Но войны в гораздо большей степени хотела Англия. Прозорливый Ришельё готовился дать ей отпор, срочно сколачивая военный флот и поддерживая дружественные отношения с Голландией. Фламандец Питер Пауль Рубенс, художник и дипломат, работал над заключением союза между Лондоном и Мадридом; Ришельё приказал французскому послу в Мадриде господину дю Фаржи склонить Оливареса к союзу с Францией. Переговоры длились месяц, с 20 марта по 20 апреля 1627 года. Через год после подписания Монсонского договора католический и христианнейший короли сплотились против Альбиона - к великой радости французской "партии святош". Людовик XIII и его главный министр не обольщались насчет искренности этого союза, но лицемерный друг казался им лучше открытого врага, тем более что во Франции со дня на день ждали высадки английского десанта, поскольку ларошельцы, несмотря на все увещевания, отправили посольство в Лондон, чтобы просить Карла I силой добиться от Людовика XIII выполнения обещания срыть форт Пор-Луи. С начала года английские корабли по приказу короля перехватывали все французские суда в открытом море.
В начале июня королевскую семью постигло горе, которое, однако, позволило Людовику XIII вздохнуть с облегчением: супруга Гастона, родив 29 мая дочь, которую назвали Анной Марией Луизой, шесть дней спустя скончалась в Лувре двадцати одного года от роду. Но в любом случае, девочка не могла претендовать на престол. Именно об этом в первую очередь подумал Людовик. Те же мысли пришли в голову и Марии Медичи, которая сразу начала подбирать младшему сыну новую невесту. Однако Гастон успел привязаться к супруге, умной и красивой женщине, и сильно горевал об утрате. Матери он заявил, что женится вновь, только если ему доверят командование войсками под Ла-Рошелью, ведь всем давно ясно, что война на пороге. Король дал согласие, однако приставил к брату герцога Ангулемского.
На войну срочно требовались деньги, и Ришельё под свою ответственность занял у друзей больше миллиона ливров. (В 1627–1629 годах займы у богатых людей составляли около 18 миллионов ливров ежегодно, то есть 40 процентов всех доходов, и шли на содержание армии.) Эта мера оказалась очень своевременной: 27 июня 1627 года пять английских эскадр - 98 кораблей - вышли из Портсмута и устремились к острову Ре, который удерживал небольшой гарнизон под командованием Туара; рядом с ним были два старших брата. Защитникам острова предстояло иметь дело с семью полками - пехотой и конницей. Уже 30 июня об отплытии флота стало известно в Париже. В это время Роган вновь собирал войска в Лангедоке, а во французскую столицу доставили манифест Бекингема, в котором сообщалось, что цель экспедиции - заставить Людовика XIII сдержать обещания, данные его подданным-гугенотам, и оказать помощь Ла-Рошели.
Флотилией командовал сам Бекингем; Людовик немедленно собрался и выступил навстречу своему врагу. Однако в Вильруа короля свалила лихорадка: его бил озноб, голова раскалывалась, он жаловался на колотье в боку. Возможно, дали себя знать последствия воспаления легких, которым он переболел во время похода в Лангедок. Как часто бывало, болезнь усугубилась расстройством кишечника - надо полагать, на нервной почве. В таком состоянии король не мог ехать дальше. По совету врачей министры решили даже не сообщать ему новости, чтобы не расстраивать, и взяли управление страной на себя, согласовав этот вопрос с королевой-матерью. В Сентонж выехали Ришельё и Шомберг: один занимался флотом, другой - армией.
Во вторник 20 июля английские корабли показались в виду острова Ре; через день на оба французских форта, Сен-Мартен и Ла-Пре, обрушился вражеский огонь; англичане высадили десант. После ожесточенного боя, потеряв шесть десятков офицеров, в том числе родного брата Роллена де Сен-Бонне, Туара был вынужден отступить в Сен-Мартен-де-Ре. Потери неприятеля составили около пятисот человек. 27 июля на город двинулись восемь тысяч англичан; Туара заперся в форте Сен-Мартен, оставив около сотни солдат в форте Ла-Пре. Бекингем осадил крепость; англичане хозяйничали на острове, безжалостно обращаясь с жителями обоего пола.
В августе Людовику стало лучше; отныне в приказах, рассылаемых армии, значилось: "Составлено в присутствии короля в Вильруа". Людовик даже хотел выехать в Ла-Рошель, но врачи решительно этому воспротивились. 19 августа он уехал в Версаль, а оттуда в Сен-Жермен.
В начале сентября Туара удалось послать весточку о себе. Троим солдатам Шампанского полка вручили по шифрованной записке, спрятанной в запечатанную воском жестяную гильзу. Повесив их на шеи и обмотав головы рубахами на манер тюрбана, смельчаки попытались преодолеть вплавь пролив, отделявший остров Ре от материка. Их заметили англичане и бросились в погоню. Один утонул; другой, изнемогая, решил сдаться, но его пристрелили; только Пьер Ланье, умевший хорошо нырять, добрался до суши - искусанный рыбами, замерзший и совершенно обессилевший. Он выполз на берег у мельницы в двух километрах от форта Пор-Луи, куда его отвез оказавшийся поблизости крестьянин. Одетый в одну лишь рубашку, Ланье предстал перед герцогом Ангулемским и передал ему шифровку: Туара писал, что, не имея ни продовольствия, ни самого необходимого, ему с солдатами остается лишь один выход - умереть на службе королю. "Если Вы хотите спасти этот форт, пришлите плоскодонки, самое позднее 8 октября, ибо вечером 9-го мы все умрем с голоду". Людовик XIII наградил отважного пловца, назначив ему пенсию в 100 экю.
Ришельё вызвал плоскодонки из Байонны и оснастил их в Ле-Сабль-д’Олоне. Уже 7 сентября, между двумя и тремя часами ночи, 13 лодок причалили к берегу под стенами форта Сен-Мартен и выгрузили провиант и боеприпасы.
Чтобы помешать англичанам завладеть Ла-Рошелью, надо было действовать на упреждение - самим осадить город. Шомберг и Марильяк предлагали это еще в начале лета; теперь и кардинал осознал, насколько осада необходима. По приказу короля герцог Ангулемский расположил свои войска вокруг мятежного города и начал земляные работы, чтобы прервать его сообщение с остальным миром.
Население Ла-Рошели тогда составляло 27 тысяч жителей. Буржуа и королевские чиновники были против английского вторжения, прекрасно понимая, чем оно грозит; чернь, моряки и пасторы, наоборот, ждали англичан; к ним примкнули и местные дворяне - "по идейным соображениям". 10 сентября в пять часов вечера ларошельцы открыли огонь по землекопам; Пор-Луи ответил выстрелами. Так началась война.
Пятнадцатого сентября, чувствуя себя совершенно здоровым, Людовик объявил о скором отъезде на фронт. На время своего отсутствия он поручил Марии Медичи управлять областями к северу от Луары, опираясь на советы статс-секретаря де Бюльона. 25-го числа он выехал к армии, и 7 октября Ришельё встречал его в Партене́. Через пять дней оба были под Ла-Рошелью: Людовик остановился в Этре, Ришельё - в небольшом замке Пон-де-ла-Пьер, Марильяк и прочие министры худо-бедно разместились в деревушке Ла-Жарн, а Гастон остановил свой выбор на Дампьере. Он был раздосадован приездом брата, поскольку теперь уже никто не принимал его всерьез.
Короля сопровождал новый фаворит Клод де Рувруа, граф де Расс. Сын вельможи из Пикардии, разоренного Религиозными войнами, он состоял в пажах при Малой королевской конюшне (там содержались лошади, кареты и носилки для повседневного и личного использования). Граф был моложе Людовика XIII на шесть лет и сумел завоевать его дружбу, придумав, как во время охоты менять королевских лошадей, чтобы седоку не приходилось спешиваться: свежего скакуна подводили в обратном направлении, и король, вынув ногу из стремени, разом перемахивал на него, разворачивал и продолжал погоню за оленем. Это усовершенствование, а также умение трубить в рог, не пуская в него слюну, принесло "клопенышу", как презрительно прозвал его Бассомпьер, должность главного королевского егеря, а затем - капитана замка Сен-Жермен. В 1627 году он возглавил Малую королевскую конюшню.
А дела Туара были совсем плохи. Второй его брат Поль был убит пушечным ядром. В первых числах октября, решив, что его уже никто не спасет, Туара даже начал переговоры с Бекингемом об условиях капитуляции. Но тут, наконец, подул благоприятный ветер, и 7 октября, воспользовавшись сильным приливом в новолуние, целых 35 плоскодонок устремились к острову Ре; на них было больше восьмисот солдат с офицерами. Англичане их окружили и сильно потрепали, но двадцати пяти лодкам удалось прорваться и к четырем часам утра достичь форта Сен-Мартен, куда они привезли муку, вино, тушеную треску и овощи, окорока и солонину, а также одежду и обувь - можно было продержаться дней сто! Гарнизон Ла-Пре пополнили; осажденные насмехались над неприятелем, который тщетно пытался штурмовать форт. Потерпев неудачу, англичане целую неделю ничего не предпринимали. Пора было с ними кончать: Ришельё и Шомберг решили отправить на остров крупные силы, чтобы вышибить захватчиков.
Кроме того, нужно было воспрепятствовать объединению гугенотов. 4 октября 1627 года Людовик своей декларацией поручил Тулузскому парламенту начать судебный процесс против герцога и пэра де Рогана, лишенного неприкосновенности за государственную измену.
Принц Конде отправился воевать в Лангедок. "Нужно уничтожить гугенотов, - напутствовал его Ришельё. - Если мы сохраним Ре, это будет легко. Если мы его потеряем, это будет сложнее, но всё же возможно и необходимо как единственный способ восполнить потерю Ре. Иначе англичане и ларошельцы объединятся и усилятся. Сохраним мы Ре или потеряем, нужно перенести войну в Англию - только так мы помешаем англичанам вынести ее за пределы".
Королевские войска, осадившие Ла-Рошель, включали дюжину полков - чуть больше двенадцати тысяч солдат. Союзники-испанцы пообещали прислать 70 кораблей; те в самом деле достигли берегов Бретани, но не двигались оттуда под различными предлогами. Ришельё ждал подхода двух десятков кораблей из Голландии. Поскольку армии предстояло зазимовать на позициях, он заботился о том, чтобы у солдат было всё необходимое: по его совету король запросил у Парижа и других верных городов шерстяную одежду и обувь. Офицеры и унтер-офицеры получали жалованье каждые 40 дней, рядовые - каждую неделю, а хлеб им раздавали бесплатно. Вопреки обычаю жалованье солдатам выплачивали не через офицеров, а напрямую, во избежание воровства. Принимались санитарные меры. Расходы были огромные: только на флот тратилось 226 340 ливров в месяц, а в целом осада обошлась в 40 миллионов ливров. Однако грабить местное население запрещалось под угрозой сурового наказания. Солдатам было предписано слушать мессу; об их духовных нуждах заботились капуцины под руководством отца Жозефа.
Но какой смысл держать армию на суше, если Ла-Рошель нельзя блокировать с моря? Еще во время первой, неудачной осады 1621–1622 годов, которую вели герцог д’Эпернон и граф де Суассон, итальянский инженер Помпео Таргоне предложил перегородить доступ в порт плавучими батареями и понтонами, соединенными цепями. Он даже издал в 1622 году тринадцатистраничную брошюру на эту тему. 10 сентября инженер был принят герцогом Ангулемским и в октябре получил 40 тысяч экю на строительство своего сооружения, хотя, по его утверждению, эта сумма покрывала лишь треть намечавшихся расходов.
Тем временем 6 ноября англичане, в свою очередь, получили подкрепление и устроили штурм форта Сен-Мартен. Застать Туара врасплох не удалось: он загодя расставил своих людей по местам, снабдив их боеприпасами и объяснив каждому офицеру его задачу. Первая атака была отбита, но Бекингем предупредил, что не станет выслушивать никаких донесений, кроме одного - о взятии форта. Однако после двух часов ожесточенного боя англичане отступили, так и не добившись своего. В это время Людовик XIII, проведя военный совет, решил форсировать пролив, чтобы прийти на помощь Туара. Он намеревался лично возглавить войска. "Но это же будет бойня, сир!" - попытался урезонить его Шомберг. "Я знаю, - спокойно отвечал король, - потому и хочу идти туда. Я посылаю войска на бойню, только когда это действительно необходимо, и готов повести их за собой". Но члены Совета никак не могли допустить, чтобы монарх подвергал себя такой опасности. В бой бросили королевских мушкетеров под командованием капитана Монтале.
Ночью Шомберг во главе королевских войск пересек пролив и соединился с Туара, который сообщил ему, что противник отступает на остров Луа, соединенный дамбой с Ре. Оба устремились в преследование; неожиданно атакованные англичане потеряли 1500–1800 человек убитыми, в том числе пятерых полковников, трех подполковников, 250 капитанов и 20 знатных дворян. В качестве трофеев французы захватили четыре пушки и 60 знамен, которые Клод де Рувруа отвез в Париж и торжественно развесил под сводами собора Парижской Богоматери.
На следующий день Бекингем, потерявший в этой авантюре четыре из семи тысяч человек, вернулся на корабль и ждал лишь попутного ветра, чтобы отплыть к английским берегам. Рассказывают, что угол его каюты был переделан под маленькую часовенку и перед миниатюрным портретом Анны Австрийской теплилась лампадка…
Гастон, не согласный быть на вторых ролях, поставил старшему брату ультиматум: либо его назначают командующим армией, отправленной подавлять мятеж в Лангедоке, либо разрешают вернуться в Париж и жить там, как ему вздумается. Людовик согласился на последний вариант. Не желая обитать в Лувре, Месье поселился инкогнито на постоялом дворе и пустился во все тяжкие. Мария Медичи рассчитывала, что старший сын тоже вернется на зиму в столицу. В самом деле, ну что делать в холод в этом гнилом болоте… Но у Людовика еще продолжался деятельный период, и он лично руководил осадой. Она обещала быть долгой и трудной: жители устраивали дерзкие вылазки, нанося урон королевским войскам, и получали помощь с моря.
А сооружение заграждений вокруг Ла-Рошели всё не продвигалось - мешали дожди и нехватка денег. Таргоне обещал всё закончить через пять месяцев, а если не получится, в порту надо будет затопить корабли. 24 декабря деревянную эстакаду, выстроенную итальянцем, вдребезги разбили канониры Ла-Рошели, а волны разметали обломки. Ришельё больше и слышать не хотел о проекте Таргоне. Однако ему предложил свои услуги другой инженер, на сей раз француз Клеман Метезо, представитель известной династии архитекторов, обещавший завершить все работы за три месяца, причем за свой счет и лично собрав четыре тысячи рабочих. Он и подрядчик из Парижа Жан Тирио считали, что дамбу надо строить не из дерева, а из камня: вбить длинные опорные столбы от мыса Корей до форта Луи, соединить их наискось бревнами такого же размера, промежутки завалить большими камнями, скрепленными илом, в середине оставить небольшое отверстие для прохода воды во время приливов и отливов, а перед ним затопить набитые камнями корабли. Длина дамбы должна будет составить примерно 1400 метров, ширина в нижней части - 16 метров, а в верхней - восемь, высота же должна быть такой, чтобы вода не покрывала ее даже во время самого сильного прилива.
Ришельё несколько раз перечитал главу об осаде Тира из "Истории Александра Македонского" Квинта Курция Руфа и дал прочесть королю. Тир находился на острове. Его жители насмехались над солдатами Александра, таскавшими на себе тяжелые камни, осыпали их стрелами и ждали помощи от парфян; однако дамба была построена и город взят. Людовик дал согласие на строительство каменной дамбы, к которому привлекли солдат.
Тем не менее Таргоне продолжал свои усилия вплоть до середины февраля 1628 года. Все корабли, перехватываемые в море, плюс те, которые были построены в Бордо, Людовик велел затопить перед строящейся дамбой.
В конце декабря в Париже стало известно о кончине герцога Мантуанского, не оставившего наследников. Одним из претендентов на трон был герцог Карл де Невер, французский отпрыск дома Гонзага. У него оказалось немало соперников, в том числе герцог Савойский, герцогиня Лотарингская и принц Гуасталлы. Герцогство Мантуанское входило в сферу влияния Священной Римской империи, поэтому Мадрид и Вена намеревались оккупировать земли дома Гонзага и посадить на престол в Мантуе своего ставленника. В интересах Франции было вмешаться, но у Людовика XIII опять оказались связаны руки…
В январе в Ла-Рошель прибыл союзник Амброзио Спинола, осмотрелся на местности и сделал вывод: "Abrir la mano у certar el puerto" - "Раскрыть кошелек и закрыть порт". Людовик XIII принял его 29-го числа; он только-только оправился после нового приступа болезни, показавшегося настолько серьезным, что из Парижа вызвали Эроара. Верный врач, которому было уже почти 80 лет, всего-навсего подверг своего постоянного пациента очередному кровопусканию. Сделав последнюю отметку в своем дневнике, старик заболел сам и 8 февраля 1628 года скончался. "Он был мне еще очень нужен", - сокрушался Людовик. А тут еще и Клод де Рувруа был ранен в бедро во время вылазки в тыл врага… Король не находил в себе сил, чтобы остаться, но совесть не позволяла уехать. Как обычно, он обратился за советом к кардиналу. И, как обычно, Ришельё составил записку с доводами за и против: снимать осаду нельзя ни в коем случае, иначе возникнет лига гугенотов, Англии, Священной Римской империи, Лотарингии и Савойи; присутствие короля воодушевляет войска, однако его жизнь - высшая ценность. Во время личной встречи Ришельё развеял последние сомнения Людовика, не скрывая при этом, что и сам, оставаясь, рискует. Поверив в его искренность и бескорыстие, Людовик XIII согласился уехать, пообещав вернуться, и назначил Ришельё командующим королевской армией под Ла-Рошелью и в соседних провинциях с правом издавать ордонансы. В распоряжении кардинала остались два статс-секретаря.
Десятого февраля 1628 года король отбыл в Париж. Кардинал проводил его до Сюржера. Людовик был взволнован и не сдерживал слез, давая ему последние наставления. Губернатору Марана господину де Гюрону он сказал: "У меня так тяжело на душе, что и не высказать словами, как больно мне покидать господина кардинала, я боюсь, как бы с ним не случилось беды; передайте ему от меня, что если он хочет уверить меня в своей любви, пусть бережет себя и не отправляется постоянно в опасные места, как он это делает повседневно; пусть подумает о том, что станется с моими делами, если я его потеряю. Я знаю, сколько людей тщились помешать ему взвалить на себя столь великое бремя, но я настолько ценю его услуги, что никогда о них не позабуду".
В тот же вечер Людовик написал Ришельё письмо, заканчивавшееся словами: "Вы можете всегда быть уверены в моем благорасположении, и знайте, что я сдержу все свои обещания Вам до самой смерти! Как подумаю, что Вас больше нет рядом со мной, мне кажется, что я пропал".
Кардинал поспешил ответить на это послание: "Свидетельства Вашей доброты и любви ко мне, которые Вы соизволили вчера мне предоставить… пронзают мне сердце болью оттого, что я разлучен с лучшим повелителем на свете".
По поводу "машины" Таргоне он не питал никаких иллюзий: 15 февраля ее в очередной раз разбило в щепы, тогда как дамба Метезо и Тирио потихоньку строилась, сокращая доступ в открытое море, и несколько легких судов с провизией уже не смогли проскользнуть к осажденным и были перехвачены королевскими войсками.