А шомпол-указка все бегает по карте. И я представляю себе этот страшный бой. Три дня продолжались вражеские атаки.
В официальном документе от 20 сентября 1942 года командир фашистской дивизии писал:
"Первой особенностью малой войны является то, что она ведется в лесах, в темноте, с очень маневренным противником, который способен нападать на нас с боков и с тыла. Только потому мы не имеем успеха, что методы малой войны используются противником с большим мастерством, в результате чего мы потеряли 800 героев убитыми".
Наступление гитлеровцев на Брянский лес снова закончилось неудачей. Партизанский край был и оставался советским.
Бородачев признался: он не был уверен, что партизаны смогут выдержать такой натиск. Казалось, все живое будет раздавлено одновременным ударом с земли и с воздуха.
Но наши люди дрались отважно, с разумным хладнокровием и расчетом, и они выстояли.
Чем больше я слушал начальника штаба, тем сильнее мной овладевало чувство благодарности к моим боевым друзьям - Реве, Богатырю, ко всем участникам этих ожесточенных схваток.
После Бородачева выступил Иванов. Ему было нелегко говорить: его отряд вместе со штабом почти без боя откатился до самого Ильинского.
Взявший после него слово Федоров крепко упрекает Иванова, а заодно и Гнибеду, который тоже отошел со своего рубежа.
- По-моему, отход отрядов Гнибеды и Иванова увлек за собою штаб. К тому же связь работала плохо. Если бы наш штаб работал лучше, то можно было бы уничтожить здесь столько гитлеровцев, что и не сосчитать. Они же в лесу ни черта не ориентируются.
Рева ерзает на стуле. Спрашиваю его:
- Вы собираетесь выступить?
Павел, конечно, начал со штаба.
- Представьте себе, сидит где-то за двадцать километров, своего войска не бачит, а называется, що вин тым войском управляв.
- На то существует связь и все прочее…
- Связь?.. Нема телефонов, нема и всего прочего! Здесь Бородачев правильно говорил: добре воевали мои хлопцы. Но если бы он поближе был, мог бы не только похвалить их, но и для других кое-что полезное сказать. Видите эту лощину? Мы ее расчистили от кустарников и очерета так, что она стала голая, як мое колено. Зашли гитлеровцы в эту лощину, мы их своими станкачами приложили к земле. А когда они окопались, мы открыли запруду на реке Знобовке, вот тут. Как они лежали вниз мордами, так вода их и накрыла. Попробовали они шевельнуться, так наши сорок пять пулеметов снова заставили их воду хлебать. Ни один не ушел. А послушаешь нашего начштаба, получается, будто мы били врага в самом Ново-Васильевске. То, что в этой деревне разорвалось более двух тысяч одних снарядов, об этом начштаба не говорит ни слова, а под этим страшным огнем сидели наши пулеметчики. Сидели и не дрогнули, никто не побежал…
Еще хочу сказать вот что: если бы отряды Иванова и Гнибеды не поторопились в лес, а, наоборот, оккупантов туда загнали, то мы могли бы взять райцентр Знобь-Новгородский. Из леса бы мы их не выпустили… А в райцентре трофеи на славу, главное, боеприпасы…
Выступления Ревы и других командиров на этом совещании были хорошим уроком для нашего штаба и его начальника Бородачева. И мысль Ревы очень интересная: если противник напал, то частью сил отбивай его, пусть он втянется в бой, а главные силы штаб должен в это время вывести в тыл противника с задачей захвата районных центров и железнодорожных станций, так как совершенно очевидно, что фашисты не смогут одновременно вести бои в лесах и защищать населенные пункты.
Слушая Реву, я не мог не порадоваться его командирскому росту. Молодец, хорошо усвоил основы партизанской тактики!
Поблагодарив товарищей за успешно проведенный бой и за то, что провели они его без серьезных потерь, рассказываю им о поездке в Москву, о встречах в Кремле.
Когда речь зашла о походе на Правобережье Днепра, все притихли.
- А что, подпольные райкомы партии остаются или тоже идут в рейд? спросил секретарь Хильчанского райкома партии Горинов.
- Остаются.
- Тогда мы будем просить, чтобы отряд Таратуто остался в нашем распоряжении.
Требование секретаря Середино-Будского райкома партии Сеня скромнее. Он просит оставить хотя бы часть отряда Федорова вместе с комиссаром Кизей. Я понимаю, почему Сеню так дорог Кизя. До войны Лука Егорович Кизя работал здесь учителем. Этот вдумчивый и поистине интеллигентный человек пользуется в районе большим авторитетом. Он хорошо работал в подполье. Сейчас он любимец партизан.
В другое время, очевидно, я стал бы подробно объяснять товарищам, почему мы не можем уважить их просьбу. Сейчас нужды в этом не было. Вместо ответа на поставленные вопросы я зачитываю документ, утвержденный Центральным штабом партизанского движения. В нем указывается, что с нынешнего дня мы уже не группа объединенных партизанских отрядов, а соединение и именоваться будем воинская часть 4404. У нас будет три батальона:
седьмой - в него войдут отряды Иванова и Таратуто (командир - Иванов, заместитель его - Таратуто);
восьмой - отряды Ревы и Боровика (командир - Рева, заместитель - Боровик);
девятый - отряды Федорова и, Гнибеды (командир - Федоров, заместитель Гнибеда),
Харьковский отряд переформировывается в саперную роту, обеспечивающую переправу через реки во время рейда. Командир роты - Шитов.
Артиллерийская и минометная группы преобразуются в артдивизион.
Штабу соединения поручается сформировать в свое подчинение взвод конных разведчиков и взвод конных автоматчиков - диверсантов.
Права и обязанности всего личного состава части определяются воинскими законами применительно к условиям военного времени.
Зачитываю последние строки:
- "Этот приказ вступает в силу с момента его объявления и обсуждению не подлежит".
- Всем понятно? - спрашиваю.
- Понятно, - нестройно отзываются товарищи.
- Значит, остается только выполнять приказ.
С партизанского аэродрома приехал мой заместитель по снабжению Федор Сергеевич Коротченко. Возбужденный, сияющий.
- Грузы прибывают!
Было отчего радоваться. Первые грузы с Большой земли! До сих пор нашими основными "поставщиками" были вражеские войска и оккупационные власти, у которых мы не без крови и потерь добывали все необходимое для жизни и боев. А теперь почти каждую ночь родная земля шлет нам свою помощь.
Записываю в свой блокнот, чего и сколько привезли самолеты. Коротченко возмущается, что на аэродроме полный беспорядок. Каждое соединение старается заполучить побольше.
- Комендатура аэродрома одна не справится. Нужно послать туда постоянную оперативную группу.
Соглашаюсь с ним, разумеется, на аэродроме необходим твердый порядок, каждый самолет должны встречать ответственные люди. Растолковывать это такому хозяйственному человеку, как Коротченко, нет нужды.
- Действуй, Федор.
Без похвальбы скажу, порядок мы навели. Грузы, поступавшие на нашу посадочную площадку, мы старались сдавать как можно точнее по назначению. Но вероятно, как это нередко бывает в деле снабжения, кто-то что-то все же иногда прихватывал лишнее. И кое-кто обижался: прикарманивает Сабуров наши грузы, пользуется тем, что они прибывают к нему на аэродром.
Не хочу оправдываться. Товарищи должны знать, как жаждали наши хлопцы получить новое оружие, боеприпасы. Может, кто и схитрил. В принципе это недопустимое явление, но отклонения, вероятно, были. Наверняка такое случалось бы, окажись аэродром в расположении любого другого соединения. Новое боевое оружие было мечтой каждого партизана. Уж очень велико было желание партизан получше вооружиться, чтобы сделать в борьбе с врагом сегодня больше, чем вчера, а завтра больше, чем сегодня.
Уж если речь зашла о грузах с Большой земли, не могу не сказать доброго слова о наших крылатых друзьях, отважных летчиках, заслуживших горячую любовь и признательность всех, кто сражался во вражеском тылу.
Летать к партизанам не каждому летчику было под силу. Дело трудное, рискованное. Перелететь фронт, разыскать посадочную площадку в глухом лесу, приземлиться на нее, в ту же ночь вылететь обратно. И все это без прикрытия истребителей, без гарантии, что внизу тебя ждут именно партизаны, а не гитлеровцы…
Поэтому авиационное начальство неохотно посылало самолеты к партизанам. Так было, пока это дело не перешло в руки полковника В. С. Гризодубовой.
Имя Героя Советского Союза Валентины Степановны Гризодубовой известно не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами. Она дочь одного из первых русских воздухоплавателей - Степана Васильевича Гризодубова. В 1938 году весь мир облетела сенсационная новость: три женщины - Валентина Гризодубова, Марина Раскова и Полина Осипенко - совершили беспосадочный перелет по маршруту Москва - Дальний Восток. Экипаж самолета "Родина" под командованием Гризодубовой установил абсолютный международный рекорд дальности полета.
Война застала Валентину Степановну на должности начальника Управления международных воздушных линий Аэрофлота. Прославленной летчице поручается комплектование авиаполка дальнего действия. Услышав об этом, к ней потянулись все, кто знали ее. Рядовыми летчиками в полк пришли начальник Московского управления Аэрофлота Запыленов, начальник Западно-Сибирского управления Аэрофлота Чернопятов, известный полярный летчик Масленников и многие другие опытные авиаторы. Инженерами полка стали Николай Иосифович Матросов и Николай Иванович Милованов, летавшие еще с отцом Гризодубовой.
В первое время на весь полк было три кадровых офицера: начальник штаба полка майор Александр Верхозин, военком батальонный комиссар Николай Тюренков и командир эскадрильи майор Иванов.
Еще не успев полностью укомплектоваться, полк приступает к выполнению боевых заданий, выбрасывает в тыл врага парашютистов и специальные грузы, участвует в бомбардировках противника.
О Валентине Степановне Гризодубовой написано много. Мне особенно запомнился случай, описанный летчиком-испытателем М. Галлаем в его книге "Испытано в небе", о том, как Гризодубова спасла пять человек в аварийной, готовой взорваться машине. Мимоходом автор замечает:
"Гризодубова не боялась сложных ситуаций в воздухе, не боялась опасных боевых вылетов за сотни километров в глубь занятой противником территории, не боялась ни одной из многочисленных трудностей жизни на войне, не боялась - и не боится по сей день - и… гнева начальства (вид смелости, встречающийся в жизни едва ли не реже всех предыдущих, вместе взятых). При этом свою точку зрения Валентина Степановна доводит до сведения собеседников любого ранга, неизменно заботясь прежде всего об убедительности и лишь после этого - о светскости формулировок".
Думаю, именно совокупности этих черт ее характера мы и обязаны тем, что на наши примитивные партизанские аэродромы стали садиться тяжело груженные воздушные корабли. На первом из них прилетела сама командир полка Валентина Гризодубова. Она воочию убедилась, как много значит для людей, сражающихся во вражеском тылу, уже само появление краснозвездного самолета, сколько надежд и светлых чувств рождает в людях этот крылатый посланец с Большой земли. Растущие масштабы наших боевых операций требовали все больше оружия и боеприпасов. Вместе с тем была острая нужда вывезти в госпитали за линию фронта раненых партизан, больных жителей и детей.
Приняв близко к сердцу все наши партизанские нужды и заботы, Гризодубова, возвратившись в Москву, с присущей ей настойчивостью добилась, чтобы между нами и Большой землей был наведен настоящий воздушный мост. Грузы к нам потекли потоком.
Пусть другие товарищи, летавшие к нам, простят меня за то, что я больше всего рассказываю о полке Гризодубовой. Просто с людьми этого полка мы встречались чаще и кровно с ними подружились. С чувством огромной признательности вспоминаем мы летчиков, спасших жизнь многим сотням людей и доставивших нам тысячи тонн самых разнообразных грузов-оружия, боеприпасов, медикаментов, листовок.
Случайно встретясь с Борисом Григорьевичем Лунцом, человеком простым и малоприметным, вы вряд ли подумаете, что перед вами Герой Советского Союза, летчик, за плечами которого четыреста три боевых вылета, из них девяносто шесть днем на бомбежку вражеских объектов и шестьдесят полетов с посадкой в тылу противника. К тому же он всегда удивительно ловко уходит от разговоров о своих боевых делах. Ограничивается словами: "Летали хорошо, садились у партизан хорошо, ничего особенного не происходило. Просто работали…"
Но я помню одну его посадку. Мы очень волновались, когда услышали далекий шум моторов. Вот уже показался самолет. И вдруг мы увидели три высоких сосны, которых не замечали раньше. Почему мы их не убрали! А сейчас они оказались на пути самолета, вот-вот он в них врежется. Но пилот в последний момент обошел препятствие и благополучно посадил самолет.
Партизаны окружили летчика, обнимали его, каждому хотелось сказать ему что-то хорошее. Забросали его вопросами: как летел? не обстреляли ли? Лунц, смущенный всеобщим вниманием, отвечал, как всегда, лаконично:
- Летать - дело нехитрое. Обстрелов бояться - через линию фронта летать не надо. Только уж вы, пожалуйста, если можно, уберите эти три дерева. Другой раз они и помешать могут…
В общем выходило, что, кроме наших трех сосен, на пути к партизанам других преград он не заметил.
В обратный рейс Лунц захватил раненых, в том числе двух своих однополчан: бортрадиста Талалаева и бортмеханика Коржакова. Их самолет был подбит над занятой врагом территорией. Командир корабля Попович погиб. А Талалаев и Коржаков, выбравшись из-под обломков самолета, сумели добраться до нашего аэродрома.
Десятки раз мы видели на своих посадочных площадках Бориса Лунца. И всегда у него "полет проходил нормально и погода благоприятствовала".
- Ну, а как вел себя противник? - спрашиваю Бориса.
- Это другое дело. Он, знаете, конечно, стрелял. Но на то он и противник…
Подружились мы со штурманом Алексеем Парфеновичем Булановым.
Как-то он рассказал нам об одном своем полете.
Экипаж в составе командира Васильченко, штурмана Буланова, бортмеханика Зозули и бортрадиста Иляскина направился к партизанам. Посадочная площадка была очень мала и, как стенами, со всех сторон обрамлялась высоким лесом. Большие самолеты здесь еще не садились. Подлетают наши друзья. Но что это? Вместо условленных четырех костров на земле полыхают восемь ярких факелов, и все они движутся.
Пилот набирает высоту, штурман проверяет ориентиры. Все верно. Снова повторяют заход. Картина та же самая. Идет время, расходуется драгоценное горючее. Что делать? Неподалеку увидели наконец другую опушку с условленными огнями. Решили садиться, но если окажется, что аэродром в руках врага, отстреливаться и попытаться тут же взлететь.
Все, кроме командира корабля и бортмеханика, встали за пулеметы. Самолет коснулся земли, пробежал по опушке и остановился. И тут в наступившей тишине до слуха летчика долетели нерусские слова. Летчик собирался уже дать газ, когда к самолету приблизились два человека в кожаных пальто. У выходного люка встали еще трое. Дальше медлить нельзя. Быстро распахнув дверь, Буланов громко спросил:
- Кто здесь командир отряда?
- Кордович.
Значит, все в порядке.
Но тут к самолету бросился невысокий человек и быстро заговорил на непонятном языке. Буланов инстинктивно схватился за пистолет. И хорошо, что только схватился… Через минуту все прояснилось. Оказалось, что на сторону партизан перебежал француз и это он, бурно выражая свой восторг, чуть было не ввел летчиков в заблуждение. Выяснилось и другое. Немцы, услышав приближение самолета, но не зная порядка подачи сигналов, устроили "факельный перепляс", чтобы сбить летчиков с толку. Да, справедливо говорилось, что полеты к партизанам - всегда задача со многими неизвестными.
Я знаю, что Алексей Буланов в одном из полетов был сбит. Осторожно напоминаю ему об этом.
- Было дело… Моя жена Августа успела даже похоронную получить… Буланов ненадолго задумался, но тут же добавил: - У меня-то еще ничего, а вот у Коли Слепова похуже получилось…
Совсем недавно боевые друзья отмечали пятидесятилетие со дня рождения Алексея Парфеновича Буланова. Я смотрел на этого подвижного, веселого человека. По-прежнему здоров и крепок, как дубок, Алеша Буланов и по-прежнему радует друзей своим замечательным голосом. В общем,
И поется ему и летается,
Пусть же песня его продолжается…
Продолжается летная песня и у пилота Николая Слепова, о котором Буланов сказал: "У него похуже получилось…"
Коля Слепов. Николай Игнатьевич Слепов… Все партизаны Ковпака, Наумова, Федорова, нашего соединения помнят этого бесстрашного летчика, умевшего довести и посадить самолет куда угодно и в такую погоду, какую даже погодой не назовешь.
Сколько раз без всякого прикрытия шел его самолет над занятой врагом землей, отыскивая еле заметные, затерявшиеся в лесах партизанские площадки. А ведь гитлеровцы тоже не дремали.
Николай Слепов рассказал мне однажды:
- Шли мы двумя экипажами к Сидору Артемьевичу Ковпаку. Вторым был самолет Бориса Лунца, Вот уже и костры показались. И вдруг бортрадист докладывает: "Товарищ командир, нас вызывает самолет Лунца. Что делать: отвечать?" Дело в том, что у нас было правило: перелетев линию фронта, мы всякую связь прекращали, чтобы враг нас не обнаружил.
Но раз Лунц вызывает, значит, что-то очень важное. Связываемся. Борис сообщает: "По курсу видны костры. По количеству огней и их конфигурации они полностью соответствуют тем, какие должны выложить партизаны. Но не садись. Это немцы!"
Действительно, партизанский аэродром оказался дальше. Мы благополучно приземлились у Ковпака и пожаловались ему, что вот какая чуть не случилась петрушка - могли сесть в гости к немцам.
Ковпак нахмурился, сердито покрутил головой, а потом успокоил:
- То, хлопцы, бывает… Мы ж для фашистов беспокойные соседи, вот они от такой беды что-то придумывают, надо ж им как-то спасаться… Но вы отдыхайте себе спокойно… Я пошлю туда своих молодцов. На обратном пути гитлеряки уже вам светить не посмеют, не до того им будет.
- Между прочим, - улыбается Слепов, - Ковпак слово сдержал. Когда мы летели домой, никаких костров на нашем пути уже не было… Но наш Боря Лунц молодчина! Не побоялся демаскировать свой самолет, пошел на связь со мной, чтобы предупредить об опасности. Кто знает, чем бы кончился тот рейс, если бы не он…
Случилось так, что уже в конце войны Слепов был сбит, попал в плен. Чудом остался в живых: спас советский врач, сделавший ему, вполне здоровому человеку, операцию и сообщивший коменданту лагеря о том, что этот летчик безнадежен. После долгих мытарств Слепов вернулся к своим и снова стал летать.
И сейчас многие пассажиры Аэрофлота могут увидеть Николая Слепова за штурвалом самолета. Они вручают свою жизнь в очень надежные руки одного из лучших пилотов гражданской авиации, бывшего партизанского летчика Николая Слепова, с которым и по сей день нас связывает самая горячая дружба.