Пока товарищи раздеваются, Бородачев зажигает еще две жестяные лампы "молнии", и сейчас все три светят во всю свою сорокапятилинейную мощь.
Бородачев развешивает на стене огромную карту СССР, флажками отмечает линию фронта. Цветным карандашом наносит жирную красную стрелу, направленную от Москвы на Смоленск. Первая красная стрела на фоне бесчисленных черных стрел недавнего немецкого наступления. Рева, удобно устроившись на диване, впивается глазами в карту. Всякое у нас бывало: горечь потерь сменялась радостью наших первых маленьких успехов. Но сейчас особая радость: вперед двинулась наша армия. И мы, ее крохотная частица, за сотни километров от полей великой битвы ощущаем могучую поступь советских войск. Они отстояли родную Москву и нанесли поражение врагу. Мы не можем удержать слезы радости, которые, может быть, по-мужски и полагалось бы скрыть…
Прячу повлажневшие глаза, бесцельно роюсь в полевой сумке.
Взяв себя в руки, приглашаю товарищей за стол. Заклубился дым самосада. Взволнованная беседа вертится вокруг главного вопроса: смогут ли фашисты остановить наступление наших войск? Для нас это очень важно. Если наши продолжат теснить врага, то фашистам будет не до нас и можно будет целыми партизанскими отрядами оперировать в любом направлении. А с другой стороны тревожит приближение огромной массы отступающих вражеских войск. Как бы они не смяли наши отряды и не покончили с партизанским краем, который мы создавали с таким трудом. После сокрушительного удара под Москвой гитлеровскому командованию будет еще труднее удерживать свой режим в оккупированных областях. Одним чиновникам с малочисленными войсками жандармерии теперь уже с этим не справиться. Выработанная фашистами система оккупации стала трещать по всем швам. Кровавый террор и бессмысленная жестокость не спасут ее. Страх перед репрессиями не сковал воли советских людей. Нет, они не встали на колени, а, наоборот, день ото дня усиливают борьбу во вражеском тылу. Фашистам приходится концентрировать свои силы на охране важных стратегических объектов и коммуникаций. Горькие уроки боев с партизанами побуждают фашистское командование не дробить карательные войска, а бросать против нас все более крупные части. Но в лесу и они оказываются беспомощными. Мороз и глубокий снег для партизан не новинка, а на оккупантов они наводят страх, и их войска неохотно отрываются от больших дорог. К тому же прочесать все леса никаких дивизий не хватит. Тем более приближается весна с ее распутицей.
- Весна - наш лучший союзник, - замечает командир отряда Боровик. - Пусть Гитлер хоть целую армию посылает в лес, распутица свяжет ее по рукам и ногам.
- Правильно, - поддерживаю я Боровика. - Вот почему нам незачем задерживаться здесь. Надо спешить на Украину. Мы все время должны, так сказать, размножаться на новые отряды и расширять радиус наших действий на оккупированной врагом территории. Что толку тесниться в лесу, и без того переполненном партизанами?
Наша задача - создавать все новые и новые очаги партизанской борьбы и беспрерывно наращивать удары по врагу. Пусть гитлеровцы бросают свои войска в лес. Тем самым они ослабят охрану железнодорожных станций и свои гарнизоны в городах. Значит, мы сможем "поменяться" с ними местами: они в леса, а мы в города и райцентры.
- Да, действительно нам незачем замуровывать себя в этих лесах, задумчиво сказал Боровик, поправляя свои черные, густые, аккуратно подстриженные усы. - Нам как воздух нужен оперативный простор.
Богатырь с усмешкой взглянул на него:
- Ты просто маятник. Качаешься то в одну сторону, то в другую. Только сегодня ты подбивал меня задержать наш уход отсюда…
Боровик чуть-чуть растерялся.
- Так ведь, товарищ комиссар, окончательного решения пока нет. Вот мы и думаем. - Он быстро раскрыл свою карту, испещренную массой пометок. В свое время Боровик с отрядом исколесил вдоль и поперек правобережье Днепра.
Когда враг ступил на Украину, Боровик - участник гражданской войны возглавил партизанский отряд, сформированный из шахтеров Донбасса. В конце августа 1941 года этот отряд переправился через Днепр и развернул действия в Житомирской области. В декабре враг выследил партизан. Спасаясь от преследования, Боровик вывел отряд к нам в Брянский лес. Здесь, на разъезде Нерусса, состоялась партизанская конференция, принявшая решение об объединении всех отрядов. Командиром объединения был назначен я, комиссаром - Захар Антонович Богатырь. Так Боровик с его шахтерами оказался в нашей дружной партизанской семье.
- Обратите внимание на вот эти метины, - продолжал Боровик, скользя пальцем между линиями железных дорог Киев - Коростень и Чернобыль - Овруч. - Если выходить, то надо сюда. Места мне здесь хорошо известны, дорога моим отрядом сюда проторена.
- Говоришь, дорога проторена? Та самая, по которой ты сюда из Малинских лесов драпал? - вдруг отозвался молчаливо нахохлившийся Погорелов.
Боровик сделал вид, что не расслышал реплики, и продолжал:
- Но двигаться надо, только когда леса распустятся. А до этого лучше переждать здесь.
- Он, пожалуй, прав, - тихо говорит мне Богатырь. - С выходом на Украину лучше повременить. Об этом же сегодня шла речь на заседании райкома. Ты сам подумай: наши войска наступают. Если они возьмут Брянск, тогда наш партизанский район приобретет особое стратегическое значение. По нему, как по коридору, советские войска выйдут к Украине. Понимаешь? Кстати, к местным партизанам прилетают представители Орловского обкома партии. Возможно, именно об этом и пойдет разговор.
Богатырь еще ниже наклонился ко мне:
- Есть и плохие новости, командир. На Украину в Середино-Будский район прибывают оккупационные войска. Пущен слух: нас поджидают, кто-то выдал наши планы. В Суземский отряд пришли анонимные письма, будто Мария Кенина и Василий Волчков агенты гестапо.
Хотя внимание всех присутствующих было сосредоточено на карте Боровика и Богатырь об анонимных письмах сказал шепотом, кто-то из присутствовавших неожиданно загремел на всю комнату:
- В пазухе штаба двух паразитов держите?! Вот после этого и доверяйся штабу!
Рева резко повернулся на своем диване и, сморщившись от боли, осуждающе сказал:
- Не туда клонишь, друже. Тоже нашел основание - какие-то анонимки. Чтобы им поверить, много ума не надо.
- Не будем спешить с выводами, - пытаюсь успокоить товарищей, хотя самому приходится сдерживаться, чтобы не поддаться гневу. - Кенина и Волчков наши лучшие разведчики. Они много сделали для нас.
- Маскировка! - не унимается сверхбдительный товарищ. - В нашем деле глаз да глаз нужен. А меня прорабатывают за то, что никого не принимаю в отряд. Пусть прорабатывают, но я спокоен: отряд огражден от шпионов.
Хотелось оборвать его, но уж очень претил мне разговор о всяких слухах и анонимках, к которым я и до войны испытывал настоящее отвращение. Да и мысли были заняты другим.
- Чего нам ждать, Захар? - спрашиваю комиссара. - Нужно выполнять директиву.
- Это ясно, - откликнулся Богатырь. - Но следует все продумать.
Он молча шагает по комнате, чуть склонив голову и обеими руками схватившись за ремни портупеи. Я понимаю. Каждому из нас сейчас нелегко. Красная Армия почти у ворот Орловской области. Мы так ждали ее. И вдруг надо уходить, забираться еще глубже в грозные дебри вражеского тыла.
Все молчат. Слышу, как за окном снова неистовствует вьюга, надрывно скрипит калитка. Ох, не сладко в такую пору отправляться в далекий поход! Но надо…
Раскладываю на столе свою карту. Товарищи склоняются над ней. Рассуждаю вслух:
- Значит, в Середине-Буде есть полк СС? И с фронта против нас снимают дивизию. Следовательно, нашим войскам на каком-то участке будет легче. Уже это доказывает необходимость нашего похода.
- Хватит, - вскочив как ужаленный, грохает кулаком по столу один из командиров. - Никуда я не пойду: ни на Сумщину, ни в Малин. Врагов мне и здесь хватит. Есть у меня две диверсионные группы, работой будут обеспечены, и баста! Пусть другие до меня дотянутся, потом кивают.
Тут уж я не выдержал:
- Нет, партизанщины мы не допустим!
Притих товарищ.
- Не хорохорьтесь, - тихо, но отчеканивая каждое слово, сказал ему Богатырь. Комиссар едва скрывал свой гнев, но выдержка не изменила ему и на сей раз. Только брови насупились. - Не зазнавайтесь. Оснований нет. Дотягиваться до вас некому и, главное, незачем. В хвосте плететесь. И запомните, партийная организация отряда вас не поддерживает. Подумайте об этом. На волоске держитесь.
- Я давно знаю, что вы ключи ко мне подбираете, - проворчал тот. - И вы меня, пожалуйста, не запугивайте. Если вам угодно, то вот, читайте. - Он бросил на стол радиограмму.
Захар читает вслух:
- "Оставайтесь на месте. Действуйте самостоятельно. Строкач".
Реву словно вихрь подхватил. Он потребовал, чтобы мы, невзирая на радиограмму полковника Строкача, сняли этого человека с должности командира отряда.
- К черту! - бушует Рева. - Надо у него отобрать и радистов и радиостанцию.
Честно говоря, у меня самого возникли те же мысли, которые так внезапно выпалил Рева. Слишком трудно стало работать с этим товарищем. Но я помнил, что его отряд сформирован обкомом партии еще в сентябре 1941 года, оснащен радиостанцией, благодаря которой мы впервые смогли связаться с ЦК Компартии Украины. Признательный за это, я заставлял себя мириться с его частыми заскоками.
- Да, тут что-то не так, - сказал Богатырь. - Надо сделать повторный запрос в штаб.
- Тебе только со старостами воевать, - продолжает Рева отчитывать командира отряда. Они смотрят в упор друг другу в глаза. Оба красные, возбужденные, вот-вот сцепятся, как петухи.
Жестом заставляю всех замолчать.
- Слушайте приказ. Отряды готовить к выходу на Украину. Кто не подчинит себя общему делу, будет снят с командования. Что касается радиограммы полковника Строкача, уточним все детально. Буду отвечать за все я.
Несколько мгновений в комнате царит тишина. Первым поднимается Боровик:
- Мне ясно. Можно быть свободным?
За ним Погорелов:
- Отряд будет готов к выходу, товарищ командир!
А упрямец, который так много спорил с нами, молчит. Потом взмахивает рукой.
- Ладно! Разрешите идти?
Он уже подошел к двери, когда его остановил Богатырь:
- Я хотел бы просить вас впредь заявления о недоверии к штабу бросать осмотрительнее. Командир не может, не имеет права уподобляться безвестному анонимщику: мое дело шлепнуть обвинение, а там пусть расхлебывают…
Командир потоптался немного, скривил губы:
- Так это ж я насчет тех паразитов Кениной и Волчкова. Они ж тут у вас в полное доверие втерлись.
- Ребята только что вернулись с трудной разведки. - Богатырь так тепло произнес это слово "ребята", что я почувствовал прилив нежности к комиссару, умеющему всегда вовремя и поддержать и направить разговор. А он продолжал: - Кенина ходит на любое задание, а дома у неё крохотная дочка Аллочка. Это ж понимать надо… - И уже обращаясь ко мне: - Между прочим, это Кенина и Волчков принесли сведения о том, что разгром немцев под Москвой до смерти напугал трубчевского бургомистра Павлова. Он уже состряпал себе поддельные документы: будто все время работал в совхозе на Дальнем Востоке. Стонут и семьи полицейских. Проклинают своих горе-кормильцев, понимают, что им придется за все нести ответ.
- Так, товарищ комиссар, между прочим, еще доподлинно неизвестно, кто именно ваших ребят-разведчиков этими данными снабжает: может, сам начальник трубчевской полиции Павлов?
- Слухай, так мы, по-твоему, слипи котята, що тильки на свит появились? Чи ты у нас один такой зрячий? - снова взрывается Рева.
- Мое дело, как говорится, напомнить. Это мой долг!
За упрямцем закрылась дверь.
- Эх, чертяка, - с сердцем молвит Рева. - Считает, что его дело прокукарекать свое, а чи буде писля того свитать, его уже не касается…
Расходились молча. Я знаю и Марию Кенину и Василия Волчкова. Хорошо знаю. Но я понимаю: червячок сомнения может подточить любое доверие. В тылу врага, где опасность подстерегает на каждом шагу, от предупреждений подобного рода не отмахнешься. По понятным причинам на них реагируют особенно остро и даже беспощадно.
Все ушли. Остались Богатырь и Бородачев. Молчим, но несомненно думаем об одном.
- С ребятами пока говорить не будем, - наконец решает Захар. - Пусть воюют. Павел правильно сказал: мы же тоже не слепые котята…
И это повторенное комиссаром доброе слово "ребята" поставило все на свое место.
В условиях вражеского тыла мы беспрерывно учились главному - доверять людям, но при этом проверять и себя, и тех, с кем должны были спать под одной шинелью и вместе ходить в бой. Так заставляла суровая действительность, диктовавшая свои законы, порой до крайности жестокие.
Ушли мои друзья. А я еще долго стоял на крыльце, вглядываясь в темноту. Вокруг дома, где расположился штаб, пылали костры. Ярко, празднично. Разве усидишь дома в такую ночь?
Вокруг жарких костров плотным кольцом толпятся люди. Пришли они из окрестных и дальних деревень, а некоторые даже из-под Курска, Гомеля, Харькова. Среди них вчерашние узники, бежавшие из фашистских лагерей. Много парней и девушек, чудом спасшихся от угона в Германию. Топчутся у костров, протягивают к огню озябшие руки. А на лицах радость. Их привела сюда весть о победе под Москвой. Ждут своей очереди, чтобы записаться в партизанский отряд.
Иногда улыбки исчезают. Это когда кто-нибудь рассказывает о новых зверствах фашистов. Рассказы то скупые и точные, то многословные и сбивчивые, но все они страшные. Мы узнаем о лагере смерти в Освенциме, о массовых расстрелах, о душегубках. От этих рассказов леденеет кровь в жилах и испытываешь такую ненависть к врагу, что в глазах темнеет.
От пришельцев мы узнаем также очень важные данные: о размещении фашистских гарнизонов, о передвижениях войск.
Для нашего штаба выдалась трудная ночь. Нужно было побеседовать с каждым человеком, по возможности выяснить о нем все и тогда решить, можно ли доверить ему оружие, годится ли он для нелегкой партизанской жизни.
Я не раз задумывался над тем, как народ узнает о нашей Малой советской земле, как находит дорогу сюда, к Красной Слободе, затерявшейся среди дремучих лесов? Но так всегда бывало - об освобожденной партизанами территории люди узнавали за сотни километров от нее.
У партизан так уж повелось, что за линией фронта находится Большая земля. Там наша Москва, Красная Армия, там вся наша огромная страна, напрягающая все силы в борьбе с врагом.
А Малая земля - это где мы. Пусть она совсем небольшой островок во вражеском тылу, но это частица нашей Родины, ее передовой бастион, вынесенный далеко за линию фронта. Не всякий на карте сможет отыскать Красную Слободу. Но именно это глухое село стало с ноября 1941 года нашим партизанским центром. Здесь печатались листовки, из которых население узнавало о положении на фронтах. Сюда свозили оружие, собранное на недавних полях сражений. Восстановленное нашими доморощенными мастерами, оно в боевой готовности передавалось партизанам. Здесь работал партизанский госпиталь.
Дорогу в Красную Слободу за три месяца нашего пребывания здесь узнали тысячи людей. Но о ней знали и враги. Не раз с помощью предателей по тайным тропам в эту деревню пытались проникнуть каратели, но получали достойный отпор.
В Красной Слободе разрабатывались начальные формы партизанской борьбы, полностью оправдавшие себя и заставившие оккупантов покинуть этот район.
Еще месяц назад, я помню, на первой партизанской конференции на разъезде Нерусса мы спорили до хрипоты о значении наших ударов по административным центрам оккупационных властей. Наши споры были не о том - бить или не бить фашистов. Но некоторые партизанские командиры и руководители подполья пытались ограничиться лишь налетами на гарнизоны местной полиции и выступали против объединения отрядов для более сильных ударов по территориальным немецким комендатурам. Хотя все знали, что именно в руках этих комендатур сосредоточена вся оккупационная власть на местах, они руководят полицией и старостами, охраной жизненно важных объектов, в том числе железных дорог, организуют грабежи, насилия, убийства.
Победили в споре сторонники объединения сил. Жизнь доказала их правоту.
Наши удары силами объединенных отрядов по городу Трубчевску, районным центрам Суземке и Локтю заставили врага вывести полицию из всех деревень и стянуть ее к своим комендатурам, чтобы днем строить укрепления, а ночью охранять объекты.
Этот опыт мы используем и на Украине. Заставим и там немецких комендантов и их подопечных ежедневно и еженощно ожидать наших налетов. Мы создадим такую ситуацию, при которой фашистский комендант, желая сохранить свою комендатуру, а заодно и свою жизнь, вынужден будет требовать войска. Не получив их в достаточном количестве, он пойдет на другую меру - снимет охрану с некоторых важных объектов, и в первую очередь, что для нас особенно важно, с железных дорог, соберет вокруг себя всю полицию, бросив на произвол судьбы окрестные села. Оставленная врагом территория и станет нашим партизанским оперативным простором. Так было на Брянщине. Этого мы будем добиваться и на Украине…
- Ну что, Вася, едешь в Хинельский лес?
- Так точно!
- Задание получил?
- Выучил назубок.
- Документы?
- Получил. Только они липовые, товарищ командир, как вот эти кадушки.
Вася Волчков откидывает полог на санях и показывает свое добро. В свете луны поблескивают гладко обструганные бока бочек. Бондари Красной Слободы потрудились на совесть. У Волчкова на руках документ, сфабрикованный нашим штабом на бланке трубчевского бургомистра Павлова. Сия бумага удостоверяла, что Василий - местный торговец, пользующийся покровительством оккупационных властей.
Громко и задорно Вася расхваливает свой товар:
- Покупайте новые бочки! Хорошие бочки, граждане! Липовые бочки! Без сучка, без задоринки!..
- Получается, - одобряю я. - Молодец!
Василий стегает лошадь и лихо выезжает со двора. Долго смотрю ему вслед. Как-то кончится его очередная вылазка?
Захожу в комнату. Ларионов вскакивает, быстро застегивает воротничок гимнастерки, поправляет ремень.
- Сидите, - тихо говорю я.
В комнате сонное царство. Люди примостились кто где: на полу, на стульях. Около печки на полу, широко раскинув руки, спит Яремчук - наш прославленный диверсант. Целую неделю он ходил под Карачевом и вернулся сегодня ночью только после того, как ему удалось пустить под откос вражеский эшелон с техникой.
Под лавкой вижу Крыксина и моего ездового Петлаха. Петлах вдруг вскакивает:
- Я тут!
Этот насквозь гражданский человек удивительно быстро втянулся в нашу жизнь. Более исполнительного бойца не сыскать.
- Конь уже накормлен, товарищ командир, - докладывает он.
Петлах осторожно ступает через спящие тела, но тут же кого-то задевает.
- Что, не видишь, медведь, голова на дороге…
- А ты откати ее с дороги, - чуть шепелявя, огрызается Петлах.
Оглядываю людей. Исхудалые, серые лица. Устали хлопцы. Каждый шаг в последнее время достается нам все тяжелее. Только личико Лизы Поповой, как всегда, сияет девичьей свежестью.