- По закону я обязан выслать вас на материк, в Охотск. Оттуда вы проследуете в Верхоянский острог. Суровые места, должен вам сказать. Зимой там от мороза трескаются лиственницы, снизу доверху. С вашей горячей кровью вы в Верхоянске года не протянете. Чахотка обеспечена.
- Судьба! - воскликнул испанец. - Я готов.
- Но есть и другой выход. Квалья, переходите к нам на службу. У нас на Лотарях…
- В нашей русской Лотарингии… - не удержался Дивов.**
Предав земле погибших, описав Оруторо - и пошарив по нему в поисках клада, - Лотарев направил бриг, принявший имя пакетбота, далее на юг по цепи гористых островов.
Лейтенант расположился в комфортабельной каюте покойного Ван-Флиссингена, с интересом изучая его морские карты и судовой журнал "Маврициуса". Судя по всему, голландец был контрабандистом, продавал ост-индские товары в испанских колониях Америки, не брезговал пиратством и работорговлей, а порой разведывал острова в этой части океана. Его корабль был построен из тика, твёрдого как железо и не поддающегося гниению - лучше трофея не придумаешь.
С точки зрения законности поступок Лотарева был небезупречен - голландские историки до сих пор нудят, что-де русский лейтенант силой отнял у их соотечественника и славу, и открытия, и жизнь, - однако записи Ван-Флиссингена о дележе добычи, включая рабов, так живо напоминали песню "Там дуванит дуван воровская артель", а его наложница-испанка выглядела так бледно и забито, что Лотарев решил про себя: "Я прав!" Мы добавим: "Наш парень всегда прав".
В поисках золотого клада (возможно, не избегая популярных тогда методов Тайной канцелярии) он открыл всю цепь Переливных островов.
Умеренный морской климат, на юге П.о. близкий к субтропическому. Тёплое З (Северо-Тихоокеанское) течение. Ветры января - ССВ, июля - Ю. Средние температуры: в январе –3 °C на С., +5 °C на Ю.; в июле - соотв. +17 °C и +24 °C. На средних и южных П.о. - широколиственные леса (дуб, бук, клён), встречаются также хвойные леса из японской криптомерии, кипарисов и сосны. В горах выше границы леса - заросли рододендрона, кедровый стланик, верещатники, субальпийские и альпийские луга.
"Следовало взять с собой Сердечко" - думал Лотарев, разглядывая в подзорную трубу зелёный остров Коробок. Он убедился, что ряпунцы и ситанцы (они сознавали себя единым народом, сингу-тара) высоко ставят женщин и прислушиваются к их мнению. Лейтенант уже встречался с тем, когда ниспой рода или селения была женщина. Удивительные нравы!
Впрочем, он хорошо овладел языком айнов, умел ладить с ними и терпимо относился к их божкам-камуи. Было бы глупо рассориться с туземцами, тем более - воевать. Ряпунцы далеко и метко били стрелами (в том числе отравленными), бегали проворно, словно скаковые кони, ловко плавали на байдарах и умели днями укрываться под водой, дыша через тростинку. Похвальбу о том, что они могут напускать туман, Лотарев всерьёз не принимал.
Но как относиться к их россказням, будто пять южных Переливных занимают фуре сисам, хитрые инородцы, древние как само море?
"Мы к ним не ходим! Они охряные, красные, дышат водой. Их покойники живут в холмах, они лазят в холмы за советом. Плохие люди. Чёрные с запада возили красным серебро" - и всё в том же роде, и чем дальше, тем запутанней.
- Шлюпки на воду, - распорядился Лотарев. - К высадке!
От Коробка до брига было три морских мили, погода стояла тихая - ни пловца, ни байдары с берега. Но вдруг в воде забелело пятно, по плечи всплыл светловолосый парень, оглядел "Святого Андрея" и людей, замерших у фальшборта, после чего без всплеска, без вдоха погрузился и пропал.
Лейтенант, лично бывший свидетелем, поспешно и взволнованно записал: "Ручаюсь, то был не тюлень, не морская корова, открытая Стеллером, а всамделишный человек, сколь я успел заметить - стройного и сильного сложения, сходный с архангелогородским или каргопольским мужиком, но имеющий черты лица, чем-то подобные аннамитским".
На дворе был 1749 год. Только что кончилась война за австрийское наследство и внедрилось кесарево сечение, прежде бывшее под церковным запретом. Мария Терезия отменила процессы против ведьм; берлинский аптекарь Маркграф впервые обратил внимание на высокое содержание сахара в свёкле; во Франции начали выпускать часы типа "брегет"; начались раскопки Помпей; 1500 английских солдат отравились рыбой на острове Родригес (из-за чего сорвался захват Маврикия), а в будущих США (по свидетельству Г. Ф. Лавкрафта) от браков с некими полинезийцами начали рождаться дети с чешуёй, очень любящие воду.
В Петров пост его превосходительство Константин Викентьевич получил запрос Володихина: что делать с 1247-ю вольными поселенцами, оказавшимися на Лотарях "Божьим промыслом"?
- Это саке, - была первая реакция Бенедиктова. - Плохое, вредное для рассудка саке.
Но тысяча двести с лишком душ - не шутка, даже если они с луны свалились.
- Сергей Петрович пишет, что они опытны в морских промыслах, знают ветра и течения, прекрасные пловцы и ныряльщики, - совещался наместник с заместителем. - Но вот это… "бывают под водой час и долее" - явное преувеличение. Это же не индийские факиры! И какой прок от их умения?
- Жемчужный лов, - кратко молвил заместитель. - Сбор кораллов и перламутровых раковин.**
2. Промышленники
Моя задача - найти и тщательно описать этих невиданных животных. Как их убить, ободрать и сожрать - это уже ваши проблемы.
Георг Стеллер, натуралист
Октябрь 1787 года
- Какие милые дети! - восхитился капитан в розовом камзоле с золотыми обшлагами. Сначала он погладил по голове вихрастого исчерна-рыжего мальчишку, а потом девочку-малявку - светло-рыжая и конопатая, она ничуть не боялась чужого человека со шпагой. Продолжала грызть ноготь, моргая лазурными глазками. Чего пугаться? Рядом батька, его сабля тяжелее.
Капитана звали Жан Франсуа де Гало де Лаперуз. Ему было поручено нанести на карту берега Тихого океана и найти Северо-Западный проход.
Батьку рыжей конопушки прежде звали Патрик Мэрфи, а ныне - Патрикей Яковлев сын Марфин. Он отвечал перед богом и государыней за прибыли казны и мир на острове.
Любуясь румяными детками коменданта, Лаперуз с горечью понимал, что Франция опоздала. За спиной рыжего верзилы он видел бревенчатый острожек со сторожевой вышкой, где плескался по ветру русский флаг с орлом.
Португальцы были правы. Острова Исла-дель-Арменьо существуют, но у них теперь другое имя - Переливные. Как гласит пословица: "Кто нашёл, того и будет".
Чуть позади коменданта стояла - с большим достоинством, - молодая женщина, великолепная брюнетка с чуть раскосыми карими глазами. Дав детям поглазеть на приезжих, она тихо позвала их, произнося какие-то варварские имена - Mit’ka, Liska.
- Мы прибыли с мирными намерениями, - заверил коменданта Лаперуз, а командир "Астролябии" де Лангль пояснил:
- У нас научная миссия.
- Разведка, - кивнул Патрикей с пониманием.
- Вы заблуждаетесь. Мы были на Камчатке, в Петропавловске, где встречались с главой вашей администрации. Он выдал нам рекомендательные письма…
- Извольте предъявить, - сухо молвил рыжий.
Пока ирландец вчитывался, де Лангль счёл уместным заметить:
- Эти моря - уже не белое пятно на карте. Здесь ведётся оживлённая торговля, плавает много судов разных стран.
- Да - если говорить о лазутчиках, браконьерах и пиратах.
- Но почему только о них? Скажем, в Петропавловске мы склонили головы у могилы Чарлза Кларка, славного командира "Дискавери".
- Слава богу, одним англичанином меньше, - зло усмехнулся Патрикей. - Незачем пускаться в плаванье с чахоткой, вдобавок отсидев за братца в долговой тюрьме. Уж здесь-то я могу говорить о них всё, что думаю!
Оба француза воевали против британцев на море и понимали чувства ирландца.
За обедом - а угощать здесь умели, - гости разговорились. Коснулись даже личного.
- Патрик, вы скоро десять лет как прозябаете на отшибе от мира. Вы не преступник, а китобой, потерпевший крушение - можете смело вернуться домой… вместе с нами.
- Хотите добыть языка, по-казачьи? - подмигнул хмельной комендант. - Нет уж, месье - лучше быть русским в России, чем ирландцем в Ирландии.
- А дикие порядки? рабство, кнут? - просвещённый Лаперуз напирал.
- В Англии вешают чаще, чем тут, за куда меньшие проступки. Кто я там? простой моряк. А здесь, - Партикей огляделся, словно окидывая синим взглядом остров, - я лорд! У меня отряд казаков, пушки, ружья… и Таня, - он привлёк свою кареглазую, обнимая за талию. Женщина улыбалась - смущённо, ласково и снисходительно. - Кстати, её братья правят островами к северу. Их, Лотаревых, целая династия. Так что плывите без меня, месье! Я устал от большого моря, а море устало от меня, раз вышвырнуло сюда. Главное - угадать момент, чтоб вовремя сойти на сушу и остаться.
- Здесь не Россия, всё слишком зыбко, - намекнул Лаперуз. - Судьба переменчива, как море. Острова часто меняют владельцев…
- Знаете, чем Русь похожа на Ирландию? - неожиданно спросил Патрикей.
- Чем же?
- Она там, где наступила нога русского. Мне это сходство по душе.
"Буссоль" и "Астролябия" уплыли на зюйд-ост. Сидя в каюте под качающейся лампой, Лаперуз записывал в дневник:
"Оказалось, этот внешне беспечный человек на деле упорен и стоек. Мне довелось узнать, что незадолго до нашей встречи он с казаками выдержал штурм разъярённого войска туземцев, именуемых кумаре, а жена, сидя рядом у амбразуры, заряжала и подавала ему ружья. Когда же Патрик был ранен, она сама встала к бойнице и стреляла, в то время как ружьями занимался мальчик Mit’ka. Она взяла саблю и пистолеты мужа, руководила карательной экспедицей…"
Жан Франсуа не угадал момент и продолжал испытывать терпение моря. Даже серьёзнейший намёк судьбы - когда в том же году, два месяца спустя, на островах Мануа в стычке с аборигенами погиб де Лангль, - не вразумил его. Наконец, бурной ночью корабли Лаперуза наскочили на рифы у Ваникоро, и море поставило точку в его судьбе. Вместе с ним ушёл на дно чарующий, изящный образ милой Франции, вскоре погрузившийся в кровавую трясину революции.
А остров Рурукес - самый южный в цепи Переливных, - жил, овеваемый тёплыми солёными ветрами, а годы шли, а дети коменданта подрастали, и выросли из них - Боже, спаси и сохрани! - два сапога пара, неукротимый Митяй Марфин и рыжая как чёрт Лиза, Лиса Патрикеевна.
Путь на юг
Покойный де Лангль был прав - белые пятна быстро стирались с карты. С 1573 года по "пути Урданеты" начались регулярные рейсы манильских галеонов, появились пираты. После 1750-го контрабандная торговля с испанской Америкой стала поистине международной, а затем в Тихом океане начался китобойный промысел.
Русские в Охотске и Петропавловске едва успели сколотить судёнышки, чтобы распространить своё влияние на острова, поскольку тут было что взять.
Сочно цвела тундра, ярко пестрели сопки и долины. Артели на побережье добывали морского бобра, а в море-океане, за полуденным маревом, охотники промышляли кита. У жироварни выстроились бочки, ящики наполнялись китовым усом. Объевшись багровой китятины, валялись сонные собаки. В бухте Матери Тамары пахло рыбой и ворванью.
Мариинский Порт на Пойнамушире ждал судов из Ново-Архангельска, которые повезут в Кантон драгоценные шкурки, сорокаведёрные бочки с жиром и пудовые ящики с гибким усом. С юга шли корабли из России - до грот-бом-брамселя отполоскавшись ледяной водой у мыса Горн и перевалив пекло экватора, парусники несли в Русскую Океанию новых поселенцев.
- Это ничего, господа, что у нас тундра! - веселился Володихин, приняв чарочку горячительного. - Зато мы обеспечиваем приток капиталов, - он потёр мясистыми пальцами воображаемые монеты. - У Александрова-Паланского морской бобр не водится, и рыбы там не густо. Без тех долларов и соверенов, которые стекаются к Пойнамуширу, ел бы Бенедиктов репу с постным маслом, а не печёнки райских птичек в винном соусе…**
Айнов, заселявших островную гряду с севера, и помянутых кумар (они звали себя куамарет), в каменном веке ушедших на южные Переливы под натиском жёлтой расы, разделял вовсе не этнический барьер: все они были белыми, известными науке как австронезийцы - "южные островитяне". Границей стала… температура воды. По 40° с.ш. проходит тёплое течение Куросио; здесь растворимость кислорода в воде падает, и продуктивность морской фауны снижается.
По той же причине власти - иркутский генерал-губернатор, начальник Камчатки, а затем правление Российско-Американской компании, - отводили северным островам роль промысловых угодий, а южные считали сырьевой и продуктовой базой Русской Океании.
На Патрика Мэрфи валились всё новые и новые заботы. Камчатские начальники слали распоряжения - завести солеварню, устроить железоплавильный завод, обратить кумар в православную веру, внедрить хлебопашество, "кокорузу" и картошку, взимать с инородцев ясак, расплодить коров и лошадей.
С кораблей сходили какие-то цинготные людишки, падали на колени и крестились на сторожевую вышку:
- Господи, наконец-то доплыли! Где у вас церква? Ох, светло-то как, привольно! А сколько земли дадут - под огород, под пашню? Мы русалку в море видели - вот те крест! - и чудо-юдо кита. Нешто его едят? он - божья рыба, он Иону в чреве содержал.
Патрикей Яковлевич садился и строчил в Петропавловск: "Потребно: жести белой на церковный купол… меди котельной… гвоздей корабельных от 4 до 8 дюймов… кос-горбуш… белил свинцовых… наковален больших… плоскогубцев… рому… пороху… Иеромонах грамотный - 1 штука".
Подумал, счистил и переписал - 2 штуки! Мало ли что, запас не помешает. Рурукес велик: больше полсотни миль в длину, пятнадцать шириной, кумар четыре с лишним тысячи, из них крещёных - сотни три, и те…
- …Куда дели преподобного Пафнутия? - с рыком наседал ирландец, рука на сабле.
- Ах, светлый русский капитан! - кланялись кумаре. - Твой колдун-борода ушёл на солнце. Христос позвал его пить ягодную брагу. Теперь он наш кух - святой мертвец. Оставь его, пусть он тут лежит! От куха много пользы - свиней умножает, на картошку дышит. Мы над ним вколотим крестовину.
Кумарские борзые свиньи осквернили прах Пафнутия, разрыли его и частично съели, начиная с ног. На шее преподобного была ременная удавка.
- Никто куха не давил. Он сам. Стремился к солнцу.
Троих заложников повесили в острожке, но монаха не вернёшь. Значит, пиши владыке: "Волей Божьею помре. Для церковного устроения потребно…"
Да, лучше - 2 штуки. Пусть духовно окормляют острова. Обоим по лодке - и плывите, Бог с вами!
Явился бриг "Полтава", американской постройки, а там - Иисусе! - свояченицы с чадами, служанками, телохранителями-казаками и подарками. Клан Лотаревых в гости прибыл. Таня с Лисой встречает и целует, Митяй заправляет прислугой - куда табак, куда горох, куда муку. Сводят по сходням якутских лошадок, тянут коров - не выше северных оленей.
Напоследок спускается с борта монашек - глаза святые, голубые, бородка светлая, к груди прижата Библия, сзади крещёный камчадал гнётся под грузом багажа.
- Новый колдун-борода, - умилялись кумаре. - Может, кухом будет.
Рыжая Лиса, увидев его, чуть не задохнулась - до того в сердце вник, - и, разгоревшись глазами, с поклоном к нему, поёт:
- Благословите. Как ваше святое имечко?
Монах потупился, смущённый жаркой внешностью Лисы:
- Тихон…
- …с того свету спихан, - возник рядом зоркий Митяй. - Батюшка, велите Лизке ехать со мной на промыслы. Там женский глаз нужен, а тут от него грех один.
- А не грех девице по морю с мужиками разъезжать?! - яростно возопила Лизавета.
- Готовь припасы для похода. - Патрикей был строг. - Столько женщин в доме я не вынесу. А ты, брат преподобный, займёшь келью Пафнутия. У того пять духовных дочерей осталось безутешных, до сих пор там подметают.
Лиса металась из магазина в пакгауз, указывая, что складывать в дорогу. Сама ввинчивала кремни в ружья, щёлкала курками и для пробы привозного пороха стреляла в чурбак, воображая, что этого голова Митяя. Напоследок всадила в чурбак острогу - нА тебе! - да так, что два кумарина выдёргивали.
Всего и удалось на Тихона полюбоваться, что при богослужении. Однако на душе улеглось - голос у преподобного оказался девичий, жесты несмелые, манеры робкие. Так вот девушки порою ошибаются, если их вовремя не оттащить.
Перед отъездом удили с братом, став на камни у скального склона, над которым высился сосновый лес. Приплыв сюда и затащив на берег лодку, Митяй из вежливости поднялся на склон, проведать келью Тихона. Тот без устали молился на открытом воздухе.
- Идёмте рыбачить, брат преподобный! Апостолы - и те рыбу ловили. Вам - к столу прибавок, всем - мирная утеха.
- Апостолы ловили сетью, а на уду ловит диавол, - назидательно ответил Тихон.
- Нейдёт? - спросила Лиса. - Может, ты плохо звал?
- Куда ж лучше!.. Ну его, пустосвята. Замолился в пень, света не видит. Лизка, что ты в нём нашла?.. Замуж пора, в девках засиделась.
- Сам-то - жених обомшелый. Кого ждёшь - королевну гавайскую?
Ругались беззлобно, как у брата с сестрой водится. Рыба шла, грузно брякалась на галечник, упруго билась и сулила навар. Между тем Тихон растворялся в упоительном блаженстве среди сосен и бил поклоны по уставу. Огонь из надворного очага переметнулся на хворост, а дальше плеснул по ветвям и пошёл полыхать, развеваясь на ветру.
- Горим! - завопили в кумарском селении. - Колдун-борода лес палит!
Плечистый вождь встал в середине с русским топором:
- Лес не тушить - от руки колдуна всё свято. Идём его кухом делать!
Насчёт куха монаха просветили, поэтому при виде туземцев Тихон заметался. Вверху трещало пламя, озаряя всё окрест кельи, словно на празднике духов.
- На солнце! - свирепо напали кумаре, сграбастав Тихона множеством рук - вот-вот растреплют, как собаки тряпку. - Бог заждался! Курган навалим, мягко будешь спать!
Монах упирался, вопия: "Ироды! Что делаете?!" Его подняли и понесли, уворачиваясь от горящих веток. Ощутив, что смерть близка, Тихон стал взывать к небу:
- Христианския кончины живота моего непостыдны, и добраго ответа на Страшном Судищи прошу!
- Поёт! Поёт, милый! - радовался люд. - А кух Пафнутий чёрными словами лаялся…
- Покаяния отверзи ми двери! - крикнул монах, когда его кидали со склона, и закувыркался. Митяй с Лисой оглянулись - ох! морской ветер относил голоса и дым, но теперь они увидели уходящий дымный полог и скопище кумар на склоне.
Тихон упал удачно, тотчас вскочил и бросился к лодке. Сроду Митяй не наблюдал, чтобы человек так быстро столкнул лодку на воду и так сильно грёб вёслами.