Я в ужасе бросился в свою спальню и вытащил из-под кровати коробку. В ней лежали мои четыре ежонка, невероятно раздутые. Животики у них были такие большие, что они могли лишь слабо шевелить ножками, ничуть не продвигаясь вперед. Они выродились в розовые мешки, полные молока и словно сединой покрытые иглами. Все они испустили дух в ту же ночь, и Марго безутешно рыдала над их надутыми, как воздушные шары, трупиками. Но ее горе не послужило мне утешением, ведь теперь ежи не будут послушно трусить за мной через оливковые рощи. В наказание и постоянное напоминание попустительнице сестре я вырыл в саду четыре могилки, поставил четыре маленьких креста и четыре дня не разговаривал с Марго.
Однако я не долго горевал о скончавшихся ежах, ибо в это время на острове вновь появились Дональд и Макс. Они победоносно приплыли на тридцатифутовой яхте, и Ларри ввел в нашу семью капитана Крича.
Мы с мамой провели очень приятный день в оливковых рощах, она – собирая дикорастущие цветы и травы, язанятый ловлей вновь появившихся бабочек. Усталые, но довольные, мы заторопились обратно на виллу к чаю. Приблизившись к дому, мама вдруг остановилась.
– Кто это сидит у нас на веранде? – спросила она.
Я был занят бросанием палок собакам и потому не сразу обратил внимание. Но, подняв голову, и я увидел фигуру незнакомца в измятых белых парусиновых брюках, растянувшегося на веранде.
– Кто это? Ты видишь? – возбужденно спрашивала мама.
В то время ее терзала мысль о том, что директор нашего банка в Англии может в любой момент прилететь на Корфу с целью обсудить превышение нашего кредита, вот почему незнакомая фигура на веранде подстегнула ее страхи.
Я внимательно осмотрел незнакомца. Это был старый, почти совсем лысый мужчина, только на затылке росли жидкие волосы, длинные, белые и всклокоченные, как пушок чертополоха поздним летом. У него была такая же неопрятная белая борода и усы. Я заверил маму, что, по моему разумению, он нисколько не походит наружностью на директора банка.
– О Господи, – обеспокоенно сказала она. – Он непременно прибудет сейчас. А у меня совершенно ничего нет к чаю. Интересно, кто бы это мог быть?
Когда мы приблизились, незнакомец, дотоле мирно дремавший, вдруг проснулся и увидел нас.
– Эй, на море! – крикнул он так зычно и так внезапно, что мама споткнулась и чуть не упала. – Эй, на море! Должно быть, вы матушка Даррелл, а ты, конечно, ее сын. Ларри все рассказал мне о вас. Лезьте на борт.
– О Господи, – прошептала мама. – Это еще один из дружков Ларри.
Мы подошли ближе, и я увидел, что у нашего гостя на редкость необычное лицо, розовое и все в извилистых морщинах, как грецкий орех. Его хрящеватому носу, повидимому, в свое время досталось столько жестоких ударов, что он извилисто спускался вдоль по лицу наподобие змеи. Челюсть также претерпела аналогичную судьбу и была сдвинута набок, будто невидимая нить связывала ее с правым ухом.
– Ужасно рад познакомиться с вами, – сияя слезящимися глазами, сказал он с таким видом, словно сам был хозяином этой виллы. – Вот так бабенция! Вы выглядите лучше, чем мне описывал ваш сын.
Мама оцепенела и выронила ветреницу из букета, который она несла в руках.
– Я, – сказала она с чопорным достоинством, – миссис Даррелл, а это мой сын Джеральд.
– Меня зовут Крич, – сказал старик. – Капитан Патрик Крич. – Он выдержал паузу и аккуратно пустил обильную струю слюны поверх перил точнехонько в мамину любимую клумбу циний, – Лезьте на борт, – повторил он, весь пыша добродушием. – Рад вас видеть.
Мама нервно прокашлялась.
– Мой сын Лоренс здесь? – спросила она, обретая мелодичный аристократический голос, что с ней бывало лишь в крайне напряженные моменты.
– Нет, нет, – ответил капитан Крич. – Я простился с ним в городе. Он сказал, чтобы я ехал к вам на чай. Он сказал, что вскоре будет на борту.
– Садитесь же, – сказала мама, стойко выдерживая роль хозяйки. – Если вы не против чуточку подождать, я пойду напеку пшеничных лепешек.
– А, лепешек? – отозвался капитан Крич, озирая маму с таким сладострастием, что она уронила еще два цветка. – Я люблю лепешки и женщин, расторопных в камбузе.
– Джерри, – ледяным тоном произнесла мама, – займи капитана Крича, пока я буду готовить чай.
Она поспешно и, признаться, не самым достойным образом удалилась, а я остался единоборствовать с капитаном Кричем.
Он снова опустился на стул и уставился на меня своими слезящимися глазами из-под клочковатых белых бровей. Его пристальный взгляд несколько нервировал меня. Тем не менее, сознавая свои обязанности хозяина, я протянул ему коробку с сигаретами. Он заглянул в нее, словно в колодец, при этом его челюсть ходила с боку на бок, словно живот чревовещателя.
– Смерть! – воскликнул он вдруг, и так энергично, что коробка с сигаретами чуть не вывалилась у меня из рук. Он откинулся на спинку стула и вновь уставился на меня слезящимися голубыми глазами.
– Сигареты – это смерть, малыш, – сказал он, пошарил в кармане брюк, извлек оттуда короткую трубку, черную и шишковатую, как кусок древесного угля, и сунул ее в рот, отчего челюсть его приобрела еще более кривобокий вид. – Не забывай, – добавил он, – трубка – лучший друг настоящего мужчины.
Он оглушительно захохотал собственной шутке, и я из чувства долга последовал его примеру. Он встал, пустил обильную струю слюны поверх перил веранды и снова шмякнулся на стул. Я лихорадочно искал предмет разговора. Ничто не приходило на ум. Вряд ли его заинтересует, что сегодня я впервые услышал стрекот цикад или что курочка, принадлежащая Агати, снесла шесть яиц величиной с лесной орех. Поскольку, судя по всему, круг его интересов ограничивался лишь тем, что относится к морю, я спрашивал себя, может, его взволнует новость, что Таки, который не мог позволить себе роскоши обзавестись лодкой, отправился на ночную рыбалку (одной рукой держа фонарь над головой, а в другой зажав трезубец) и всадил трезубец себе в ногу приняв ее за какую-то диковинную рыбу? Но тут капитан Крич, глядя на меня из-за клубов жирного дыма, извергаемого трубкой, сам начал разговор.
– Тебя удивляет мое лицо, правда, малыш? – обвиняюще спросил он, и я заметил, что при этих словах его щеки стали еще более розовыми и лоснящимися, как атлас. Не успел я дать отрицательный ответ, как он продолжал: – Это случилось при работе с парусами. Да, при работе с парусами. Когда мы огибали мыс Горн. Дул свирепый ветер, прямо из заднего прохода Земли. Я упал, понимаешь? Паруса хлопали и ревели со страшной силой. Веревка выскользнула у меня из пальцев, словно намасленная. Я упал ничком на палубу. Мне помогли, чем могли... Разумеется, на борту не было врача. – Он выдержал паузу и задумчиво ощупал челюсть. Я, завороженный, сидел, как прикованный к стулу. – К тому времени, как мы добрались до Чили, все затвердело, словно цемент, – сказал он, продолжая поглаживать челюсть. – Тогда мне было шестнадцать лет.
Я колебался: следует выразить ему сочувствие или нет, но он погрузился в собственные мысли, и его голубые глаза приобрели отсутствующее выражение. Тут на веранде появилась мама и остановилась: наша неподвижность поразила ее.
– Чили, – с наслаждением произнес капитан. – Чили. Там я впервые подцепил триппер.
Мама вздрогнула и громко прокашлялась.
– Джерри, помоги мне принести чай, – сказала она.
Вдвоем мы принесли на веранду чайник, молочник, чашки и тарелки с золотисто-желтыми лепешками и гренками.
– Вкуснотища, – проговорил капитан Крич, набивая рот лепешкой. – Спасает от урчания в животе.
– Мм... Вы надолго думаете остановиться у нас? – спросила мама с явной надеждой, что он ответит отрицательно.
– Может быть, буду жить здесь на пенсии, – невнятно произнес капитан, смахивая крошки с усов. – У вас тут местечко что надо. Могу бросить здесь якорь.
Из-за поврежденной челюсти он был вынужден шумно прихлебывать чай. Я заметил, что лицо мамы становится все более озабоченным.
– Мм... У вас есть судно? – спросила она.
– Нет, черт побери, – ответил капитан, хватая еще одну лепешку. – Жить на пенсию, вот я о чем. Теперь у меня будет время вплотную заняться бабешками.
При этих словах он окинул маму оценивающим взглядом, не переставая энергично разжевывать лепешку.
– Постель без женщины все равно что корабль без трюма, – заметил он.
К счастью, мама была избавлена от необходимости отвечать ему, так как в эту минуту к дому подъехали на автомобиле остальные домашние с Дональдом и Максом в придачу.
– Муттер, вот мы и приехайт, – возвестил Макс, лучезарно улыбаясь и нежно обнимая ее. – И я вижу, мы есть подоспевайт прямо к чай. Бабешки! Как чудесно! Дональд, у нас бабешки к чаю!
– Лепешки, – поправил Дональд.
– Пшеничные, – уточнила мама.
– Мне припоминается одна бабешка из Монтевидео, – сказал капитан Крич. – Замечательная была сука. За два дня обслужила весь экипаж. Нынче таких выносливых не выводят.
– Кто этот отвратительный старик? – спросила мама, едва ей представилась возможность загнать в угол Ларри, оторвав его от чаепития, которое было в самом разгаре.
– Его зовут Крич, – ответил Ларри.
– Это мне известно, – сказала мама, – но с какой стати ты пригласил его к нам?
– Он забавный старикан, – ответил Ларри, – и едва ли у него много денег. Надо полагать, он приехал на остров жить на крохотную пенсию.
– Он не будет жить на пенсию у нас, – твердо сказала мама. – Будь добр, не приглашай его больше к нам.
– Я думал, он тебе понравится, – сказал Ларри. – Он объехал весь свет и даже был в Индии. Он может рассказать кучу самых замечательных историй.
– Что касается меня, то он может и дальше разъезжать по свету, – сказала мама. – Истории, которые я пока слышала, на мой взгляд, отнюдь не замечательные.
Капитан Крич, раз обнаружив, как он выражался, нашу "якорную стоянку", зачастил к нам. Обычно он появлялся, мы подметили это, как раз к еде, выкликая: "Эй, на судне! Можно подняться к вам на борт потрепаться?" Поскольку было совершенно очевидно, что он не случайно проходил две с половиной мили через оливковые рощи, чтобы добраться до нас, было трудно отказать ему в возможности "подняться на борт", и мама, бормоча под нос что-то не самое доброе, бросалась на кухню разбавлять суп и нарезать сосиски, дабы капитан Крич мог присоединиться к нам. Он потчевал нас рассказами из своей морской жизни и сыпал названиями мест, где побывал. С его изуродованных губ соблазнительно срывались названия, которые я знал только по картам: Тринкомали, Дарвин и Дурбан, Буэнос-Айрес, Веллинггон и Калькутта, Галапагосские и Сейшельские острова и острова Товарищества. Казалось, нет такого уголка земного шара, куда бы он не добрался. Свои рассказы он уснащал пространными и донельзя вульгарными хоровыми песнями матросов и прибаутками такой биологической изощренности, что, к счастью, мама их не понимала.
Затем настал незабываемый день, когда капитан Крич явился незваным гостем к чаю, в то время как мы принимали местного английского священника с женой – скорее из чувства долга, чем из религиозных соображений. К нашему изумлению, капитан Крич вел себя на диво прилично. Он обменялся со священником мнениями насчет морских змей и высоты приливных волн и объяснил жене священника разницу между долготой и широтой. Его манеры были образцовыми, и мы вполне гордились им, как вдруг, к концу чаепития, жена священника с необыкновенной ловкостью перевела разговор на тему о своих детях. Этот предмет был для нее всепоглощающим; впору было подумать, что она единственная женщина в мире, которой доводилось рожать детей, и к тому же они были зачаты безукоризненно. Угостив нас десятиминутным монологом о невероятной проницательности своего потомства, она на мгновение умолкла, чтобы выпить чаю.
– Я чуток слишком стар, чтобы заводить детей, – сказал капитан Крич.
Жена священника поперхнулась.
– Но, – с удовлетворением продолжал он, – я старался, и это было страх как приятно.
Чаепитие было испорчено.
Вскоре после этого на вилле объявились Дональд и Макс.
– Муттер, – сказал Макс, – мы хотим унейсти вас.
– Прогулка на яхте, – пояснил Дональд. – Изумительная идея. Макса, конечно.
– Прогулка на яхте – куда? – осведомилась мама.
– Вокруг острова, – сказал Макс, раскидывая свои длинные руки во всеохватывающем жесте.
– А я-то думал, вы не умеете управлять яхтой, – сказал Лесли.
– Нет, нет. Мы не будем управляйт ей. Ларри будет управляйт, – торжествующе возвестил Макс.
– Ларри? – недоверчиво спросил Лесли. – Да ведь Ларри ничего не смыслит в морском деле.
– О нет, – серьезно сказал Дональд, – о нет. Он по этой части собаку съел. Он брал уроки у капитана Крича. Да и сам капитан будет с нами как член экипажа.
– Ну, в таком случае все ясно, – сказала мама. – Я не поплыву на яхте вместе с этим отвратительным стариком, не говоря уже о том, как опасно плыть на яхте, которой управляет Ларри.
Они всячески пытались уговорить ее, но мама неколебимо стояла на своем. Остальные домашние, включая Теодора, проедут через весь остров и встретятся с ними на берегу бухты, где мы сможем устроить пикник и, если будет тепло, искупаться, – это был максимум того, на что она дала согласие.
Стояло ясное, безоблачное утро, когда мы тронулись в путь, и все говорило за то, что погода будет идеальной и для плавания, и для пикника, но к тому времени, когда мы достигли противоположного берега острова и распаковали все необходимое для пикника, появились приметы того, что нас застигнет сирокко. Мы с Теодором спустились между деревьями к бухте. Море стало холодного, серо-стального цвета, ветер гнал по синему небу вытянутые, словно накрахмаленные облака. На кромке моря вдруг появились три водяных смерча, они скачками продвигались вдоль горизонта, словно огромные извивающиеся шеи каких-то доисторических чудовищ. Колеблясь и наклоняясь, грациозные, как лебеди, они протанцевали вдоль горизонта и исчезли.
– Ага! – сказал Теодор, с интересом наблюдавший за этим феноменом. – Я никогда не видел их по три за раз. Весьма любопытно. Ты заметил, как они двигались все вместе, совсем как если бы они были... э-э... животными в стаде?
Я сказал, что мне хотелось бы увидеть их вблизи.
– Гм... – отозвался Теодор, теребя бороду большим пальцем. – Не уверен, что водяные смерчи относятся к тем вещам, с которыми желательно познакомиться... э-э... гм... поближе. Помнится, я однажды был в Македонии, и один такой смерч, понимаешь ли... э-э... обрушился на берег. Он оставил после себя полосу разрушений около двухсот ярдов в ширину и четверти мили в длину. Я хочу подчеркнуть – на суше. Даже большие оливковые деревья были... э-э... повреждены, а деревья поменьше, понимаешь, ломались, как спички. И, разумеется, в том месте, где смерч наконец распался, земля пропиталась тоннами соленой воды и стала... гм... совершенно непригодной для земледелия.
– Послушайте, вы видели эти огромные треклятые водяные смерчи? – спросил Лесли, подходя к нам.
– Да, это очень интересно, – сказал Теодор.
– Мама в панике, – сказал Лесли. – Она уверена, что они направляются прямо к Ларри.
– Вряд ли существует такая опасность, – сказал Теодор. – По-моему, они слишком далеко в открытом море.
К тому времени, как мы водворились в оливковой роще близ берега бухты, не оставалось сомнений в том, что нас накроет один из тех внезапных и чрезвычайно жгучих сирокко, которые дуют здесь в это время года. Ветер хлестал по оливам и вспенил море бурунами с белыми гребнями.
– Мы могли бы с равным успехом отправиться домой, – сказал Лесли. – Не большое удовольствие устраивать пикник при такой погоде.
– Мы не можем, милый, – сказала мама. – Мы обещали встретиться с Ларри здесь.
– Если они не совсем растеряли мозги, они станут на рейд где-нибудь в другом месте, – ответил Лесли.
– Не хотел бы я сейчас быть на их месте, – заметил Теодор, глядя на бьющие о скалы волны.
– О Господи, я так надеюсь, что с ними ничего не случится, – сказала мама. – Право же, Ларри неблагоразумен.
Мы прождали час; мама с каждой минутой паниковала все больше. Но вот Лесли, взбиравшийся на мыс по соседству, вернулся с вестью, что увидел их.
– Признаться, я очень удивлен, что они добрались сюда, – заметил Лесли. – Гик ходит ходуном, и они практически идут кругами.
Вскоре яхта вошла в узкое устье бухты, и нам стало видно, как Дональд и Макс снуют по палубе, дергая за веревки и паруса, меж тем как Ларри и капитан Крич, вцепившись в румпель, судя по всему, во весь голос дают указания. Мы с интересом наблюдали за их эволюциями.
– Надеюсь, они не забыли про риф, – сказал Лесли.
– Какой риф? – встревоженно спросила мама.
– Там, где сейчас вон та белая вода, есть чертовски большой риф, – ответил Лесли.
Спиро все это время стоял и хмурясь глядел на море, словно некая смуглая гаргулья.
– Не нравится мне это, мастер Лесли, – хрипло прошептал он. – Что-то непохоже, чтобы они умели ходить под парусами.
– О Господи, – сказала мама. – И зачем только я согласилась на это?
В этот момент (из-за того, как выяснилось впоследствии, что Дональд и Макс не поняли данных им указаний и подняли часть парусов, а не опустили их) произошло одновременно несколько событий. Внезапно налетевший шквал раздул паруса. Гик развернулся и с треском ломающегося дерева, который был явственно слышен на берегу, смахнул Макса за борт. Яхта почти легла на бок и под напором ветра с необыкновенно громким хрустом налетела прямо на риф, вздыбилась на мгновение, а затем, словно отчаявшись в матросском искусстве людей на борту, лениво завалилась набок. В одно мгновение хаотически все смешалось.
Мама с криком "О Господи! О Господи!" без сил опустилась на корень оливы. Марго разразилась слезами, без устали махала руками и пронзительно кричала: "Они утонут! Утонут!" Спиро, Лесли и я выбежали на берег бухты. Мы ничем не могли помочь потерпевшим кораблекрушение, так как у нас не было ни лодки, ни иного спасательного средства. Но вскоре мы разглядели наших четырех морских волков, плывущих от остатков яхты, причем Ларри и Дональд, похоже, тянули на буксире капитана Крича. Мы поспешно сбросили с себя одежду и бросились в море. Вода была холодна как лед, а волны значительно сильнее, чем я предполагал.
– Вы целы? – крикнул Лесли, когда флотилия горе-моряков приблизилась к нам.
– Целы! – крикнул Макс. – Целы и невредимы! На лбу у него зияла рана длиной дюйма в четыре, по его лицу и усам струилась кровь. У Ларри под глазом был синяк и царапины, синяк быстро набухал. Лицо капитана Крича, выскакивавшее, как пробка, между головами Ларри и Дональда, приняло необычайный розовато-лиловый оттенок, как у цветка сливы.
– Помогите нам тянуть капитана! – крикнул Ларри. – Этот глупый старый ублюдок сказал мне, что не умеет плавать, только когда мы кувырнулись за борт.
Спиро, Лесли и я подхватили капитана Крича и облегчили задыхающихся Дональда и Ларри в их спасательных работах. Мы, должно быть, являли собой захватывающее зрелище, когда выходили, шатаясь и ловя ртом воздух, по отмели на берег. Лесли и Спиро поддерживали капитана Крича с боков, и его ноги, казалось, вот-вот подломятся.
– Эй, на судне! – крикнул он маме. – Эй, ты там, моя бабенция!