Каждое утро на заре Калугу будил рожок пастуха. Зевая и крестясь, просыпались обыватели. Заспанные, неумытые хозяйки выгоняли своих буренушек на улицы. Пистолетными выстрелами щелкал пастуший кнут, и стадо, промаршировав через город, уходило на выгоны. Затем на улицы высыпали куры и свиньи, а спустя несколько часов (ну, прямо как. у Гоголя в "Невском проспекте") снова менялась Калуга – ее улицы заполняли ученики. Их шумные стайки разбегались в разные учебные заведения: мужскую и женскую гимназии, духовную семинарию, реальное училище, женское епархиальное училище, уездное...
Когда шумная и пестрая ватага учеников спешила к партам, чтобы точно по звонку начать трудовой день, шли привычной дорогой и учителя. Опираясь на палку, в плаще-крылатке с застежками в виде львиных голов шагал Циолковский. Показывая на него, старшеклассники шептали друг другу:
– Это тот, что написал про путешествие на Луну...
Кто-кто, а гимназисты весьма внимательные читатели популярного в ту пору журнала "Вокруг света". В этом журнале, заполненном увлекательными описаниями разного рода приключений и путешествий нашлось место и фантастическому рассказу "На Луне", написанному. Циолковским еще в 1887 году в. Боровске. Рассказ был опубликован в приложении к "Вокруг света" за 1893 год, и гимназисты, воздали ему должное! Пожалуй, это было самое необычное из всех кругосветных путешествий, о которых им доводилось слышать. Ведь облететь вокруг родной планеты на Луне – небывалом космическом корабле, пережить ощущения, неведомые жителям Земли, – огромное удовольствие!
Впрочем, то, что увлекало подростков, было достаточно безразлично взрослым. Гораздо больше, чем проект дирижабля или посещение иных планет, калужан интересовало, полетит ли с колокольни дьячок Александр Сергеевич Кедров. По забавному стечению обстоятельств он жил прямо напротив квартиры Циолковского, в ограде Георгиевской церкви. Еще задолго до приезда Константина Эдуардовича в Калугу Кедров начал мастерить свою механическую птицу.
Однажды (об этот пишет в своих воспоминаниях Л. К. Циолковская) дети сообщили отцу о дьячке занимавшем умы всей улицы. Константин Эдуардович рассмеялся.
– Вот мечтатель! Он думает, что стоит взять в руки крылья и помахать ими, как можно и в полет...
Циолковский рассказал притихшей детворе о гениальном итальянском художнике Леонардо да Винчи, строителе крыльчатой машины, о португальце Гусмао, чей таинственный аппарат описал в отчете Лиссабонской академии академик Франциско де Хорвало, и о русском холопе Никитке, который, если верить легенде, пролетел во времена Грозного над Александровской слободой на построенных им деревянных крыльях...
Все это были красивые сказки. Но в глазах калужских обывателей и наивный мечтатель дьячок Кедров и учитель Циолковский принадлежали к одной и той же породе неисправимых чудаков.
Когда заходила речь о воздухоплавании, Калуга жаждала зрелищ. Высоким теоретическим идеям здесь предпочитали конкретные факты. К слову говоря, через несколько лет после переезда Циолковского из Боровска калужанам представилась возможность поглядеть на живого, "всамделишного" воздухоплавателя. К ним на гастроли (в ту пору воздухоплаватели гастролировали из города в город, как актеры) приехал Древницкий. Смотреть полет собралась чуть ли не вся Калуга. Улицы и переулки, прилегавшие к циклодрому, откуда стартовал воздухоплаватель, заполнили толпы людей. Но, несмотря на давку, ни один не раскаивался, что пришел сюда. Зрелище оказалось острым и необычным.
Поднявшись в воздух на несколько десятков метров, шар лопнул и начал медленно спускаться. Только решительность спасла Древницкого, мгновенно покинувшего свой ненадежный летательный аппарат. Парашют раскрылся подле самой земли. Нужно ли говорить, что это происшествие еще больше укрепило отношение калужан к воздухоплаванию, как к делу весьма и весьма несолидному?
Впрочем, кое-кому из добропорядочных калужских граждан вскоре показалось, что они поняли секрет настойчивости и трудолюбия Циолковского.
Поводом для этого послужили два факта, каждый из которых не мог не произвести впечатления на калужского обывателя. Первый из них имел место в 1896 году: городская газета "Калужский вестник" опубликовала статейку некоего Н. Бестужева "Воздушный корабль". Автор сообщал сенсационную новость: "Правительство Северо-Американских Соединенных Штатов назначило даже премию в размере около 200 тысяч рублей для того изобретателя, который до истечения 1900 года представит летательную машину, вполне пригодную и безопасную для передвижения с пассажирами и могущую развивать скорость до 45 верст в час". Для калужского обывателя, привыкшего измерять рублями жизненные успехи, 200 тысяч рублей были суммой, способной оправдать любые чудачества.
А спустя год куда более сенсационное сообщение ошеломило калужан, заставив их с некоторым почтением взглянуть на занятия учителя Циолковского. В октябре 1897 года и до Калуги докатились известия о загадочных предметах, появившихся в воздухе над некоторыми американскими городами. Чтобы понять изумление, вызванное вестью из Америки, вспомним шумиху, поднятую недавно западной печатью в связи с так называемыми "летающими тарелочками".
Бум 1897 года отличался от шумихи 1947 года лишь тем, что, приноравливая свое мышление к уровню техники той поры, газеты писали не о межпланетных кораблях загадочной конструкции, а о дирижаблях (в ту пору еще не вышедших за рамки первых младенческих опытов). Сообщение, появившееся в американских газетах, нашло свое отражение и в русской печати. О загадочных воздушных кораблях писали "Биржевые ведомости", "Новое время", "Мировые отголоски". 1 октября 1897 года сообщил о них и "Калужский вестник". Чтобы не углубляться в характер этих сообщений, приведу заголовок одной из американских газет: "Чикаго и пригороды проявляют огромный интерес. Теперь это почти единственная тема всех разговоров".
Такие сообщения будоражили человеческое воображение в самых разных концах Земли. К чести Циолковского, хочется отметить: ни в одной из его работ нет даже и упоминания об этой волне сенсации.
...Звонок отпускает учеников. Шагают домой и учителя. С добродушным любопытством наблюдая за тем, как бегут по улицам ребятишки, Константин Эдуардович уже предвкушает то творческое наслаждение, которое получит, усевшись дома за свой рабочий стол. Мысли о космосе, об управляемом аэростате, об аэродинамических опытах теснятся и спорят друг с другом. Каждая словно кричит: первое место мне!..
Трудовой день в Калуге кончается рано. К четырем часам покидали присутственные места чиновники. Одна за другой запирались лавки. Приказчики опускали железные шторы на окнах магазинов, вешали на двери тяжелые замки.
К вечеру общество тянулось на отдых в городской сад. Старая фотография девяностых годов показывает нам вход в этот сад, напоминающий пограничную заставу. Два керосиновых фонаря на высоких столбах освещают ворота. Подле столбов полосатые будки. Рядом с одной из них мешковатая фигура блюстителя порядка: в сад пускают только "чистую публику"...
То, что не попало в объектив фотоаппарата, дорисовывают воспоминания А. В. Ассонова: "...бравый, в военной форме капельмейстер Вильямович встречал публику оглушительным маршем. Помню, как солдаты-музыканты, красные от натуги, изо всех сил дули в трубы. Средняя аллея из столетних лип вела на террасу, откуда открывался прекрасный вид на Оку и далекий горизонт..."
Циолковский тоже наведывался сюда. Он очень любил музыку. Константин Эдуардович отдыхал, устроившись подле раковины, где играл оркестр. Увы, такую роскошь он мог позволить себе не часто...
Дел было хоть отбавляй. Шла битва за аэростат. Писались первые журнальные статьи: "Возможен ли металлический аэростат", "Аэроплан или птицеподобная (авиационная) летательная машина", "Тяготение как источник мировой энергии".
Но первые публикации в московских журналах не исчерпывали научно-общественных связей Циолковского, завязавшихся в ту пору. Василий Иванович Ассонов, добрый гений Константина Эдуардовича, познакомил его с председателем нижегородского кружка любителей физики и астрономии Сергеем Васильевичем Щербаковым. Знакомство оказалось не совсем обычным: оно завязалось по почте и продолжало оставаться заочным даже после переезда в 1906 году семьи Щербаковых в Калугу.
Нижегородский кружок любителей физики и астрономии оказал Циолковскому немалую поддержку. Не случайно в 1913 году, поздравляя своих нижегородских друзей с двадцатипятилетием их организации, Константин Эдуардович писал: "Когда-то общество поддержало меня и мои слабые силы. Никогда этого не забуду... Пусть общество процветает еще многие годы и по-старому своим участием поддерживает достойных ослабевших тружеников".
Познакомившись с Щербаковым, Циолковский сразу же ощутил дружеское участие нижегородцев к своей судьбе. В апреле 1893 года Константин Эдуардович послал заявление с просьбой о приеме в члены кружка. В декабре на первом же собрании он был принят единогласно. Впрочем, собрание было актом формальным. Первая же работа, представленная Циолковским: "Тяготение как источник мировой энергии", – появилась сначала в одном из сборников кружка, а затем в журнале "Наука и жизнь" еще задолго до того, как это собрание состоялось.
Надо заметить, что редактор этого журнала врач И. М. Глубоковский охотно предоставил страницы своего еженедельника нижегородцам. "Н. М. Глубоковский оказался очень радушным хозяином нас приютившего журнала, – вспоминал в 1919 году С. В. Щербаков, – мы чувствовали себя на страницах "Науки и жизни", как у себя дома".
Какое значение имело знакомство с этим журналом для Циолковского, мы уже знаем. Именно в нем увидела свет в 1894 году "Аэроплан или птицеподобная (авиационная) летательная машина".
Итак, Циолковский принят в кружок. Но тут повторяется то, что случилось за десять лет до этого, когда его избрали в Русское физико-химическое общество, – нет денег на уплату членских взносов. Отрывки из писем Константина Эдуардовича к С. В. Щербакову показывают бедственное положение Циолковского.
"Мое материальное положение ужасное, – читаем мы в одном из этих писем, – и поэтому членского взноса я сделать не могу. Прошу покорнейше, если можно, не исключать меня из числа ваших членов. Как только представится возможность, я не премину сделать взнос..."
Однако такая возможность упорно не представлялась, и в другом письме можно прочесть слова благодарности "за то, что продолжаю оставаться членом, несмотря на свою финансовую несостоятельность...".
В третьем письме Циолковский сообщает, что передал в "Науку и жизнь" часть своей работы об аэроплане, выговорив за это 500 оттисков. Может быть, от продажи этих оттисков мне удастся хоть немного поддержать мое матер(иальное) положение..."
Не оправдались и эти надежды; несмотря на большую скидку, предоставленную автором книгопродавцам, брошюры не расходились. Работа "Аэроплан или птицеподобная (авиационная) летательная машина" продавалась более десяти лет. В 1904 году журнал "Воздухоплаватель" назвал ее в числе "новейших сочинений по воздухоплаванию", указав адрес магазина, где можно приобрести за тридцать копеек эту брошюру.
Таким образом, даже авторский гонорар (оттисками издатели, по существу, расплачивались с автором) не приносил Циолковскому почти ни копейки. Большинство брошюр было раздарено знакомым и даже незнакомым лицам, интересовавшимся воздухоплаванием.
Но, несмотря на бедственные материальные дела, Циолковский трудился с большим подъемом. Он продолжает интересоваться воздухоплаванием. Просит С. В. Щербакова достать ему книгу Д. И. Менделеева "Сопротивление воздуха и воздухоплавание". Увлечение аэростатами выглядит безудержно пылким, но все же ему не заслонить космическую тему...
В 1894 году при свете высокой керосиновой лампы Циолковский читает семье Ассоновых отрывки из рукописи "Грезы о земле и небе". Несколько дней спустя он повторяет чтение в кабинете Гончарова. Новая работа Циолковского Гончарову понравилась.
– Я помогу вам издать эту вещь. Она вполне того заслуживает! – говорит он, провожая уже одевшегося Циолковского.
Но издание несколько задержалось. "Теперь рукопись ("Грезы о земле и небе". – М. А.) в Цензур[ном] комитете в (Москве), и вот уже два месяца не получается разрешения", – писал Циолковский Щербакову, добавив в конце письма: "...у меня есть очень оригин[альные] астроном[ические] идеи, но мне их неловко проповедовать серьезно (и, пожалуй, невозможно)".
В Цензурном комитете "Грезы о земле и небе" изучали долго, но публиковать разрешили. Вскоре Циолковский принес Гончарову небольшую книжечку, на обложке которой стояло крупно: "Издание А. Н. Гончарова".
Именно эта надпись и стала причиной изрядного скандала. Сюрприз, подготовленный Циолковским из самых лучших побуждений, никак не устраивал калужского мецената. Его имя, имя солидного человека, вдруг на обложке книжонки наполненной какими-то странными идеями! Мещанин пришел в неописуемую ярость.
Оскорбленный Циолковский тотчас же покинул дом Гончарова. Теперь-то он понял, что представлял собой провинциальный меценат! Что же касается Гончарова, то, разумеется, в те минуты он и предполагать не мог, что его протеже прославится на весь мир, а ему, Гончарову, достанется лишь геростратова слава...
Не успел Циолковский опомниться от обиды, нанесенной Гончаровым, как, пожалуйте, – новое оскорбление! На сей раз оно пришло в виде рецензии – маленькой журнальной рецензии, опубликованной "Научным обозрением" в мае 1895 года. Ее неизвестный автор (он не поставил под рецензией свою подпись) не поскупился на желчные реплики.
"Мы охотно назвали бы г. Циолковского талантливым популяризатором и, если угодно, русским Фламмарионом, – писал он, – если бы, к сожалению, этот автор знал чувство меры и не увлекался лаврами Жюля Верна. Разбираемая книга производит довольно странное впечатление. Трудно догадаться, где автор рассуждает серьезно, а где он фантазирует или даже шутит...
Если научные разъяснения К. Циолковского не всегда достаточно обоснованны, зато полет его фантазии положительно неудержим и порой даже превосходит бредни Жюля Верна, в которых, во всяком случае, больше научного основания...
Так, у автора есть какие-то небожители или жители астероидов, которые соглашаются составлять из себя круги и треугольники, управлять ракетой как экипажем, приближая ее произвольно к солнцу..."
Легко понять безвестного журналиста XIX века. Представить себе то, о чем писал Циолковский, человеку прошлого столетия совсем не просто. Ведь в "Грезах о земле и небе" можно, например, прочитать о животно-растениях, усваивающих пищу при помощи солнечного света. Еще чуднее выглядят живые существа, покрытые непроницаемой стекловидной кожей. У этих странных живых организмов все обменные процессы – газов, жидкостей, растворенных в этих жидкостях твердых тел – происходят замкнуто, без общения с внешней средой. Даже сегодня, в век практического освоения космоса, такая фантазия выглядит фантастической до невероятного...
Попытки заглянуть в будущее или же, хотя бы мысленно, прорваться в глубины космоса, недоступные даже самым совершенным приборам землян, требуют от ученых космического взлета воображения. Вспомните, к примеру, известный рассказ И. А. Ефремова "Сердце змеи". В космосе встретились два звездолета, два галактических корабля разных цивилизаций. И что же оказывается? Герои рассказа встречают себе подобных: пришельцы из чужого, далекого мира донельзя похожи на сынов Земли.
Нет, возражает писателю И. Ефремову академик А. Н. Колмогоров. "В век космонавтики, – пишет он, – не праздно предположить, что нам, быть может, придется столкнуться с другими живыми существами, весьма высокоорганизованными и в то же самое время на нас не похожими... Почему бы, например, высокоорганизованному существу не иметь вид тонкой пленки – плесени, распластанной на камнях?.."
Ошеломляюще смелое предположение! Но и его оказалось мало. Андрей Николаевич Колмогоров сумел заглянуть гораздо дальше. В той же статье "Автоматы и жизнь" мы читаем о возможности создания полноценных живых существ, построенных полностью на дискретных (цифровых) механизмах переработки информации и управления. Академик подчеркивает, что такого рода утверждение не противоречит принципам материалистической диалектики.
Прочитав статью академика Колмогорова, невольно задумываешься: только незнайки могут называть в наше время математику сухой наукой.
Образ мыслящего существа, устроенного совсем иначе, нежели люди Земли, будоражит фантазию ученых и писателей. Такого рода образы можно встретить у самых разных авторов. Известный английский астрофизик Хойл в научно-фантастическом романе "Черное облако" попытался нарисовать облик космического гиганта, не уступающего размерами всей нашей солнечной системе. Этот удивительный исполин обладает грандиозной мощью и исключительно высоким интеллектом.
Другой фантаст, писатель Станислав Лем, в романе "Солярис" высаживает своих героев на удивительной планете, где обитает единственное разумное существо, нечто вроде гигантского океана. Астронавты пытаются вступить с ним в общение. Роман "Солярис" недавно вышел в свет, а писатель уже замышляет новое произведение. В центре будущего романа – проникновение земных космонавтов в центр нашей Галактики. Смельчаки встречаются там с существами, совсем не похожими на людей Земли.
В современных фантастических произведениях много невероятного. Такова, например, встреча героев "Баллады о звездах" Г. Альтова и В. Журавлевой с призраками, обитающими в планетной системе Сириуса. Таково множество других ситуаций и идей; авторы которых в шестидесятых годах XX века подчас лишь догоняют фантазию Циолковского, вспыхнувшую ярко и таинственно в последние годы минувшего столетия.