Гигантский корабль терпеливо ждал своего часа, отправляя роты моряков экипажа на сухопутный фронт и иногда занимаясь стрельбой по наседавшим на крепость японцам.. Появление нового командующего флотом - адмирала Степана Осиповича Макарова - в Порт–Артуре было сродни нападению противника, с той лишь разницей, что его ждали как мессию. Человек неукротимой энергии, миноносник по натуре, чей лозунг был "в море - дома", он привез с собой из Петербурга замечательного инженера Кутейникова Прошло четыре месяца после подрыва, и наконец 24 мая 1904 года "Цесаревич" снова вступил в строй. Увы, единственная надежда флота и России, по–настоящему талантливый моряк, вице–адмирал Макаров этого уже не увидел…
31 марта при выходе эскадры в море подорвался на букете японских мин флагманский броненосец "Петропавловск". Выловили изорванную, окровавленную шинель - все, что осталось от командующего. С Макаровым погиб и талантливый художник–баталист В. В. Верещагин. "Великий Князь Кирилл Владимирович, находившийся при штабе, спасся Промыслом Божьим", - отреагировала на катастрофу столичная печать того времени.
После высадки японцев на Ляодунский полуостров Порт- Артур оказался в тисках смертельной, плотной блокады. Теперь надеяться на Промысел Божий смысла не было: еще две–три недели - и самураи, выкатив мортиры на высоты, начнут крушить тяжелыми снарядами русские корабли прямо в гавани! К этому моменту часть эскадры уже пострадала от перекидного огня противника Флот должен не только уйти, но и прорваться во Владивосток. Иначе - конец!
25 мая на "Цесаревиче" поднял свой флаг контр–адмирал Вильгельм Карлович Виттефт. Теперь их судьбы (адмирала и корабля) будут связаны одной нитью до самого конца Вильгельм Карлович был талантливым штабистом, что и определило его дальнейшее поведение как флагмана Он слыл человеком мягким и добродушным. Нельсоном себя не мнил, что не удивительно при службе на берегу с 1899 года, но к приказу наместника Алексеева отнесся с должным рвением К слову, Вильгельм Карлович, еще будучи в звании капитана 1–го ранга и занимаясь минным делом, о возможности неудачного исхода войны с Японией догадывался. Потому, став вице–адмиралом, слал на имя командующего рапорты с просьбой прислать на Дальний Восток пару–тройку подводных лодок. Причем везти их на палубах пароходов открыто, с обязательным заходом в японские порты, - пусть потенциальный враг полюбуется. Морское ведомство этим просьбам вняло, и лодки в Артуре появились. Субмарины в те годы были примитивные, пугавшие больше своих конструкторов и моряков. Но даже такое оружие серьезно обеспокоило японцев. Во время подрывов на русских минах броненосцев "Яшима" и "Хатцусе" ошеломленные японцы вели ураганный огонь по воде, уверенные в атаке русской субмарины. И в гибели этих двух кораблей "виновен" вице–адмирал Виттефт, вспомнивший об уникальном минном заградителе "Амур". Именно на его минах, поставленных по приказу командующего, подорвались японские броненосцы. В те дни Артур ликовал - любимец флота С. О. Макаров был отомщен! Жаль, что сам Степан Осипович "Амур" игнорировал до последнего, являясь при этом минером и миноносником высочайшего класса.
Теперь, после ввода в строй поврежденных кораблей и серьезных потерь у японцев, встал вопрос о попытке прорыва из осажденной крепости. Вопрос, решение которого новый флагман откладывал до последней минуты. Алексеев настаивал, выпихивая флот из мышеловки, - штаб и Виттефт сопротивлялись до последнего, реально понимая, с каким противником им предстоит иметь дело.
О чем мог думать Вильгельм Карлович сейчас? О злом роке или фортуне, отвернувшейся от флота России? Впрочем, не приехавшего вовремя адмирала Скрыдлова, назначенного новым командующим, в сердцах, думается, клял до седьмого колена. Ответственность, возложенная на него, оказалась слишком тяжелой.
10 июня 1904 года 57–летний адмирал, выполняя приказ, повел эскадру на прорыв во Владивосток. Следует отметить странную закономерность. На мостике "Цесаревича", с момента вступления в строй, почти всегда находились мужественные и достойные офицеры. Иван Константинович Григорович, первый капитан броненосца, следивший за его постройкой в Тулоне, - живая легенда российского флота. Глубоко трагично пережив боль поражения в войне, этот офицер с марта (по некоторым источникам, с конца апреля) занял пост морского министра и практически из руин воссоздал тот организм, который к 1914 году смог хоть что‑то противопоставить немцам в начавшейся Первой мировой войне.
К контр–адмиралу Витгефту мы еще вернемся. Позднее именно в рубке "Цесаревича" окажется другой капитан, а с 1911 года - начальник бригады линейных кораблей Балтийского моря, адмирал Николай Степанович Маньковский, чей поступок по защите чести Андреевского флага на рейде порта Фиуме до сих пор является примером и личного, и гражданского мужества. В когорте офицеров 1–й эскадры (не слишком яркой) руководство броненосца вызывает уважение - и помощник командира, капитан 2–го ранга Шумов, возглавлявший ремонт корабля, и командир, капитан 1–го ранга Н. Иванов, тяжело раненный во время знаменитой битвы 28 июля.
Итак, 10 июня 1904 года в 4 часа утра эскадра стала выходить в море с приливом! Японцы появились примерно в 6–м часу вечера, и дальше началась комедия ошибок. Присутствовавший на мостике "Микасы" английский офицер Сеппинг- Райт (ему прямо инкриминируют какое‑то гипнотическое влияние на адмирала Того) отметил появление у русских большего числа броненосцев, чем ожидалось. С дальномерного поста сразу доложили: "Ведущими у русских - "Цесаревич" и "Ретвизан"!" В рубке повисла гнетущая тишина. Японцы не просто удивились - они впервые испугались. Того испытал бы меньшее потрясение, рассмотри он в оптику атомный подводный ракетоносец. Однако шутки в сторону. Совсем недавно флот Страны восходящего солнца умудрился потерять два первоклассных броненосца: "Яшиму" и "Хатцусе". Притом пренебрежении к противнику, которое испытывали самураи, эта минная катастрофа, умноженная на появление двух самых мощных русских кораблей, могла вылиться в крупное поражение их флота. Того молчал недолго. На мостике "Цесаревича" не выдержали нервы Виттефта. Не зная об эфемерной панике, прокладывающей путь в потрясенные сердца железобетонных японцев, 1–я эскадра, описав гигантскую циркуляцию, повернула обратно. "Хорошо хоть строй не сломали, раз уж опозорились", - заметил капитан Семенов. Причина столь постыдного бегства историками расценивается однозначно - личная трусость Витгефта. Спорить не берусь. Фатальная предопределенность намертво засела в сознании не только Вильгельма Карловича, но и большинства офицеров его штаба. Думается, командующий эскадрой к прорыву был готов - но в тот день он просто не решился умереть! В подобном исходе русский адмирал не сомневался! Во всяком случае, ею диалоги с коллегами по несчастью прямо говорят об этом
Не принявшая боя компания бронированных неудачников вновь привычно украсила собой постылый пейзаж Порт–Артура. И тут же, с 14 июня, после памятного заседания высшего командного состава, на котором моряки пытались оправдаться перед героически погибающим на сопках гарнизоном крепости, буквально взорвался и до этого несдержанный наместник Алексеев. Телеграфные аппараты "Дюкретэ" устилали многометровым серпантином стол контр–адмирала, требуя прорыва, прорыва любой ценой! Когда это неслыханное в военной истории нежелание флота воевать дошло до государя, тот не колеблясь выпихнул эскадру из порт–артурской западни личным повелением - идти во Владивосток! Выбора не было. Впрочем, его не было и раньше - лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Поторопили эскадру и японцы, прорвавшие внешнее кольцо обороны крепости. Теперь их артиллерия с Волчьих гор начала накрывать корабли в гавани. Командующий находился в боевой рубке "Цесаревича", изучая карту театра, когда осколок очередного снаряда больно хлестнул по руке. Календарь показывал 26 июля. Это было уже слишком! На совещании офицеров твердо решили - уходить во Владивосток. Любой ценой!
28 июля контр–адмирал В. К. Виттефт снова ведет эскадру на прорыв! В 9 часов отягощенный собственной значимостью и не слишком исправной артиллерией эскадренный броненосец "Цесаревич" вздымает сигнал на фок - мачте: "Флот извещается, что государь–император повелел идти во Владивосток". Открывался последний акт трагедии, известный в военной истории как бой в Желтом море. Несмотря на тяжелейшие условия боя, русский адмирал и его корабли навсегда остались в нашей памяти если не победителями, то уж точно и не побежденными. Флот России проявил и решимость, и доблесть, и традиционное для русских людей в тяжелую годину пренебрежение к смерти. Это отмечают и японцы. Выяснение отношений в первой фазе этого столкновения бронированных армад таких разных, по сути, империй, носило до предела ожесточенный характер. Русская эскадра выстилала путь к вожделенному и такому далекому Владивостоку, не пренебрегая при этом ни здравым смыслом, ни тактическим маневром Весь гений хваленого Хейхатиро Того сводился к одному базисному тактическому приему тех времен. Японский адмирал делал "crossing the Т", то есть, используя преимущество в скорости, пересекал курс противника по перпендикуляру впереди его ведущего, флагманского корабля. Это позволяло сосредоточить весь огонь на вражеских передовых броненосцах, не подставляясь под массированный ответный удар. При удачном "заходе" японцам могли отвечать лишь носовые башни двух–трех российских кораблей. Отдавая должное штабисту Виттефту, замечу: эскадра, ведомая "Цесаревичем", периодически как бы сдвигала свой курс на два–три румба в сторону, не позволяя японскому командующему выполнить чистый прием охвата. Корабли адмирала Того великолепно стреляли, но тактически они мазали неоднократно.
Вильгельм Карлович, стоя на левом крыле мостика своего темного двухмачтового исполина (все корабли эскадры были перекрашены в традиционные для военного времени серооливковые тона, и лишь у некоторых только трубы остались либо черно–оранжевыми, либо желтыми), даже не обладая ярким флотоводческим талантом, интуитивно предугадывал бросок японского удава и ломал замысел врага, невольно "отжимаясь" эскадрой на параллельные курсы. В этом случае до противника доставал своей артиллерией даже отставший от остальных кораблей и покалеченный от рождения доблестный броненосец "Севастополь".
Позднее, когда в очередной раз начнут проводить анализ боя и по–русски искать, "кто виноват", погибшему командующему незаслуженно поставят на вид, что брать с собой броненосцы "Полтава" и "Севастополь", как наиболее тихоходные корабли, было явной ошибкой. Однако в оправдание адмирала отмечу, что в подобной ситуации сказывается не оценка качества, а нормальное, человеческое желание - идя на более сильного врага, иметь под рукой хоть на чуть–чуть, но весомый количественный аргумент. Осознание ошибки придет потом! И конечно, ни для кого уже давно не секрет, что почти все броненосцы Витгефта были не ахти какие ходоки. Несмотря на то что старая флотская аксиома гласит: "Скорость эскадры измеряется по самому тихоходному кораблю соединения", априори определить, кто из шедших на прорыв русских броненосцев был самым тихоходным, невозможно даже сейчас, имея под рукой горы справочной литературы. "Полтава" и "Севастополь", однотипные с погибшим "Петропавловском", к 1904 году устарели (морально) по всем показателям, кроме артиллерии главного калибра. Броненосец "Полтава" и на приемных испытаниях едва "перелез" за 16 узлов (29,6 км/ч). "Севастополь" был тихоходным от рождения, имея дефекты машин и компенсируя этот недостаток здоровым авантюризмом и мужеством своего командира и команды. Те самые украшения эскадры, которыми так восторгались офицеры и порт–артурский бомонд - "Цесаревич" и "Ретвизан", - прошли кессонный ремонт, сказавшийся на их мореходном здоровье не самым лучшим образом Первый имел проблемы с рулевой машиной и периодически вскидывал на нок–рею черный шар - сигнал остановки хода из‑за потери управления. Очевидцы пишут о его метании на курсе и нестабильной скорости. О последнем факте на эскадре знали все, знал это, очевидно, и противник Еще на приемных испытаниях в Средиземном море "Цесаревич" имел проблемы с эксцентриками золотниковых приводов цилиндров высокого давления. И, разумеется, попадание японской торпеды не прошло без следа. Его друг по несчастью - "Ретвизан" - в этом прорыве больше напоминал камикадзе. Броненосец выходил в море, имея в носовых отсеках порядка 500 тонн поступающей в пробоину воды, с которой постоянно боролись аварийные партии. При увеличении хода до 15 узлов (27,8 км/ч) носовая переборка могла не выдержать давления, что привело бы к гибели броненосца. Зная это, В. К. Виттефт рекомендовал командиру корабля капитану 1–го ранга Э. Щенсновичу в случае катастрофы эвакуировать экипаж на идущий с эскадрой в прорыв транспорт "Монголия". Так что это еще вопрос - кто кого сдерживал. Вся четверка броненосцев первой линии была больна неизлечимо.
Оставшиеся два корабля типа "Пересвет" скорее напоминали раздутые в размерах броненосные океанские крейсера, строившиеся с оглядкой на ранний, удачный проект крейсера "Россия" и задуманные как дальние рейдеры для уничтожения британской торговли. 28 июля с эскадрой в прорыв шли двое: "Пересвет" и "Победа". Эти корабли несли по четыре десятидюймовых (254–мм) орудия и потребляли уголь для своих машин в невероятных количествах (хотя создавались как высокоавтономные корабли). Стоит отметить, что "Победа" имела самый мощный передатчик на 1–й эскадре, и именно этот корабль стал первенцем в радиоэлектронной борьбе с противником Он умудрялся глушить радиопереговоры японцев, чем особенно злил адмирала Камимуру. Правда, подобный атрибут пассивной борьбы упорно игнорировали для собственных нужд, больше полагаясь на привычные флаги, фонари Табулевича, прожекторы и просто голосовую связь. Кроме передатчика "Победа" нес приличную пробоину в корпусе от подрыва на мине, заделанную кое‑как с помощью деревянных (!) распорок.
Как видим, весь корабельный состав был не только частично искалечен, но и неоднороден по составу. И все‑таки даже эти корабли могли надеяться на успех. Первая часть боя благодаря вразумительному и толковому командованию адмирала Витгефта прошла на равных. Понимание этого термина для русских означало почти победу - для японцев было равнозначно поражению.
После 16 часов наступило временное затишье. Флот японцев, описывая огромную кривую, начал настигать русских. Того снова делал "crossing the Т"… До Владивостока было еще так далеко!
Флагманский броненосец, дав залп, сам вдруг вздрогнул от сокрушительного удара - двенадцатидюймовый снаряд весом почти в полтонны разорвался между нижним и верхним мостиками корабля, там, где врастает в его тело огромная пустотелая бронетруба - фок–мачта. Именно здесь, на высоте между морем и небом, бравировал своей храбростью и вел эскадру в прорыв отмеченный роком контр–адмирал Виттефт. Его смерть была мгновенна, как вспышка молнии. Позднее среди обломков металла и обезображенных трупов офицеров штаба (с Вильгельмом Карловичем погибли мичман Эллис, флаг–офицер лейтенант Азарьев и были тяжело ранены контрадмирал Матусевич и с ним другие младшие офицеры) найдут все, что осталось от командующего, - обрубок ноги, узнанный по метке на белье. Капитан "Цесаревича" Иванов, уже контуженный, осколком следующего снаряда будет ранен в голову, находясь в рубке с теми немногими, кто еще оставался в этом аду. К несчастью, именно в эту минуту броненосец резко вильнет влево, в очередной раз потеряв управление. Следующий за ним "Ретвизан" продублирует маневр флагмана, не подозревая о случившейся трагедии. Корабль в этот момент управлялся с центрального поста в низах его бронированных отсеков лейтенантом Пилкиным Это была кульминация битвы!
Под бронеколпаком рубки "Микасы" адмирал Того, приготовившийся отдать приказ об отходе, нервно теребил свои белые лайковые перчатки. Молчание боялся нарушить даже консультант–наблюдатель при эскадре англичанин Сеппинг- Райт…
- Отставить, лейтенант Хираяса, мы продолжаем битву, - отчеканил Того, не сводя глаз с дымящегося флагмана русских. - Капитан Номото, усильте огонь!
В командование "Цесаревичем" вступил капитан 2–го ранга Шумов, приказавший поднять сигнал о передаче руководства младшему флагману - адмиралу Ухтомскому, идущему на "Пересвете". В сплошном дыму, при разбитой мачте, флаги развернули на леерах ограждения крыла мостика. Сигнал отрепетовал лишь проскочивший рядом крейсер "Аскольд". "Пересвет" получил к этому моменту более 40 японских снарядов и повести эскадру дальше уже не смог. Корабли российского флота смешали строй и повернули назад, в Порт–Артур. Это было началом конца! (Последний акт трагедии будет сыгран через 10 месяцев, но уже в Цусимском проливе.) Разбитые, деморализованные русские, отошедшие от артурской гавани примерно на 100 миль, вновь оттягивались в эту западню, и теперь уже навсегда.
Избитый "Цесаревич", отстав от эскадры, остался один, в наступившей темноте приготовившись к отражению обязательных в таких случаях атак миноносцев противника. Были погашены все огни и прожектора из тех немногих, уцелевших в бою, и любой зазевавшийся матрос, споткнувшись о комингс (порог), мог услышать упрек, приправленный матом:
- Тише, холера... Видишь, в пасть к Тогову идем.
Японцы чудом нашли одинокий русский флагман и атаковали его - пять раз! Безрезультатно!
- Николай Чудотворец оберег, не иначе, - шептались в экипаже.
В этот вечер самураи были неубедительны в своем победном рвении. "Цесаревич" остался невредим. Решили пробиваться во Владивосток, не разочаровывая дух покойного Виттефта, чьи останки, укрытые Андреевским флагом вместе с другими 16 погибшими, предадут морю позднее.
Осмотр повреждений корабля развеял мужественные иллюзии, не оставив радужных надежд. Броненосец, по версии историка И. Бунича, получил 15 попаданий тяжелых "чемоданов" (так называли двенадцатидюймовые снаряды матросы и офицеры 1–й эскадры) в подводную часть корпуса, но особо серьезных проблем корабль не имел. Писатель А. Н. Степанов в романе "Порт–Артур" цифры дает те же, но добавляет: "Вследствие подводных пробоин оба отсека с правого борта оказались залиты водой. Рулевое отделение было совершенно разрушено, руль поврежден. Внутри оказались разбитыми адмиральская каюта, лазарет и много других помещений…"
По сути, самым серьезным и неприятным явилось то роковое попадание, оборвавшее жизнь адмирала. Снаряд разворотил основание многотонной фок–мачты, и эта искореженная конструкция грозила рухнуть в сторону кормы, сминая переднюю трубу и доламывая крышу рубки. Этот последний "подарок" японцев и предопределил дальнейшую судьбу российского броненосца. Попытки закрепить качающуюся массу металла талями (тросами) обрекались на неудачу - требовался серьезный капитальный ремонт в ближайшем нейтральном порту.