повальгара. Я пытался снять фильм о поединках читалов-самцов, - в то время как раз был период, когда на равнине Сандни-Гага можно было одновременно наблюдать несколько подобных схваток. Однажды утром, рано позавтракав, я решил попробовать отыскать экземпляр обещанной Ивлину бабочки и отправился в путь, захватив с собой сачок для ловли. В сотне ярдов от моей палатки проходила лесная дорога, связывавшая Каладхунги с Повальгаром. В протянувшейся на милю вдоль дороги лощине была лужа, куда приходили валяться замбары. Здесь-то я и надеялся поймать бабочку.
Этой лесной дорогой редко пользовались люди, а в обступившем ее лесу водилось много дичи. Было очень интересно идти по ней ранним утром, поскольку на плотной глинистой поверхности, покрытой тонким слоем пыли, отпечатывались следы всех животных, проходивших по дороге или пересекавших ее ночью. Опытный глаз неосознанно отметит мельчайшие детали следов на дороге или на звериной тропе, и вовсе не нужно всякий раз останавливаться у каждого отпечатка, чтобы определить вид животного (или животных), его размер и направление движения. К примеру, дикобраз, выскочивший на дорогу неподалеку от того места, где я сам на нее вышел, определенно испугался чего-то в джунглях справа от дороги и, развернувшись, стремительно кинулся назад. Причина его испуга становится ясна уже через несколько ярдов - дорогу справа налево пересек медведь. Войдя в джунгли по левую сторону дороги, медведь нарушил покой свиньи и небольшого стада читалов, поэтому они, в свою очередь, бросились через дорогу. Немного дальше самец замбара вышел из джунглей с правой стороны и пятьдесят ярдов шел по дороге, объедая кустарник, почесал рога о молодое деревце и затем ушел в джунгли. Неподалеку от этого места четырехрогая антилопа с малышом-одногодком вышла на дорогу. Детеныш, чьи отпечатки копытцев были не больше, чем ногти ребенка, скакал по дороге до тех пор, пока мамаша чего-то не испугалась. После этого, промчавшись вместе по дороге еще несколько ярдов, они скрылись в джунглях. В этом месте дорога изгибалась, и на повороте остались следы гиены, которая вышла, потопталась на месте, а затем вернулась туда, откуда пришла.
Читая знаки на дороге и слушая птиц (а Сандни-Гага не только самое прекрасное место на сотни миль вокруг, но вдобавок славится еще и разнообразием обитающих здесь птиц), я прошел полмили, пока не дошел до того места, где дорога была высечена прямо в скале. Здесь поверхность была слишком твердой, чтобы на ней могли остаться следы. Я прошел еще немного, как вдруг мое внимание привлекла странная отметина на дороге. Это была небольшая борозда в три дюйма длиной и глубиной, в том месте, где она начиналась, в два дюйма. Располагалась она под прямым углом к дороге. Борозда могла быть оставлена посохом с железным наконечником, но за последние двадцать четыре часа никто из людей не проходил здесь, а отметина была сделана не более чем двенадцать часов назад. И опять же, если бы это сделал человек, борозда прошла бы параллельно, а не под прямым углом к дороге, имевшей в этом месте четырнадцать футов ширины. Высота откоса справа была около десяти футов, но зато с левой стороны значительно меньшей. По земле, выброшенной из борозды, можно было предположить, что тот, кто это сделал, шел справа налево.
Убедившись, что эту борозду оставил не человек, я пришел к заключению, что этот след мог оставить только острый кончик рога читала или молодого замбара. Предположить, что олень спрыгнул с крутого откоса и неудачно приземлился, было бы нелогично, потому что, хотя земля и была изрыта копытами животных, отходивших от звериной тропы, все же поблизости от этой борозды не было оленьих следов. Окончательный вывод, сделанный мной - по борозде как единственному ключу к этой тайне, - заключался в том, что след был оставлен рогом мертвого оленя, и случилось это, когда тигр спрыгнул с откоса с оленем в пасти. В том, что на дороге не осталось никаких следов, не было ничего необычного, потому что и тигры и леопарды всегда, пересекая дорогу с жертвой в пасти, стараются нести ее повыше, чтобы не прикасаться к земле, и я думаю, это делается для того, чтобы не оставался запах, по которому их могут выследить медведи, гиены и шакалы.
Чтобы проверить правильность своих умозаключений, я пересек дорогу и посмотрел вниз по склону горы. Не было видно никаких следов, но в кустарнике в двадцати футах ниже по склону, на высоте около четырех футов я увидел что-то, блестевшее на листве в лучах утреннего солнца; спустившись вниз, чтобы понять, что это такое, я увидел большую каплю крови, даже еще не совсем засохшую. С этого места было легко проследить, что было дальше, и в пятидесяти ярдах ниже под прикрытием небольшого дерева, среди густого кустарника, я обнаружил жертву - читала-самца с такими рогами, что многие охотники захотели бы иметь подобный трофей. Тигр не мог рисковать своей добычей, от которой он уже отъел всю заднюю часть, - ведь ее могли обнаружить птицы или звери, поэтому он наскреб сухих листьев и веточек, собрав их с довольно большого участка, и засыпал ими свою жертву. Когда тигр так делает, это указывает на то, что его нет поблизости и он не лежит рядом, не сводя глаз с добычи.
Фред Андерсон и Хьюиш Эди рассказывали мне о крупном тигре, обитавшем в этой местности, которого миссис (а теперь леди) Андерсон окрестила Повальгарским холостяком. Долгое время я хотел увидеть этого знаменитого тигра, которого все охотники в провинции старались убить и который, как я знал, жил в глубоком овраге, начинавшемся недалеко от той пыльной полянки, где, как я заметил, любили валяться замбары. Поскольку рядом с жертвой не было никаких отпечатков, по которым я мог бы идентифицировать тигра, убившего читала, мне пришло в голову, что, вполне возможно, убитый олень был собственностью Холостяка. А если это так, мне предоставился реальный шанс убедиться, действительно ли он так огромен, как о нем говорят.
Узенькая прогалина, начинавшаяся неподалеку от жертвы, спускалась на сотню ярдов к небольшому ручью. За ручьем был участок, густо заросший диким лаймом. Если Холостяк не отправился в свой овраг, то скорее всего он залег под покровом этих зарослей, поэтому я решил попытаться дождаться, когда тигр вернется к своей добыче. Я поднялся к дороге и засыпал свой белый сачок, которым ловил бабочек, опавшими листьями. Ширина прогалины в этом месте составляла около десяти футов, примерно на таком же расстоянии от ее правого края находилось дерево, под которым лежал убитый читал. А на противоположном, левом, ее крае напротив жертвы был сухой пень, почти полностью скрытый лианами. Прежде всего я убедился в том, что в этом пне нет дупел, где могли бы скрываться змеи, затем отгреб от его основания сухие листья, чтобы не встретиться со скорпионами, и наконец устроился поудобнее на земле спиной к пню. Читал, лежавший в тридцати футах отсюда, был хорошо виден. Хорошо просматривалась вплоть до самого ручья и прогалина, на дальней стороне которой стайка обезьян поедала ягоды дерева пипал.
Закончив все эти приготовления, я закричал, подражая реву леопарда. Случалось, леопарды (когда это, конечно, не представляло для них опасности) пожирали добычу тигров, и, естественно, тем это не нравилось. Поэтому я подумал, что если тигр меня услышит и примет мой крик за рев настоящего леопарда, то подойдет к прогалине. А рассмотрев его хорошенько, я как-нибудь обнаружу свое присутствие и потом улизну. Обезьяны отреагировали на мой крик, издав сигнал тревоги, а три из них взобрались на ветвь, отходившую от ствола дерева пипал под прямым углом на высоте около сорока футов над землей. Сигнал, поданный обезьянами, был мне на руку, хотя и длился только минуту или около того, поскольку меня они не видели. Если тигр был поблизости, крики обезьян подтвердили бы зверю, что его добычей собирается поживиться леопард. Я продолжал следить за тремя обезьянами и вскоре увидел, что одна из них повернулась, вглядываясь в джунгли за спиной, закивала головой и затем издала сигнал опасности. Минуту спустя и остальные две принялись кричать и вместе с еще несколькими обезьянами вскарабкались на более высокие ветки. Несомненно, тигр был рядом. Я очень пожалел, что не захватил с собой камеру, поскольку можно было заснять отличные кадры с изображением шествующего по прогалине тигра, освещенного лучами играющего в водах ручья и в листве дерева пипал солнца, и стайки встревоженных обезьян, сидящих на ветвях этого дерева…
Однако, как обычно бывает в подобных случаях, тигр повел себя совсем иначе, чем я ожидал. Он не показывался довольно долго, и я уже стал опасаться, что тигр пойдет за своей добычей прямо мимо меня, но тут увидел, как он мелькнул в прыжке через ручей и исчез в густых джунглях на правой его стороне. По-видимому, оценив ситуацию еще в кустарнике над ручьем, тигр решил, что если он пойдет по прогалине, то леопард его заметит. Поэтому он решил подобраться к своей добыче незаметно, не сомневаясь, что встретит вора около нее. Меня, собственно, это устраивало, хотя при таком раскладе тигр должен был оказаться от меня на меньшем расстоянии, чем мне хотелось бы.
Земля была покрыта сухими листьями, но тигр шел так тихо, что я ничего не услышал. Вновь я увидел его уже стоящим над убитым читалом, но, к моему замешательству, перед моими глазами был не Холостяк, а огромная тигрица. И при благоприятных обстоятельствах на нрав тигрицы нельзя полагаться, а уж эти-то вовсе не были "благоприятными", потому что я расположился слишком близко к ее добыче, и, кроме того, было весьма вероятно, что в зарослях лайма у нее остались детеныши. Если так, то мое появление рядом с добычей должно было ее взбесить. Правда, если бы она ушла тем же путем, что и подкралась, то все бы обошлось. Но тигрица поступила по-другому. Удовлетворившись тем, что леопард не тронул ее добычу, она вышла на прогалину, сократив наполовину расстояние между нами. Минута тянулась бесконечно, тигрица застыла в нерешительности, в то время как я затаил дыхание и, прикрыв глаза, подсматривал через щелочку, а затем спокойно спустилась по прогалине к ручью, легла в него, напилась и исчезла в густых зарослях.
В обоих этих случаях, которые я только что описал, начиная расследование, я понятия не имел о сути преступления. Именно полная неожиданность результатов, к которым тебя подводит маленькая зацепка, превращает детективное расследование в джунглях в интересное и захватывающее занятие.
Мало кто может сочинить достаточно занятный детективный роман, но те, чьи глаза способны видеть нечто большее, чем просто дорогу у себя под ногами, те, кто не думает, что знают все заранее, хотя на самом деле знают лишь некоторые детали, - все они смогут стать участниками увлекательных детективных расследований в джунглях.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Когда мне исполнилось десять лет, меня посчитали достаточно взрослым для того, чтобы я поступил в кадетскую школу военных стрелков-волонтеров в Найни-Тале. В те дни волонтерство, то есть добровольная служба в армии, было популярно в Индии и считалось очень серьезным занятием. Все здоровые мальчики и молодые мужчины с гордостью и наслаждением шли в армию. Наш батальон, состоявший из четырех кадетских рот и одной роты курсантов более старшего возраста, имел численность в пятьсот человек, что для шеститысячного населения означало, что волонтером был каждый двенадцатый.
Начальник нашей роты, в которой было семьдесят мальчиков, был одновременно и командиром кадетской роты численностью пятьдесят человек. Обладатель этого двойного поста был отставной военный. Самым страстным - и достойным одобрения - его стремлением было сделать свою роту лучшей в батальоне, и, чтобы удовлетворить его честолюбие, мы, маленькие мальчики, страдали, и страдали жестоко. Дважды в неделю мы проходили строевое обучение на школьной спортивной площадке, и один раз нас муштровали вместе с остальными четырьмя ротами на плацу, устроенном на ровном месте на берегу озера Найни-Тал.
Не было случая, чтобы наш капитан проглядел чей-либо промах - и все ошибки на учебном плацу нам приходилось искупать после вечерних занятий. Обычно он брал четырехфутовую палку и занимал исходный рубеж в четырех футах от того, кого избирал своей жертвой… Мы называли его "Смертельный Дик" из-за меткости ударов. Уж не знаю, заключал ли он пари сам с собой, но мы-то, ребята, ставили об заклад игральные шарики, колпачки от ручек, перочинные ножи, а иногда и полученное на завтрак печенье, что в девяти случаях из десяти наш командир припечатает палкой точно по тому же месту, что и накануне, а то и за неделю до этого. И если случалось, что новичок рисковал принимать такое пари, он всегда проигрывал. Кадеты трех остальных рот горячо оспаривали нашу репутацию наиболее вымуштрованных, но им и в голову не приходило посягать на безупречность нашего обмундирования. И это было вполне обоснованно, поскольку всякий раз, прежде чем маршировать на плацу с другими ротами, мы проходили тщательный осмотр, в ходе которого выявлялись мельчайшие небрежности, как-то: грязь под ногтями или пылинка на форме.
Наша форма (а она год за годом переходила по наследству) была сшита из темно-синей саржи. Качество ткани позволяло выдерживать самые плохие погодные условия, но она натирала кожу, не говоря о том, что на ней была заметна любая пылинка. Мало того, что форма была жаркая и неудобная - полагавшийся к ней защитный шлем, такой же поношенный, как она, был еще хуже. Сделанное из какого-то тяжелого прессованного материала, это орудие пытки было увенчано четырехдюймовым металлическим шипом. Резьбовое крепление шипа выступало на дюйм, а то и больше, во внутреннюю часть шлема. Чтобы шип не просверлил нам в голове дырку, его покрывала бумажная прокладка. На голове шлем фиксировался с помощью проходившей под подбородком тяжелой металлической застежки, крепившейся на жестком кожаном ремне, и надетый, он охватывал голову, как тиски. После трех часов муштры под палящим солнцем мало кто из нас возвращался с площадки без ужасной головной боли, что очень затрудняло повторение выученных накануне уроков. В результате в дни строевой подготовки четырехфутовая трость употреблялась намного чаще, чем в другие.
В один из таких дней на квартирах наш батальон инспектировал приехавший офицер высокого ранга. После часа огневой подготовки, марша и контрмарша батальон походным порядком прибыл к стрельбищу Сука-Тал, устроенному на дне высохшего озера. Здесь кадетские роты расположили на склоне горы, в то время как рота старших курсантов демонстрировала прибывшему инспектору свою стрельбу из винтовки "Мартини-450". Наш батальон славился лучшими в Индии стрелками, и каждый его солдат старался не ударить в грязь лицом. Мишень, стоявшая на каменной платформе, была изготовлена из тяжелого листового железа, и эксперты могли по звуку ударившей в железо пули сказать, попала ли она в центр мишени или ударилась о ее край.