ВСЯ КОРОЛЕВСКАЯ РАТЬ
В выступлении Ельцина не было ничего чрезвычайного. Если бы такую речь кто-то произнес через год, никто бы и внимания не обратил. Но тогда она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Это был настоящий скандал.
Воротников вспоминает:
"Все как-то опешили. Что? Почему? Непонятно... Причем такой ход в канун великого праздника! Я про себя подумал, что Михаил Сергеевич сейчас успокоит Бориса Николаевича. Хорошо, раз есть замечания, то давайте разберемся, обсудим, определим, что делать. Но не сейчас же! Поручить политбюро разобраться и доложить. Все. Но дело приняло иной оборот..."
Атаку на Лигачева и какие-то замечания общего характера Михаил Сергеевич бы еще стерпел, но Ельцин задел и его самого - причем самым болезненным образом. Наверное, Горбачев решил так: если он оставит это без ответа, то и другие решат, что им тоже можно нападать на первого человека в стране. Авторитет генерального секретаря рухнет.
Болдин:
"Горбачев объявил перерыв. Я видел его разъяренное, багровое лицо, желание скрыть досаду. Он старался подавить эмоции, но упоминание о его стремлении к величию попало в цель. Не будь этого, наверное, не потребовалось бы выпускать на трибуну всю королевскую рать...
Прозвучали звонки, все расселись на свои места, и я вдруг увидел совсем иной состав ЦК. К Б.Н. Ельцину и в прошлом многие относились негативно, а тут словно прорвало плотину. Начались выступления, порой резкие, безудержные, полные неприязни".
Воротников:
"Горбачев как-то весь напрягся, подвинул Лигачева и взял председательство в свои руки. Посмотрел налево, посмотрел направо, в президиум, где сидят только члены политбюро, - вот, мол, такой "фокус", - а в зал и говорит:
- Выступление у товарища Ельцина серьезное. Не хотелось бы начинать прения, но придется обсудить сказанное. Это тот случай, когда необходимо извлечь уроки для себя, для ЦК, для Ельцина. Для всех нас.
Сидя за столом, я, как-и другие коллеги, поймал взгляд Горбачева: ну что, мол, надо определить и вам свои позиции. Стали выступать члены политбюро, секретари^ЦК, другие товарищи. Выступления были разные. Одно мягче, другое резче, острее, но все осуждали оценки и выводы, прозвучавшие в словах Ельцина..."
Кто-то с искренней страстью набросился на Ельцина: почему бы не потоптать ногами падшего фаворита? Другие делали это вынужденно и без удовольствия - Горбачев потребовал от членов политбюро коллективной присяги на верность в форме уничтожающей критики Ельцина. Все видели, чего ждет от них Михаил Сергеевич, и спешили отметиться.
Первым, естественно, выступил Лигачев, за ним потянулись другие члены ЦК. Не всем хотелось клеймить московского секретаря, но не осудить в тот момент Ельцина означало бросить вызов Горбачеву, который хотел убедиться, что его соратники хранят ему верность. Выступили двадцать шесть человек, в том числе все члены политбюро.
Егор Лигачев говорил, что Ельцин фактически не принимает участия в работе политбюро, присутствует, но ни одного слова не говорит.
Яков Рябов рассказал, как он воспитывал Ельцина в Свердловском обкоме, надеялся, что тот изживет свои недостатки, но не получилось.
Николай Рыжков считал, что Ельцину стало нравиться, что его цитируют за границей всякие радиоголоса, вот он и демонстрирует особую позицию.
Виталий Воротников отметил, что Ельцин в последнее время изменился - появились излишняя самоуверенность, излишняя амбициозность, левацкие фразы, уверовал в свою правоту и всем недоволен.
Александр Яковлев считал, что Ельцин упивается собственной личностью и одновременно, испугавшись временных трудностей, впал в элементарную панику.
Виктор Чебриков упрекнул Ельцина в том, что он льет воду на мельницу западных антисоветчиков:
- Не полюбил ты, Борис Николаевич, москвичей. Если бы полюбил Москву, то ты бы никогда не позволил себе сегодня произнести такую речь с этой трибуны.
Эдуард Шеварднадзе назвал выступление Ельцина "безответственностью":
- Но вам не удастся столкнуть Центральный комитет с московской городской партийной организацией. Нет, не удастся!
В дурацком положении оказались подчиненные Ельцина. От них речь держал назначенный им председателем исполкома Моссовета Валерий Сайкин. Он поспешил доложить, что москвичи с заявлением Бориса Николаевича не согласны, но сказал и несколько хороших слов о своем первом секретаре:
- Он коммунист, знающий человек, активный, много трудился, день и ночь трудился в городе, и те результаты, которые есть (а они сегодня есть), о них можно говорить в Москве: это и выполнение плана по строительству, по промышленности, и улучшение все-таки вопросов торговли - этого не отнимешь...
ЕГО НАДО ОСУДИТЬ
Сейчас опять же трудно себе представить, что в те времена такой хор обвинений означал для человека политическую смерть. Всем находившимся в зале было ясно, что песенка Ельцина спета. Наиболее активные требовали немедленно снять его с работы и вывести из состава ЦК.
После выступлений членов ЦК Горбачев поднял Ельцина и заставил его оправдываться. Тот говорил достаточно невнятно. Горбачев стал его сам корить:
- Тебе мало, что вокруг твоей персоны вращается только Москва. Надо, чтобы еще и Центральный комитет занимался тобой? Уговаривал, да?.. Надо же дойти до такого гипертрофированного самолюбия, самомнения, чтобы поставить свои амбиции выше интересов партии, нашего дела! И это тогда, когда мы находимся на таком ответственном этапе перестройки. Надо же было навязать
Центральному комитету партии эту дискуссию! Считаю это безответственным поступком. Правильно товарищи дали характеристику твоей выходке...
И дальше Горбачев еще целый час разносил Ельцина:
- Мы на правильном пути, товарищи!.. Мы не зря прожили эти два года, хотя они и не нравятся товарищу Ельцину. Не зря! Ведь посмотрите, что он сказал! Мне дали уже стенограмму. Вот ведь что он сказал: за эти два года реально народ ничего не получил. Это безответственнейшее заявление, в политическом плане его надо отклонить и осудить. Мы добились немалого...
И все-таки из выступления Горбачева неясно было, что делать с Ельциным. Если его сразу не сняли, так, может быть, он еще и останется на своем посту? Присутствующим показалось, что Горбачев оставляет ему шанс.
В постановлении пленума говорилось, что выступление Ельцина надо признать "политически ошибочным. Поручить Политбюро ЦК КПСС, Московскому горкому партии рассмотреть вопрос о заявлении тов. Ельцина Б.Н. об освобождении его от обязанностей первого секретаря МГК КПСС с учетом обмена мнениями, состоявшегося на Пленуме ЦК КПСС".
ДВА ПРЕЗИДЕНТА И ОДИН ПЛЕНУМ
После разноса, устроенного Ельцину, пленум легко решил небольшой кадровый вопрос - был освобожден от обязанностей члена политбюро Гейдар Алиев, который перенес инфаркт. Его назначили советником в президиум Верховного Совета.
В тот день всем казалось, что карьера Ельцина и Алиева закончилась. Одного ждала опала, другого пенсия. Получилось иначе. Ельцин стал президентом России, Алиев - президентом Азербайджана. А вот их критики навсегда сошли с политической сцены. Но в тот момент этого еще никто не мог знать.
Помню, как после пленума ЦК - никому еще ничего не было известно о сенсационном выступлении Ельцина - мой коллега в журнале "Новое время" огорченно произнес:
- Почему же нашего любимца Ельцина опять не избрали в политбюро?
На что один наш осведомленный автор загадочно заметил:
- Дела вашего любимца Бориса Николаевича плохи, он больше не в фаворе.
Формально пленум закончился победой Лигачева. Всякая критика в его адрес была отвергнута.
Но в окружении Егора Кузьмича подозревали если не сговор между Горбачевым и Ельциным, то, во всяком случае, некий тонкий и дальний расчет московского секретаря. Он напал на Лигачева, зная, что генеральный секретарь изменил свое отношение к
Егору Кузьмичу, но промахнулся, потому что выступавшие на пленуме поддержали второго секретаря ЦК.
Нелепо думать, что Ельцин рискнул всем ради того, чтобы подрезать крылья Лигачеву. В этой игре ставки были не в пример выше. А недовольство методами Егора Кузьмича высказывал далеко не один Ельцин. Мнение главы правительства Николая Рыжкова, скажем, было значительно важнее. Но главным стало решение самого Горбачева отодвинуть верного соратника от кадровых дел.
Через пару месяцев на заседании политбюро, на котором Лигачев не присутствовал, потому что работал над докладом к пленуму ЦК о народном образовании, был принят новый порядок работы политбюро и секретариата.
Секретариат всегда заседал раз, а то и два раза в неделю - накануне заседаний политбюро. А тут было решено проводить его раз в две недели. Но главный удар по Лигачеву состоял в том, что секретариат лишился права рассматривать вопросы, которые должны утверждаться на политбюро. Это обосновали очень элегантно: чтобы секретариат не дублировал политбюро. А сделано это было для того, чтобы секретариат и лично Лигачев лишились возможности решать крупные кадровые вопросы, высказываться по важнейшим проблемам.
Роль еще недавно всевластного секретариата была сведена до технической - организационно обеспечивать проведение пленумов ЦК и разного рода совещаний. Горбачев лишил Егора Кузьмича его полномочий...
ТОВАРИЩИ ПРОСЯТ ОСТАТЬСЯ
А что же произошло с Ельциным после пленума? Он оставался и кандидатом в члены политбюро, и первым секретарем. Страна и не подозревала о том, что произошло. Но нормально работать он уже не мог. Ельцин конечно же не ожидал, что ему устроят публичную порку, и держался из последних сил, скрывая свое состояние.
Товарищи по партийному руководству шарахались от опального Ельцина как от чумного и не могли понять, почему он до сих пор не отправлен в отставку, почему он все еще рядом с ними, почему приходит на политбюро, садится рядом? Что это означает?
Они с некоторым недоумением посматривали на генерального секретаря: почему он медлит? Неужели решил оставить Ельцина на своем месте? Да как это можно - после всего, что было сказано?
Партийно-административная логика требовала примерно наказать Ельцина, чтобы другим было неповадно. Только этого ждали от Горбачева в аппарате. А он некоторое время колебался. Аргументов против отставки Ельцина было немало.
Анатолий Черняев, помощник Горбачева, советовал своему шефу не принимать отставки Ельцина и специально написал Михаилу Сергеевичу письмо с любопытным анализом поведения Бориса Николаевича:
"Прежде всего это эмоциональный всплеск: я, мол, выкладываюсь, себя не жалею (и это ведь действительно так), пытаюсь что-то сделать с этой обленившейся и зазнавшейся, застойной Москвой, а получаю одни тумаки, да еще в грубой форме, да еще прилюдно, на секретариате.
А что касается амбиций, то в общем-то они простительны: вряд ли он метил на самые первые места (ума хватает, наверное, на это не рассчитывать)...
По его поведению на субботнем пленуме мне стало совсем ясно, что, подавая на пленуме в отставку, он рассчитывал на то, что "не осмелятся" ее принять. Слишком он стал уже известен повсюду, а в Москве - даже популярен...
Отставка Ельцина будет воспринята как победа консервативных сил, хотя сам он лично, видимо, недалек от их взглядов на вопросы нашей истории по причине, скорее всего, "малограмотности" в этой области...
Да и по делам в Москве... Как должен будет понимать "неприемлемость" Ельцина его преемник? Что, надо поспокойнее, потише, поаккуратнее, за шиворот не трясти? Но так с Москвой далеко не уедешь. Тут еще разгребать и разгребать. А у Ельцина что-то начинало получаться, растормошил он людей, взялся за них. И недаром московское бюро не хочет, чтобы он ушел, хотя и для них он - не подарок..."
А сам Ельцин уходить не хотел. Он почему-то до последнего надеялся, что Горбачев в конце концов встанет на его сторону. Горбачев отдельно беседовал с Ельциным. Тот покорно признал свое выступление на пленуме ошибкой. Потом пришел на очередное заседание политбюро. Попросил слова. Когда до него дошла очередь, повинился:
- Моя главная ошибка - из-за амбиций, самолюбия уклонялся от того, чтобы нормально сотрудничать с Лигачевым, Разумовским, Яковлевым. Но товарищи в горкоме партии не отвернулись от меня - хотя и осудили мое поведение, просят остаться...
Оказывается, Борис Николаевич попросил членов бюро горкома обсудить его поведение. Сам ушел, чтобы своим присутствием не давить на подчиненных. Бюро, не зная, как в конце концов повернется дело, решило не ссориться ни с ЦК, ни со своим первым секретарем, поэтому приняло в высшей степени дипломатичное решение: осудило Ельцина и за выступление на пленуме, и за то, что заранее не посоветовался с товарищами в горкоме, и за то, что подал заявление об отставке.
"Вот, - сказал Ельцин Горбачеву, - товарищи требуют, чтобы я продолжил работу в горкоме". У Михаила Сергеевича этот поворот событий вызвал раздражение. Получалось, что Ельцин остается при своем мнении, то есть он абсолютно во всем прав, но, так и быть, готов остаться, поскольку бюро горкома вроде как не хочет, чтобы он уходил.
3 ноября Ельцин прислал Горбачеву короткое письмо, в котором еще раз излагал мнение бюро горкома и в этой связи просил дать ему возможность продолжить работу в качестве первого секретаря МГК КПСС.
Но Михаил Сергеевич уже принял решение: оставлять Ельцина в горкоме нельзя. Если бы Борис Николаевич раскаялся и покаялся, проявил готовность быть верным вассалом, Горбачев, может быть, еще и передумал. Но он прекрасно видел, что покорным Ельцин все равно не будет. Так зачем же ему держать под боком такого смутьяна, да еще и популярного в народе? В стране может быть только один популярный политик - сам Михаил Сергеевич.
Члены политбюро дисциплинированно поддержали мнение генерального. Горбачев сам позвонил Ельцину и сказал ему, что его политическая карьера окончилась.
Часть третья. НАРОДНЫЙ ЗАСТУПНИК
Глава 7. ОПАЛА
После выхода мемуаров бывшего президентского телохранителя генерала Коржакова пошли разговоры о том, что Борис Ельцин страдает от приступов хронической депрессии и даже несколько раз пытался покончить жизнь самоубийством.
Первой попыткой считается странный случай, который произошел с Ельциным в ноябре 1987 года, когда после громкой речи на пленуме ЦК его решили снять с должности...
УДАР НОЖНИЦАМИ
Этот драматический эпизод в книге Ельцина "Исповедь на заданную тему" описан так:
"Девятого ноября с сильными приступами головной и сердечной боли меня увезли в больницу. Видимо, организм не выдержал нервного напряжения, произошел срыв.
Меня сразу накачали лекарствами, в основном успокаивающими, расслабляющими нервную систему. Врачи запретили мне вставать с постели, постоянно ставили капельницы, делали уколы. Особенно тяжело было ночью, я еле выдерживал эти сумасшедшие головные боли..."
Срыв у Ельцина действительно произошел. Но госпитализировали его не потому, что у него болели сердце и голова.
Вот как описывает в своем дневнике случившееся член политбюро Виталий Воротников:
"9 ноября в понедельник, в 13:30 срочно пригласили в ЦК. В кабинете Горбачева собрались только члены политбюро (Лигачев, Громыко, Рыжков, Зайков, Воротников, Чебриков, Яковлев, Шеварднадзе, Соломенцев).
Сообщение Лигачева. Ему позвонил второй секретарь МГК и сказал, что у них ЧП. Госпитализирован Б.Н. Ельцин.
Что произошло? Утром он отменил назначенное в горкоме совещание, был подавлен, замкнут. Находился в комнате отдыха. Примерно после 11 часов пришел пакет из ЦК (по линии политбюро). Ему передали пакет. Через некоторое время (здесь я не помню точно, как говорил Лигачев, - или потому, что ожидали его визы на документе и зашли к Ельцину, или он сам позвонил) к Ельцину вошли и увидели, что он сидит у стола, наклонившись, левая половина груди окровавлена, ножницы для разрезания пакета - тоже. Сразу же вызвали медицинскую помощь из 4-го управления, уведомили Чазова, сообщили Лигачеву. О факте знают несколько человек в МГК".
Председатель КГБ Виктор Чебриков дополнил рассказ Лигачева:
"В больнице на Мичуринском проспекте (спецбольница с поликлиникой Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР), куда привезли Ельцина, он вел себя шумно, не хотел перевязок, постели. Ему сделали успокаивающую инъекцию. Сейчас заторможен. Спит. Там находится Е.И. Чазов (начальник Четвертого главного управления).
Что он говорит? Был порез (ножницами) левой стороны груди, но вскользь. Незначительная травма, поверхностная. Необходимости в госпитализации нет. Сделали обработку пореза, противостолбнячный укол...
Во время заседания вновь позвонил Чазов. И еще раз подтвердил, что порез небольшой, можно два-три дня подержать. А вообще - это амбулаторный режим".
Горбачев пишет, что ему немедленно доложили об этом чрезвычайном происшествии:
"Ельцин канцелярскими ножницами симулировал покушение на самоубийство, по-другому оценить эти его действия было невозможно.
По мнению врачей, никакой опасности для жизни рана не представляла - ножницы, скользнув по ребру, оставили кровавый след...
Врачи сделали все, чтобы эта малопривлекательная история не получила огласки. Появилась версия: Ельцин сидел в комнате отдыха за столом, потерял сознание, упал на стол и случайно порезался ножницами, которые держал в руке..."
Академик Чазов к тому времени уже не возглавлял Четвертое управление, он стал министром здравоохранения, но, видимо, по старой памяти Лигачев попросил его выяснить, в чем дело. Бориса Николаевича осмотрели несколько профессоров, в том числе виднейший специалист в области грудной хирургии. Но их помощь не понадобилась.
По мнению Чазова, "произошел нервно-эмоциональный срыв затравленного человека, который закончился тяжелой реакцией, похожей на суицид (самоубийство). И все-таки это не был суицид, как пытались представить некоторые недруги Ельцина. И тогда, и спустя годы, не упоминая имени Бориса Николаевича, мне приходилось обсуждать эту ситуацию со специалистами-пси-хиатрами, и все они в один голос говорили, что это больше похоже на инсценировку суицида. Люди, собирающиеся покончить с жизнью, говорили они, выбирают более опасные средства...
Для меня ситуация была ясна - это совершено в состоянии аффекта человеком, который в тот момент думал, что рушатся все его жизненные планы..."
Политбюро в тот день заседало долго, обсуждая и осуждая Ельцина. Никто не подумал о том, что переживший чудовищный стресс человек прежде всего нуждается в неотложной психологической и психиатрической помощи. Исходили из того, что советский человек не имеет права на проявление слабости.
Попытка самоубийства, если эта версия была верной, и вовсе рассматривалась как непростительный проступок, недостойный коммуниста-руководителя. Теперь уж точно Борис Николаевич утратил моральное право руководить столичной партийной организацией...