Спрашиваем прохожих. Никто не знает нужного нам переулка. Подергивают плечами, довольно подозрительно нас осматривают и спешат по своим делам. Обратились к милиционеру. Он взглянул на наши пестро-серые блузы, кепки и скорчил такую гримасу, что я так я ждал: сейчас отведет нас в отделение. Но все же после некоторого раздумья он отпустил нас, так и не сказав, где находится наш злополучный переулок.
Сидор Артемьевич уже сжег все спички, беспрерывно прикуривая гаснущую самокрутку… До штаба добредаем сами, наверное, партизанское чутье помогло. Получаем пропуска.
- Ох, если бы эти люди знали, что вы партизаны, они бы вас на край света довели! - воскликнула девушка, секретарь начальника Центрального штаба партизанского движения, выслушав наш рассказ о том, как мы добирались сюда.
Сидор Артемьевич, расправляя свою бородку, с улыбкой замечает:
- В этой сорочке да под этим картузом скорее за арестанта сочтут, чем за партизана.
До прихода Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко нам предлагают походить по отделам.
Захожу в первую попавшуюся дверь. Начальник отдела торжественным жестом отдернул голубую занавеску, под которой висела на стене оперативная карта.
- Вот здесь действуют смоленские партизаны, а тут ленинградские… - Потом показывает на Курскую область, на Краснодарский край.
- На Украине? - повторяет он заданный мной вопрос. - По Украине у нас полных данных нет. Кроме Ковпака и твоего соединения…
Говорю ему то, что мне доподлинно известно: на Черниговщине действует крупное соединение под командованием секретаря обкома партии Федорова.
- Почему у вас его нет на карте?
- Не успели еще нанести. О нем мы кое-что знаем.
- А партизаны Куманька? В Червонном районе, на Сумщине?
- Видимо, недостаточно себя проявляют.
- То есть как это не проявляют? Партизан на Украине очень много, и фашисты здорово чувствуют, как они себя проявляют.
Начальник отдела пожал плечами.
- Вот смотри, - он опять подводит меня к карте, - мы выбросили в Словечанский район на Житомирщине надежных товарищей. Ну и что? Пока никакого развития. Такое же положение и на Ровенщине…
Я понимаю, что за два месяца своего существования Центральный штаб еще не успел обзавестись точными данными, так как далеко не всегда отряды имели свои радиостанции и о их боевых делах в Москве могли узнать с большим опозданием. Но невольно вспомнились восторженные лица партизан после успешных операций. Как они, словно прикованные к радиоприемнику, слушали сводки Совинформбюро, надеясь услышать о своих действиях. Народ горит желанием бороться, верит в победу, просит оружия… Быстрее надо штабу разобраться во всем. Мы так много надежд на него возлагаем.
- Нелегко, - говорю, - вам будет отсюда руководить партизанским движением… Представителям штаба придется самим побывать в тылу врага, чтобы посмотреть на народ, на дела партизан.
- Вот за этим вас и пригласили, чтобы разобраться… Я думаю, - он снова водит указкой по карте, - в Брянских лесах повторяются Волочаевские дни… Мое мнение: всех вас надо объединить в Брянских лесах под одно командование.
- Значит, посадить всех партизан на оборону?
- Зачем на оборону? Наступать! С Брянским фронтом есть полная договоренность. Будет бесперебойно снабжать боеприпасами.
- К чему же концентрировать все силы в Брянском лесу?
- Отвлечем дивизии три фашистов, не меньше.
- Между прочим, немцы тоже этого как раз и добиваются: согнать всех партизан в Брянский лес и развязать себе руки на коммуникациях.
- Но разгромить три вражеские дивизии - это же здорово! - И он, открыв другую карту, знакомит меня с планом объединения всех партизанских соединений…
Мне становится не по себе. Что, думаю, если это в самом деле произойдет? У меня невольно вырвалось несколько довольно резких фраз. Начальник отдела поморщился.
- Это же только проект. Зачем раньше времени волноваться?
А в отделе снабжения навстречу мне из-за стола поднялся красивый плотный мужчина.
- Гарбуз, - назвался, он и пожал мою руку с нескрываемой сердечной теплотой. Он быстро заговорил: - Мы все просто в восторге от ваших дел! Герои! Ничего не скажешь, герои! Как там у вас в гостинице довольствие? Может, добавить?..
Мой отказ он принял за излишнюю скромность.
- Вы не стесняйтесь!
- Когда я уезжал, - говорю ему, - меня командиры просили сразу же по приезде добиваться самолетов с боеприпасами. Особенно нужна взрывчатка…
Улыбка сошла с лица Гарбуза. Он смущенно сдвинул брови.
- Да. Трудное это дело. - Он уселся в кресле и, постукивая карандашом по стеклу, проговорил: - Надо спасать Ленинград и Сталинград. Сейчас все для фронта…
Но тут послышался шум, и я узнал голос Ковпака. Он кому-то довольно громко что-то внушал. Ну, думаю, и он ведет сражение…
- Слышите, это Сидор Артемьевич уже порядок наводит, - говорю собеседнику.
- Это надо, надо, - скороговоркой соглашается Гарбуз.
- А вы что, прямое отношение имеете к снабжению фронта? - возвращаюсь к интересующему меня вопросу.
- Все мы имеем, - неопределенно говорит Гарбуз. - На заводах люди сутками от станков не отходят. Подростки работают наравне со взрослыми. Я действительно работал по снабжению армии. Даже дела еще там сдать не успел. Так что партизан я молодой, а снабженец старый.
- Ну раз отношение имеете, - обрадовался я, - так используйте права старого снабженца.
- Это бы и можно, но в распоряжении Центрального штаба нет ни одного самолета. Нечем перебросить…
- А мы жжем костры, - говорю ему, - ждем самолетов, но пока иногда прилетают немцы и бомбят нас.
- Трагедия! Но что делать? Нет самолетов!..
Центральный штаб партизанского движения был организован 30 мая 1942 года. Партия признала необходимым учредить эту организацию, чтобы способствовать размаху борьбы во вражеском тылу.
Ко дню нашего прибытия в Москву Центральный штаб партизанского движения, по существу, сам переживал период становления и испытывал много всяких трудностей.
Вошла секретарь:
- Вас просит Пантелеймон Кондратьевич…
Начальник Центрального штаба партизанского движения Пономаренко известный деятель нашей партии. До войны он был секретарем ЦК партии Белоруссии. Будучи работником большого государственного масштаба, товарищ Пономаренко, приступив к работе в штабе, с первых дней отчетливо понял, что без непосредственного общения с командирами партизанских отрядов он не сможет выяснить точную обстановку на оккупированной территории и определить главное направление в работе только что организованного штаба. Вот почему по его инициативе в Центральный Комитет партии было внесено предложение о вызове нас в Москву. Это предложение было поддержано.
Надо сказать, что этот вдумчивый и разносторонне образованный человек за короткий срок сцементировал работу штаба, который много сделал для того, чтобы всячески содействовать и помогать еще большему развитию в тылу врага всенародного партизанского движения.
Пономаренко принял нас очень сердечно, попросил всех к столу и сразу перешел к делу.
- Мы пригласили вас, - сказал он, - чтобы вы подробнее рассказали о героических делах нашего народа, борющегося с оккупантами…
Чувствовалось, что человек озабочен партизанскими проблемами, хочет поглубже в них вникнуть.
После его краткой взволнованной речи каждый из нас доложил о боевых делах партизан, об обстановке в радиусе действий своего объединения или отряда.
Много добрых слов было сказано в адрес коммунистов и комсомольцев. Это они с первых же дней оккупации выступили инициаторами и организаторами отпора ненавистному врагу. Они - самые мужественные, самые бесстрашные наши бойцы, у них учатся, по ним равняются все, кого совесть зовет к оружию, к борьбе. Коммунисты, комсомольцы, партийные организации отрядов рука об руку с местными подпольными советскими и партийными органами ведут повседневную разъяснительную работу среди населения. И движение народных мстителей неудержимо ширится и растет.
В заключение товарищ Пономаренко сказал:
- Мы здесь еще полностью не знаем действительного положения на оккупированной территории. Нас сбивают с толку противоречивые донесения, и нам одним, без вашей помощи, трудно будет сделать работу штаба оперативной и деятельной. Мы потеряли бы много дорогого для нас времени и безусловно не миновали бы серьезных ошибок. Я докладывал о вашем приезде Клименту Ефремовичу. Он очень доволен, что вы благополучно прибыли в Москву, и сообщил об этом товарищу Сталину. Завтра вечером вас примут в Кремле члены Политбюро. Прошу подготовиться… - Он посмотрел на часы: - У!.. Около двух! Как у вас с пропусками?
Мы и не заметили, как наступила ночь. И вышел небольшой конфуз. Оказалось, что в суматохе нам забыли заказать ночные пропуска. Мы стояли у окна, курили, пока Пантелеймон Кондратьевич кому-то сердито за это выговаривал по телефону. Но вот он вернулся к нам.
- Придется вам, товарищи, поспать здесь на диванах. С пропусками ничего не получается. Извините, пожалуйста.
- Ничего, - говорит Сидор Артемьевич, - диван я люблю даже больше, чем кровать, - не скрипит.
Вдруг Пономаренко спрашивает:
- Кто тут курит вишневый лист?..
Наступает пауза. И люди, не терявшиеся в лесных боях, тоже могут смущенно молчать: комната заметно посерела от дыма.
- Да вы не стесняйтесь, - смеется Пономаренко, - я люблю самосад с вишневым листом. А тут по запаху чувствую, у кого-то это добро имеется…
Он тут же берет у Ковпака щепоть табаку, мастерит самокрутку и с наслаждением затягивается.
- Нам еще нужно подготовить материал товарищу Ворошилову. А вы отдыхайте…
Пономаренко уехал. Около часа мы балагурили - спать никому не хотелось… После путешествия по Москве, горячих споров в отделах голод давал себя чувствовать. А в гостинице нас ждал, наверное, сытный ужин… И тут Сидор Артемьевич предложил:
- Знаете, хлопцы, айда в гостиницу. Голодный все равно не заснешь.
Эта мысль всем пришлась по душе. Никому не улыбалось ночевать на холодных дерматиновых диванах, когда в гостинице ждут мягкие, уютные постели, кажущиеся нам сказочными после партизанского лесного житья. Дружно двинулись к выходу. В последний момент кто-то спохватился:
- А как же без пропусков?
- А в немецком тылу ты с пропуском гуляешь? - спокойно спрашивает Ковпак. - Вот что, давайте-ка построимся. Ты, - обращается он к Дуде, - человек представительный… Командуй! Наш небольшой отряд шагает по замершей Москве. Отбиваем шаг, постовые отдают нам честь, а Дука лихо командует:
- Выше ногу! Четче шаг!..
У гостиницы "Москва" на весь Охотный ряд гремит его последняя команда:
- Разойдись!..
31 августа 1942 года. Едем в Кремль. Уже первый час ночи. В большой приемной нас встречает штатский товарищ, просит подождать в соседней комнате. Окна просторного помещения плотно завешаны тяжелыми темными шторами. На маленьких столиках бутылки с фруктовыми и минеральными водами. Тянемся к ним. Пью чудесный лимонад, пытаюсь хоть как-то унять гулко бьющееся сердце. Гудзенко, чтобы прервать напряженное молчание, пробует доказать полезность ессентуков, но ученая дискуссия не находит участников.
Мы перед ответственной минутой. В это суровое время надо доложить партии, правительству, главному командованию самое важное. Именно сейчас, здесь ты или поможешь руководству лучше организовать дело, или в парадном многословии упустишь главное, а время этих людей очень дорого для страны, для фронта, который сейчас уже у самой Волги…
Открывается дверь. Входит Пономаренко:
- Прошу, товарищи… Не волнуйтесь… Спокойнее… И смелее…
Хорошо ему говорить "спокойнее", он здесь, наверно, бывает каждый день…
Заходить в двери большого кабинета никто из нас не спешит.
Ковпак посмотрел на нас и первым шагнул вперед. Через его плечо вижу Ворошилова, секретаря Орловского обкома партии, члена Военного совета Брянского фронта Матвеева.
"Сталина нет", - подумал я и тотчас увидел его справа у стены. Сидор Артемьевич вытянул руки по швам:
- Товарищ Верховный Главнокомандующий…
Сталин прерывает его, протягивает руку:
- Знаем, знаем… Вольно, товарищи!
Сталин не такой, каким мы привыкли видеть его на портретах. Обыденнее, человечнее. Невысокого роста, в кителе полувоенного образца. Старый уже - на голове редкие белые волосы, лицо в глубоких морщинах. Опустившиеся плечи подчеркивают усталость.
Ворошилов приглашает всех за длинный стол, стоящий вдоль левой стены напротив затемненных окон. На столе разложены папиросные коробки с разноцветными этикетками, но никто из нас к ним не прикасается. Продолжаем держаться напряженно и сдержанно.
Сталин прошел к переднему концу стола, закурил трубку. Задумчиво посматривает на нас. Ворошилов открывает коробку с папиросами, закуривает. Смеется:
- А вы что? Тоже мне, а еще из леса приехали… Курите, не стесняйтесь.
Сталин что-то сказал. Никто не расслышал его слов. Повторил более громко, и опять мы не разобрали: видимо, сказался акцент. Тогда он подошел к нам совсем близко и громко спросил:
- Немцев много?
Ковпак встал:
- Мы из разных районов. В каждой местности своя обстановка.
- А вы из какого района?
- Северная часть Украины. Сумская область. Немцев в наших краях не так уж много. На охрану коммуникаций, городов, районных центров и отдельных объектов гитлеровцы чаще всего ставят войска своих сателлитов и полицию из местных предателей…
И мы по очереди докладываем обстановку в районах, контролируемых партизанами. Начинается оживленная беседа. Называются города, железнодорожные станции. Сталин ходит вдоль кабинета, с любопытством рассматривает нас.
В кабинет вошел пожилой человек. Хотя он в форме генерал-лейтенанта, видно, что военным он стал совсем недавно.
- Я с почтой, - говорит он.
Сталин махнул рукой, отпуская его, но генерал-лейтенант продолжает стоять.
Раздался телефонный звонок. Сталин идет к телефону и по дороге тихо, но строго бросает генерал-лейтенанту:
- Идите, я вас вызову.
Тот вышел. Сталин снимает трубку.
- Всю продукцию направляйте на Сталинград. Там нужны ваши танки, - спокойно и твердо произносит он. - Об этом прошу передать всем рабочим.
Мы поняли, что разговор шел с каким-то танковым заводом. Сталин положил трубку. И, словно продолжая начатую мысль, сказал нам:
- Мы еще мало уничтожаем танков врага. Надо чтобы партизаны подключились к этому делу, уничтожали фашистские танки еще по пути к фронту. - Он прошелся по кабинету. - А правда ли, что на Украине идет массовое формирование казачьих полков? Геббельсовская пропаганда подняла такой шум по этому поводу.
- Брешет Геббельс. - Ковпак, как всегда, невозмутим. - Действительно, Гитлер хотел иметь такие казачьи полки. Но никто не идет в них. Все, кто способен носить оружие, уходят в леса, несмотря на террор и репрессии. Гитлер провалился с этими формированиями, не помогли и такие матерые националистические вожаки, как Мельник и Бандера. Немцы сами уже молчат о казачьих полках.
Подхватываю слова Ковпака:
- Я прошел более пятисот километров по Украине, когда после сдачи Киева пришлось в сорок первом прорываться из окружения. Сейчас отряды нашего объединения действуют в районах Сумской и Черниговской областей, наши разведчики находятся за Днепром, и мы получаем от них постоянную информацию. Подтверждаю, что ни с какими фактами массового формирования немцами казачьих полков мы никогда не сталкивались.
Правда, в прошлом месяце столкнулись с так называемыми казаками. Во время боя к нам сразу же перебежало более сорока из них. И тут выяснилось, что в этом одном-единственном полку, который удалось укомплектовать гитлеровцам, были люди более десяти национальностей, но всем им под страхом смерти приказано было называть себя украинцами.
Сталин довольно громко сказал:
- Выходит, правильно докладывает ЦК партии Украины. Гитлер через свою агентуру продолжает провоцировать нашу разведку, а наши некоторые товарищи приносят нам эту ложную информацию, а сами, по сути, не разобрались… Надо оказать украинцам всемерную помощь и поддержку. Украина сейчас будет играть очень большую роль.
Больше к этому вопросу никто не возвращался. Сталин много говорил о разведке. В частности, он обратил наше внимание на необходимость чаще посылать разведчиков в большие города, так как, заметил он, крупные военные чиновники и крупные штабы сидят именно там, а не в маленьких населенных пунктах.
Встает М. И. Дука. До войны Михаил Ильич учился в Москве в высшей школе профдвижения, откуда в первые дни войны был командирован ЦК партии в Брянск для подготовки подполья и организации явочных квартир, а также для закладки партизанских баз в Брянских лесах. С августа 1941 года он действует во вражеском тылу.
Уже первые операции, в том числе разгром штаба немецкого корпуса, показали силу партизан. Народ поверил им, поддержал в борьбе, которая с каждым днем принимала все более ожесточенный характер. Вскоре Дука уже командовал большой партизанской бригадой.
Дука ставит два очень серьезных вопроса. Партизаны, выполняющие специальные задания, нуждаются в особом оружии. Пора подумать об обеспечении их бесшумными винтовками и пистолетами. Далее Дука приводит такой случай. На железнодорожном узле Брянск-II нашим подпольщикам удалось вывести из строя более двух десятков паровозов. Совинформбюро не замедлило сообщить об этой победе. Разъяренные фашисты в ответ немедленно схватили и расстреляли двадцать пять заложников. Вряд ли нужно спешить с такого рода сообщениями: они всегда вызывают новые репрессии со стороны оккупантов.
Сталин тут же подходит к телефону и, позвонив Е. М. Ярославскому, пересказывает слова Дуки.
- Давай сейчас не будем хвалиться нашими успехами, - рекомендует он. - Расскажем всю правду после войны.
Один за другим выступают партизанские командиры. Рассказывают о своих людях, их делах, о том, как поднимается на борьбу с врагом местное население. Видимо, Сталин не каждое наше утверждение берет на веру, иногда засыпает уточняющими вопросами. Допытывается:
- Зачем вам столько пулеметов? Что вы делаете с минометами? Зачем вам артиллерия? Нужно ли партизанам иметь такое тяжелое и громоздкое оружие? Зачем вы берете города? Вы же не в состоянии их удержать? Зачем вам иметь свою точно очерченную территорию?..
Вопросы подчас неожиданные для нас. Разговор все время переносится с одной темы на другую. И отвечать бывает не так-то просто.
Возьмем, к примеру, замечание по поводу пулеметов. Мы доказываем, что нам необходимо их как можно больше. В самом деле, каждый взвод СС имеет свыше десяти пулеметов, остальное - автоматы. С винтовкой перед таким плотным огнем не устоишь. Сейчас у нас пулеметов стало почти столько же, сколько в равноценных по численности немецких частях. И жить стало легче. Мы убедились, что враг уклоняется от встречи с партизанскими пулеметами. По крайней мере, не помним ни одного случая, чтобы фашисты бросились на пулемет. Даже когда противник численно превосходит партизан, наши три-четыре пулемета, как правило, останавливают его.