Не объявляя открыто войну Священной Римской империи германской нации, французский король оказал поддержку врагам Габсбургов - в данном случае шведскому королю Густаву Адольфу, ввязавшемуся в этот конфликт еще в прошлом году. Ранее Швеция была занята борьбой с Польшей за Балтийское побережье. Закончив эту войну и заручившись поддержкой России, которая поставляла ему хлеб по льготной цене, Густав Адольф высадился в Померании и объявил себя защитником германских протестантов. Саксонский курфюрст Иоганн Георг заключил с ним союз против генералиссимуса Тилли, чьи войска осадили Магдебург. Франция, надеявшаяся, что ее союзник Максимилиан Баварский выйдет из альянса с империей или, по меньшей мере, будет сохранять нейтралитет, добилась от шведского короля обещания не нападать на его земли и гарантировать германским католикам свободу вероисповедания. Взамен она обязалась полностью или частично взять на себя расходы на содержание в Германии шведской армии (30 тысяч пехоты и шесть тысяч конницы) и дважды в год, 15 мая и 15 ноября, перечислять в шведскую казну 20 тысяч имперских талеров (полтора миллиона турских ливров) через финансовые институты Парижа и Амстердама (Ришельё изначально предложил 15 тысяч, но Густав Адольф заставил его поднять планку). Отдельный пункт двустороннего договора был посвящен торговым отношениям: Швеция должна была предоставить для нарождающегося французского флота корабельную артиллерию, мачты, канаты, медь и вообще всё, что нужно для строительства кораблей. Договор был заключен на пять лет.
Естественно, Мария Медичи не одобряла этой политики, но у нее оставался один-единственный козырь - младший сын. Правда, он был переменчив, как флюгер. Накануне Дня одураченных он был у матери, уверенный в падении Ришельё, но уже 6 декабря отправился во дворец кардинала, чтобы заверить того в "дружбе и покровительстве". Ришельё понимал, что ему нужно переманить принца на свою сторону, отделив его от матери. Гастон находился под влиянием своих фаворитов Пюилорана и ле Куанё, их нужно было купить. Первый получил 150 тысяч ливров и запросил герцогский титул, второй был назначен председателем Главной палаты Парижского парламента, но требовал кардинальскую шапку. Ришельё с легкостью согласился за них похлопотать, прекрасно зная, что титул должен даровать Совет, а кардинальский сан - Рим, который ни за что на это не пойдет, поскольку против ле Куанё велась тяжба о признании брака и отцовства. Не получив обещанного, оба потребовали, чтобы Гастон выступил с извечной угрозой: покинуть двор.
Тридцатого января 1631 года герцог Орлеанский в сопровождении свиты из двух десятков дворян явился во дворец кардинала на улицу Сент-Оноре и проследовал прямо в кабинет. "Я собирался любить вас и служить вам, как обещал 6 декабря, но теперь не считаю себя связанным словом, поскольку вы не выполнили своих обещаний моим друзьям, - заявил он. - Вы бесчестный человек, и не рассчитывайте на мою дружбу! Я не стану другом безродному выскочке, который забылся настолько, что внес разлад в королевскую семью, стал преследователем своей благодетельницы, очерняя ее перед королем, а со мной ведет себя столь нагло, что только священнический сан защищает его от немедленной расправы!" В тот же день принц уехал в Орлеан. Начиналась война двух братьев.
Король находился в Версале, но сразу примчался в Париж, предупрежденный Ришельё. Он ни секунды не сомневался, что брат выкинул свой фортель с подачи Марии Медичи. Чаша его терпения переполнилась. 12 февраля он выехал в Компьен, взяв с собой обеих королев.
Упрямство Людовик унаследовал от матери: он всё еще пытался заставить Марию Медичи примириться с Ришельё и даже прибегнул для этого к услугам ее врача Вотье, которого считал жалкой личностью. Вотье не справился с задачей - королева так и не дала письменного согласия присутствовать на Совете. Второй раунд переговоров вели уже Шомберг и Шатонёф, но и они получили решительный отказ. В Компьене собрали Совет, и король попросил министров высказаться по очереди. Ришельё взял слово последним, проанализировал ситуацию (Франция в кольце врагов, стремящихся ослабить ее за счет внутренних раздоров) и обрисовал четыре возможных выхода из нее: примириться с Месье - но это невозможно, поскольку его фавориты хотят всё или ничего; примириться с королевой-матерью - но это возможно только путем отречения короля от власти, то есть невозможно; позволить ему, Ришельё, удалиться от дел; разрушить заговор полностью. Но поскольку весь заговор держится на королеве-матери, единственное средство с ним покончить - удалить ее от двора, а такого он, естественно, предложить не смеет; но если король и Совет примут это решение, он будет вынужден с ним согласиться, настаивая при этом на своей отставке.
Министры проголосовали за удаление королевы и против отставки кардинала. Однако речь шла о матери монарха, поэтому окончательное решение мог принять только он сам. Людовик практически не колебался: он вернется в Париж один, а мать отправит на жительство в Мулен, столицу Бурбонне на севере Оверни, передав ей управление этим городом, а заодно и всей провинцией вместо Конде. Родовое гнездо Бурбонов отстоит от французской столицы на 300 километров - "дистанция огромного размера". Приняв решение, король всегда выполнял его безотлагательно: в Компьен вызвали восемь рот французских гвардейцев - полторы тысячи человек под командованием маршала д’Эстре, которому Людовик приказал занять город и замок и охранять королеву. Рано утром 23 февраля король сел в карету вместе с супругой и выехал в Санлис, сопровождаемый свитой, даже не попрощавшись с матерью.
По приказу короля д’Эстре перекрыл все входы и выходы и арестовал Вотье, которого тотчас препроводили в Бастилию. Злополучный лекарь отправился туда не один: за ним последовал маршал Франсуа де Бассомпьер, тайно сочетавшийся браком с принцессой де Конти, состоявшей в заговоре против кардинала, которую Людовик услал в ее замок Э (там она родила сына). Верный человек предупредил Бассомпьера о грядущем аресте, герцог д’Эпернон предложил дать денег на дорогу, но маршал и не думал бежать: целую ночь он жег шесть тысяч писем, которые могли скомпрометировать многих знатных дам. Впоследствии Бассомпьер описал в мемуарах сцену своего ареста. 25 февраля 1631 года к нему явился господин де Лонэ, лейтенант лейб-гвардии, и сказал: "Сударь, со слезами на глазах и с обливающимся кровью сердцем я, бывший вашим солдатом 20 лет и всё еще состоящий под вашим началом, вынужден объявить, что король приказал мне вас арестовать". На это Бассомпьер ответил: "Я всю жизнь был покорен воле короля, который может располагать мной и моей свободой, как ему угодно". Это была чистая правда, и Людовик, конечно же, мог воспрепятствовать аресту верного слуги своего отца, доказавшего свою преданность и ему самому. Но он находился в таком состоянии, когда любое независимое суждение и проявление самоволия (например, тайный брак) казались ему подозрительными. Он матери своей не доверяет, что уж говорить о других. Кто знает, как поступит Бассомпьер, если какая-нибудь дама начнет умолять его избавить Францию от кардинала…
Госпожи д’Эльбёф, де Ледигьер и д’Орнано, наперсницы королевы-матери, тоже отправились в изгнание. А вот сама королева не торопилась уезжать: она принялась торговаться с сыном. Ей не хочется в Мулен, пусть лучше Невер в Бургундии, и освободите Вотье. Невер так Невер (245 километров от Парижа), отвечал Людовик; Вотье вернется к своей госпоже, когда она прибудет на место. Королева продолжала юлить, надеясь, что Гастон тем временем соберет силы и спасет ее.
Легкий на подъем Гастон уже успел уехать в Бургундию, губернатор которой, герцог де Бельгард, сочувствовал ему - но не более. Когда не менее подвижный Людовик отправился туда вслед за ним, Месье струсил и перебрался во Франш-Конте (владение Испании), а оттуда в Лотарингию. Не дотянувшись до брата, Людовик 30 марта опубликовал в Дижоне королевскую декларацию против сторонников Месье.
Непосредственная угроза для Ришельё была если не устранена, то отдалена, но и королева Анна ненавидела кардинала. Чтобы хоть как-то расположить ее к себе, Ришельё уговаривал Людовика вернуть ко двору герцогиню де Шеврез, и тот нехотя дал согласие.
В Санлисе монаршая чета спала в одной постели. Перед отъездом из Компьена Людовик отдал распоряжение прислуге "приготовить валик", сообщив тем самым о своем намерении провести ночь с женой. (По французским обычаям подушку клали на валик, лежавший в изголовье. Анна Австрийская этого не любила: у нее болела шея, и когда она не принимала мужа, то спала без валика, как привыкла в Испании.) Последствия дали себя знать: через несколько недель королеву стало тошнить по утрам, у нее появились головные боли и обмороки - верные признаки беременности. Но едва король добрался до Труа, чтобы оттуда следить за происками Лотарингии, как получил известия, что опять "не сложилось". Четвертый раз - это уже слишком. Людовик больше не мог обвинять во всём лишь Анну. Возможно, именно он чем-то прогневал Создателя. Когда Господь хочет наказать королевство, он не дарует потомства королю… Людовик выехал в Санс к жене, чтобы попытаться ее утешить.
Некоторым утешением ему самому могло послужить лишь то, что мантуанский конфликт наконец-то был улажен: 6 апреля представители французского короля, герцога Савойского и императора Фердинанда II подписали в Кераско мирный договор, по которому все иноземные войска должны были быть выведены, Савойя за выкуп отказывалась от прав на герцогство Монферрато, а Фердинанд - от прав на герцогство Мантуанское, герцог де Невер получал материальную компенсацию за потерю некоторых территорий. У договора существовала тайная статья: Суза и Авильяна после освобождения французскими войсками перейдут под контроль швейцарских солдат, которые должны присягнуть герцогу Савойскому, как только станет известно о выводе войск из владений гризонов. Переговоры вел Туара.
Чтобы в будущем не зависеть от произвола соседей, Республика гризонов решила собрать собственную армию и защищать пути в страну. Поскольку у нее не было опытного полководца, она обратилась к жившему в Венеции герцогу де Рогану. Людовик XIII позволил герцогу принять эту должность.
Теперь основные военные действия разворачивались в Германии. После того как Густав Адольф в начале апреля взял Франкфурт и Ландсберг, Тилли приступил к энергичной осаде Магдебурга, надеясь оттянуть туда шведские войска. Получив от города отказ капитулировать, он решил взять его штурмом. Приступ начался 10 мая в пять часов утра сразу со всех сторон. Через три часа ожесточенный бой кипел уже на улицах, к полудню город перешел в руки имперских войск. Озлобленные долгой осадой солдаты устроили резню: из тридцати тысяч горожан выжило не более пяти тысяч. Магдебург был разграблен, разрушен и сожжен; обугленные трупы две недели сбрасывали в Эльбу. Возмущенные такой жестокостью протестанты Европы обвиняли в нерешительности шведского короля, не поспешившего на помощь защитникам города; однако тот не мог поставить на карту успех всей своей стратегии. Католики тоже не дремали: в конце мая представители Франции заключили в Мюнхене тайный договор с Баварией против австрийских Габсбургов, хотя это и противоречило условиям Регенсбургского мирного соглашения.
В это время Людовик XIII продолжал воевать со своими родственниками и общественным мнением. Парижский парламент отказался зарегистрировать заявление от 30 марта, и 13 мая король вызвал магистратов в Лувр, сурово их отчитал и отправил в изгнание нескольких председателей палат и советников. 30 мая Гастон отозвался на эти события письмом, которое по сути было обвинительной речью против Ришельё.
Эта политическая переписка стала достоянием общественности: чтобы привлечь ее на свою сторону, Людовик велел напечатать и письмо Гастона, и свой ответ на него, и разносчики торговали ими на Новом мосту в Париже. Обе противоборствующие силы прибегли к услугам памфлетистов. Сторону Марии Медичи отстаивал ее духовник Матье де Морг (некогда состоявший на службе Ришельё, но изменивший своему благодетелю). Когда на прилавке появились составленные им "Смиреннейшее, достовернейшее и важнейшее предостережение Королю" и "Доброе предостережение христианского Катона кардиналу де Ришельё", главный королевский министр бросил в бой собственных рыцарей пера: поэта Жана Сирмона, выступавшего под псевдонимом де Монтань, а также Жана Луи Геза де Бальзака. Последний издал в 1631 году книгу "Государь", в которой защищал и оправдывал политику Людовика XIII и его министра, порицал корыстные интересы "партии святош", бичевал грандов и обличал происки заграницы, распалявшей ссоры между французами. Юрист Лебре в "Трактате о суверенной власти короля" утверждал принципы абсолютизма. Наконец, на всех перекрестках зачитывали декларации против мятежников, которые затем опубликовали в журнале "Меркюр франсэ" - первом французском периодическом издании, выходившем с 1610 года, правда, крайне нерегулярно, раз в два-три года. (По сути это была печатная летопись: в первом выпуске описывались события в стране начиная с 1605 года и заканчивая коронацией Людовика XIII; хроника 1630–1631 годов вышла в свет только в марте 1632-го.)
Власть почувствовала необходимость в печатном органе, более оперативно реагирующем на события политической и общественной жизни. В мае 1631 года появился первый выпуск "Газеты" Теофраста Ренодо - врача, дававшего бесплатные консультации беднякам и открывшего бюро по трудоустройству. Газета бесплатных объявлений выходила каждую неделю, и Ришельё превратил ее в свой рупор, поставляя туда собственноручно написанные статьи. Король тоже стал ее корреспондентом. Ришельё давал разъяснения по поводу общей политики и дипломатии, а Людовик четко и ясно рассказывал о военных операциях, а при случае описывал прием какого-нибудь посла или иные придворные события.
Манифест Гастона был "цветочками" по сравнению с "ягодками" - письмами Анне Австрийской, изъятыми у врача Сеналя, который прибыл из Брюсселя. Бдительные агенты Ришельё, успевшего создать разветвленную сеть разведки и контрразведки, оказались на высоте. Одно из писем было от королевы-матери, другое, шифрованное - от госпожи дю Фаржи. Король прислал к жене Шатонёфа с требованием сообщить ключ от шифра. Анна заявила, что сожгла эту бумагу, однако письмо было расшифровано. Людовик узнал из него, что жить ему осталось максимум до августа. Мария Медичи писала, что до тех пор она попытается помешать повторному браку Месье, который снова влюбился - в шестнадцатилетнюю Маргариту Лотарингскую, сестру герцога. Вот станет королем, тогда и будет решать, на ком ему жениться.
Людовик, разумеется, сильно разгневался и пожелал, чтобы письма, адресованные королеве особами, которых он отправил в изгнание, были зачитаны в присутствии ее самой и нескольких членов Королевского совета. Однако Ришельё (которого, кстати, тоже планировалось устранить) избавил Анну от этого позора и кое-как смягчил гнев ее супруга. Сеналь был посажен в Бастилию, а потом приговорен к галерам. Кардинал же прибегнул к услугам… герцогини де Шеврез и велел ей, для облегчения участи королевы, написать своему давнему поклоннику Карлу Лотарингскому, прося не оказывать военной поддержки Гастону и уверяя, что брак, не одобренный королем, будет недействительным.
В отношениях между супругами снова наступил "ледниковый период" - по вполне понятным причинам. В конце июня Людовик уехал в Версаль, бросив Анну в Сен-Жермене, и только по настоянию Ришельё возобновил встречи с ней через две недели. Одновременно он пытался ускорить отъезд матери из Компьена и даже в качестве жеста доброй воли вывел оттуда войска.
Мария не замедлила воспользоваться этим послаблением. 18 июля 1631 года, около десяти часов вечера, на крыльцо Компьенского замка вышла полная женщина в простом платье и широкополой шляпе с густой вуалью в сопровождении трех мужчин и священника, который объяснил охране, что это служанка ее величества, желающая вступить в брак втайне от своей госпожи. За углом была приготовлена карета, которая помчалась к северной границе. Королева-мать держала путь в крепостцу Ла-Капель, надеясь на услуги командовавшего ею молодого маркиза де Варда, ненавидевшего Ришельё.
Она не знала, что несколькими часами ранее по этой же дороге проскакал отец маркиза губернатор де Вард. Заметив отсутствие его сына при дворе, Людовик заподозрил неладное и велел ему взять командование крепостью на себя. Чтобы не терять времени, старик пустился в путь верхом, прихватив с собой двух офицеров.
Ровно в полночь они были на месте. Подъемный мост оказался поднят. Часовой потребовал назвать пароль. Тогда губернатор отправился в церковь, разбудил звонаря и велел бить в набат. На площадь перед крепостью сбежались перепуганные горожане, солдаты гарнизона поднялись на стену. Сын отказался открыть ворота, тогда отец обратился непосредственно к солдатам: "Я ваш командир, поставленный над вами королем, и если вы воспротивитесь королевской воле, вас всех повесят!" Подъемный мост опустился, ворота раскрылись, решетка поднялась. Капитан выстроил гарнизон во дворе и салютовал губернатору. Тот приказал затворить ворота и никого не впускать, а раскаявшемуся сыну позволил уехать, пообещав сказать королю, будто не застал его в крепости.
Младший де Вард поехал навстречу карете королевы и, сообщив ей о произошедшем, испросил дозволение сопровождать ее. Переночевав в ближайшей деревушке, Мария Медичи на следующий день пересекла границу и из Авена отправила двух гонцов: одного в Париж, к Людовику, а другого в Брюссель, к эрцгерцогине Изабелле.
Узнав из письма матери, что она, доведенная до отчаяния происками кардинала и опасаясь за свою жизнь, была вынуждена бежать, Людовик сухо ответил ей, что эти происки - плод ее воображения. Но оказалось, что королева успела подать жалобу в парламент, требуя начать процесс против Ришельё. Она обещала помиловать кардинала, но только после вынесения ему приговора. Король немедленно отправился в парламент, отозвал жалобу матери, объявив ее клеветой, обвинил советников королевы в оскорблении величия и потребовал арестовать все доходы Марии Медичи. Заодно он написал брату, что разрешает ему жениться на Марии Гонзага; но вертопрах Гастон уже раздумал - теперь ему нужна была Маргарита Лотарингская.
Королева-мать с младшим сыном спешно принялась вербовать себе сторонников. Большие надежды возлагались на губернатора Прованса герцога де Гиза, заклятого врага Ришельё. Когда в конце прошлого года в этой провинции в связи с решением заменить королевских сборщиков налогов провинциальными начались волнения, губернатор не стал вмешиваться: пусть кардиналу будет хуже. В феврале Ришельё отправил туда разбираться принца Конде, а заодно вызвал Гиза в Париж. Тот почуял, откуда ветер дует, и испросил себе отпуск, чтобы отправиться в паломничество в Лоретту. 6 августа он отплыл из Марселя в Италию, откуда ему не суждено было вернуться.