- Подъехал на легковой машине незнакомый командир.
Выскакиваю на улицу, у машины прохаживаются двое рослых в папахах. Строевым шагом подхожу. Луна освещает лица приехавших. Как было не узнать командующего армией генерал-лейтенанта И. В. Болдина и члена Военного Совета армии бригадного комиссара К. Л. Сорокина!
Вскидываю руку к виску, докладываю по уставу обстановку… и приглашаю на вечер. Болдин недовольным голосом выговаривает:
- Мы вот с членом Военного Совета армии товарищем Сорокиным весь город объехали, на всех улицах побывали, но такого веселья, как в вашем полку, не видели.
- Так мы же первые и в драке, и в веселье, товарищ командующий! - вырывается у меня.
Сорокин смеется. И Болдин, вижу, смягчается, губы тронула улыбка. Тот и другой знали меня еще по Туле. Я не думал, что может быть какая-то неприятность, и все же совсем отлегло от сердца, когда услышал слова командарма:
- Большое спасибо, капитан Воробьев, за приглашение. К сожалению, не можем его принять. Передайте командиру полка о нашем приезде. И пора расходиться.
Утром нам вручили новогодние подарки с Урала. Чего только не было: пельмени и кисеты, вышитые ласковыми девичьими руками, теплые носки и перчатки. В посылках лежали записки, письма:
"Товарищ боец! Я долго думала, что бы такое послать на фронт, что очень было бы нужно вам. И решила: сейчас зима, а зимой самое нужное, пожалуй, так это носки. У нас есть коза, мама несколько лет собирала с нее пух. Вот из него я и связала носки. Правда ведь, очень теплые?"
"У меня больше ничего нет, только вот этот шарф. Послала бы брату Володе, но он уже три месяца не пишет. Ты, товарищ красноармеец, не думай только, что я буду жалеть о шарфе. Ты просто знай: когда дарят самое дорогое - значит самому дорогому"…
Бойцы и командиры показывали друг другу эти письма и записки, часто подписанные только одним именем: Маша, Нина, Коля, 7 лет…
Растрогали они нас. У каждого дома кто-нибудь остался - родители, жена, дети. Любая, даже самая маленькая вещица волновала. Ее ведь посылали на фронт не от ахти какого достатка.
Первый новогодний день получался из сплошных радостей. Еще не утихли волнения, вызванные посылками с Урала, как пришла телеграмма от Михаила Ивановича Калинина. Он благодарил бойцов и командиров 50-й армии за освобождение Калуги.
Телеграмму зачитали во всех полках, батальонах и ротах. Мы были горды безмерно от сознания сопричастности к великим событиям, к великим делам.
В этот же день 154-я стрелковая дивизия выступила из Калуги. Путь ее лежал дальше - на запад.
НА ЗАПАД НАМ ДОРОГА
2 февраля. Темная морозная ночь. Идем по глубокому снегу, сначала лесом, потом по не промерзшему толком болоту. Пушки артиллеристам и пехотинцам приходится тащить на себе. Так же передвигаются кухни и повозки тыловых хозяйств - выбившиеся из сил лошади то и дело вязнут в трясине.
Вместе с 413-й стрелковой дивизией генерала А. Д. Терешкова перед нами ставилась задача: от Мосальска пройти лесными массивами и болотами на север, скрытно выйти к Варшавскому шоссе, внезапным ударом пересечь его и отрезать войска противника, оборонявшие Юхнов, от основных сил группы армий "Центр".
К утру достигаем намеченных рубежей. На рассвете части нашей 154-й дивизии внезапным ударом в районе деревни Барсуки перерезали шоссе и взорвали мост через реку Шмею.
Первая часть задачи, поставленная командующим армии, выполнена: мы - в тылу противника, его юхновская группировка отрезана от рославльской базы снабжения.
Теперь предстояло выдержать бешеный натиск немцев, не желавших получать еще один котел. Завязались горячие бои.
Противник все вводил и вводил свежие части. Ключом к его позициям на варшавском шоссе являлась высота 186,1, как она значилась тогда на наших фронтовых картах. Мы противостояли очень малыми силами. Дивизии не имели общего фронта. Даже "коридора" не было для сообщения с собственными тылами. Оставалась лишь единственная лесная дорога, чуть ли не тропа, и ею небезопасно было пользоваться.
5 февраля, около десяти вечера, меня вызвал командир полка Гордиенко. Как всегда, немногословен:
- Вот что, капитан Воробьев. Выезжайте сейчас же на розыск полковых тылов. К утру чтобы было все необходимое для боя.
Приказав Бузулукову выбрать самую лучшую лошадь, я зашел в штабную землянку. Застал там начальника штаба капитана М. И. Смирнова и заместителя командира полка капитана В. М. Шугаева, который незамедлительно обрисовал обстановку.
- Ты вот что, Миша, имей в виду, - Шугаев подошел, положил свои жилистые руки мне на плечи. - Дорога, связывающая нас с Большой землей, может оказаться перерезанной. Так что обязательно возьми с собой автоматчиков.
Мы обнялись, расцеловались. У штабной землянки уже ждал ординарец.
- Товарищ капитан, - доложил он, - к выезду готов. В сани запряжена Серуха, ездовым взял Ивана Прощелыгу.
Не знаю, с чьей легкой руки, а только к пареньку с хорошим русским именем Иван прилипла эта нелепая кличка. Был он толковый, бойкий, веселого нрава. Для нашей поездки, да еще на такой доброй коняге, как Серуха, и не нужно желать лучшего ездового.
Я решил обойтись без автоматчиков - Серухе тяжело. А вот патронами и гранатами запаслись.
Выехали ровно в полночь. Ночь морозная, на редкость светлая. Поют полозья саней, звучно похрустывает свежий снежок. Луна щедро разливает по земле молочную белизну. Шустро бегут рядом с санями громадные наши тени. И как-то забылось, что совсем рядом война. Молча любовались лесной сказкой вокруг нас.
Через километра три выехали на большую поляну. Наезженная дорога, как ножом, разрезает ее на аккуратные две половинки. Справа, метрах в пятидесяти, серый кустарник в низине, слева - большая возвышенность с мощными соснами. И тишина, тишина… Но что-то чернеет около дороги. Останавливаемся. Это два трупа. Убитые - наши, босые, без шапок. Судя по всему, произошло это совсем недавно.
- Едем дальше, - говорю. - Проскакиваем опушку галопом, "аллюр три креста".
Подобрались мы, как по заказу: все кавалеристы, понимаем один другого с полуслова:
- Появятся немцы: я и Гриша - стреляем, забрасываем гранатами, Ваня - хлыстом по Серухе.
До опушки оставалось не больше ста метров, как рядом с дорогой поднялись в полный рост люди в белых маскировочных халатах. Резкое, как выстрел:
- Хальт!
Действуем, как договорились. Немцы открывают ответный огонь.
Скошенная автоматной очередью, со всего маху падает на дорогу наша верная Серуха. Громко вскрикивает Ваня и с залитым кровью лицом замертво валится навзничь в сани. Мы с Бузулуковым вылетаем в рыхлый сугроб. Быстро вскакиваем, бросаем по гранате и, пока грохочут один за другим два взрыва, бежим по глубокому снегу к серому кустарнику, что справа от дороги. По нам ударяет трассирующими пулемет.
Чувствую, как ожгло шею и горячее, липкое потекло за ворот. Бега не замедляю. А Бузулуков вдруг спотыкается, раскидывает руки, но, словно раздумал падать, снова бежит. Только уже скорость не та и след на снегу петляющий. Догоняю.
- Ты что, ранен?
- Легко, - тянет на бегу Григорий Иванович.
Вот и кусты. С ходу влетаем в какое-то жидкое месиво. Мокрый снег почти до горла, а внизу вода. Похоже, мы попали в ручей, который под глубоким снегом ухитряется не замерзать зимой.
На какое-то мгновение теряю сознание. Когда очнулся, не сразу понял, где я и что со мной. Стал доходить до слуха голос Григория Ивановича:
- Ну давайте еще немного, товарищ капитан, и вылезем.
Выбравшись на твердую землю, валимся под елью, распластавшей над сугробами мохнатые лапы. Мороз сковал наши полушубки, валенки и ватные брюки так, что не согнуть, не разогнуть руки, ноги. С трудом, помогая друг другу, подымаемся. Одежда блестит и звенит, как стальная.
Стоило немалых усилий, чтобы заставить рукава и штанины хоть немного повиноваться нашему желанию, делать какие-то движения. А с автоматами совсем плохо. Затворы и спусковые крючки - ни с места, намертво схвачены льдом. Случись встретиться с противником, исход был бы плачевный.
Но и оставаться на месте нельзя. Надо выходить к дороге. Идем рядом с ней. Бузулуков вдруг останавливается, настораживается.
- Вроде бы кто-то едет, - неуверенно произносит он.
Ему говорить нелегко. Щеки и губы опухли, из ноздрей сосульки. Я тоже прислушиваюсь. Действительно, тонко посвистывают полозья, легкий ход хорошего коня.
Вышли на опушку. Вороной конек, красиво выгнув шею, идет играючи, в кошевке на скамейке и на облучке несколько человек в полушубках. Это были люди из 413-й стрелковой дивизии - адъютант комдива с двумя автоматчиками. В нескольких словах рассказываем им, что с нами произошло. Адъютант генерала Терешкова приглашает в кошевку и приказывает ездовому поворачивать обратно.
Дорогой узнаем, что Терешков, услышав стрельбу в глухом лесу, приказал адъютанту выяснить, что стряслось на участке его дивизии. Произошло самое худшее - немцы на лесной дороге. А это уже окружение.
В плачевном виде предстал я перед генералом А. Д. Терешковым. Видел его впервые, но слышал как об очень смелом комдиве. У него могучая грудь, гимнастерка того и гляди поползет по швам. Властные губы, строгий взгляд…
Хочу представиться, как положено по уставу, но не могу этого сделать. Ноги налиты свинцовой тяжестью, правая рука онемела.
- Ладно, ладно, - жестом успокоил он. - Объясни лучше, как и где это произошло.
Я рассказал, комдив озабоченно смотрел на карту.
- Эта поляна? - карандаш уткнулся в круглое зеленое пятно.
- Эта, - подтвердил я.
- Та-а-ак, - тяжело выдавил он из себя. И резко: - Адъютант! Капитана переодеть во все сухое, ко мне командира лыжного батальона.
Алексей Дмитриевич позвонил начальнику штаба нашей дивизии, сообщил обстановку, сказал, чтобы не теряли меня - задерживает у себя. Пока искали для меня сухое обмундирование, генерал расспрашивал о службе: когда, где, у кого, в каких участвовал операциях.
- Вот что, капитан, вижу, вы не новичок, - заключил он. И продолжал: - Сейчас прибудет командир лыжного батальона, которому поставлю задачу уничтожить просочившуюся группу немцев. Но он у нас в боях мало участвовал. Ваша задача: точно проинформировать его и помочь в бою. За операцию отвечает командир лыжного батальона, но и с вас ответственности не снимаю.
На рассвете мы выступили. Но только начали подходить к поляне, немцы открыли ураганный огонь. Били не только из автоматов и минометов. Они успели подтянуть артиллерию и танки. Все же дорогу удалось освободить, и по ней прошло несколько санных обозов в 154-ю дивизию. Но успех был недолгим. Немцы снова замкнули кольцо окружения.
Из боя за лесную поляну я вышел в таком виде, что генерал Терешков удивленно спрашивал:
- Неужели цел?
- Цел. А что? - не понял сразу.
- Да осмотри себя, капитан.
Осмотрел и тоже удивился. Полушубок мой, казалось, состоял из одних дыр. Это я угодил под немецкую мину. Поразительно, но ни один осколок не задел тогда. А ранен был через несколько дней, 13 февраля. Рана тяжелая - в живот. Оказать медицинскую помощь некому. Положили меня в блиндаж командира полка.
Там Гордиенко собрал офицеров штаба и командиров батальонов.
- На ночь назначен прорыв. Поднять всех, кто еще способен идти, будем пробиваться к своим, - объявил он.
Будто что-то оборвалось у меня внутри. Стал просить командира полка:
- Не оставляйте, лучше пристрелите.
Гордиенко нагнулся, обнял меня. Потом позвал:
- Старший лейтенант Таранников!
- Я! - отозвался заместитель начальника штаба полка.
Командир полка редко обращался к нам по имени-отчеству, а сейчас говорил Таранникову:
- Саша, с Воробьевым вы старые друзья, еще по коннице. Надеюсь, ты сумеешь сохранить жизнь капитану.
- Не беспокойтесь, товарищ майор, сохраню, - взволнованно ответил Таранников.
Мы, действительно, были с ним старыми друзьями, с тридцатых годов. Вместе служили в 4-й Донской казачьей дивизии.
Таранников взял себе в помощники завделопроизводством штаба полка П. М. Степочкина и двух писарей. Меня положили на плащ-палатку и понесли. А впереди - уже жаркий бой. Немцы осветили все вокруг ракетами и били, били из автоматов и пулеметов почти в упор. У прорывающихся основное оружие - штыки и приклады.
Как готовился прорыв, о подробностях ночного боя я, конечно, узнал позднее.
…Командир группы генерал А. Д. Терешков вызвал к себе командира 473-го стрелкового полка М. П. Краснопивцева и командира разведроты В. А. Вьюникова.
- Вы будете в авангарде своей дивизии, - сказал он. - Ваша задача: ночной атакой сломить сопротивление противника в долине реки Пополта и соединиться с главными силами нашей армии.
Для операции отберите самых смелых и выносливых.
Первыми двинулись вперед разведчики Вьюникова. Шли без дорог, по колено в снегу. За ними отряд прорыва полковника Краснопивцева, а в метрах в ста он него - остальные.
Главный опорный пункт у фашистов на Пополте - село Вышняя. Расположение его очень удобное - на возвышенности, с обширной зоной обстрела. И когда противник осветил ракетами подходы к деревне, атакующие были, как на ладони.
Но выбора нет, только путь вперед. Краснопивцев сам возглавил атаку. В этом бою он и погиб, прошитый очередью из автомата. Но группа прорыва вышла из окружения. На следующий день, 14 февраля, все сосредоточились в селе Ленском, уже в расположении 50-й армии. И здесь же провожали в последний путь Михаила Петровича Краснопивцева.
В том бою погибли еще два командира полков нашей дивизии: 510-го стрелкового - майор А. Гордиенко и артиллерийского - подполковник Э. Браже.
…В эту ночь нашей группе не удалось выбраться из вражеского кольца. И следующий день мы пролежали в густом ельнике, в снегу. Гитлеровцы прочесывали лес. С криками, непрерывно ведя огонь из автоматов, проходили совсем рядом.
А мне виделись совсем другие картины - тоже охота, только не на людей.
…Меня, мальчонку, брат отца Александр Федорович, страстный охотник, всегда брал с собой на охоту - и на волков, и на лис, и на зайцев, и на горностая. Но больше всего я любил охоту на косачей. В ноябре, декабре выезжали мужики из нашей деревни Воробьево обычно километров за 20-30 в леса. Ставили в облюбованных местах шалаши, балаганы, размещали на ветках деревьев чучела-приманки.
"Косачи, косачи", - шепчу я. Надо мной лицо Таранникова. Двигаются губы, Саша что-то говорит - не могу понять. Горит голова, в ушах какой-то свист. Ах, это же не Таранников, а мой дядя. Свистом подманивает косачей к чучелам. Значит, и мне надо свистеть.
Только где же косачи? Вон они, как раз надо мной. Качаются на сосновых ветках. Но почему розовые? И все увеличиваются в размерах. "Все равно надо свистеть", - решаю я. Тяжелая рукавица Таранникова закрывает мне рот.
- Миша, что с тобой? Перестань, - шепчет он. - Немцы же вокруг…
Значит, я бредил. Этого еще не хватало.
Все же до ночи пролежали под спасительными елями. У нас карта, компас. Намечаем маршрут. С наступлением темноты трогаемся и… напарываемся на немецкий караул.
Фашисты открыли отчаянную стрельбу, ранили одного из писарей. На огонь не отвечаем - нечем. В наганах всего по одному патрону - для себя, когда придет последняя наша минута…
Положение группы еще более ухудшилось. С двумя ранеными передвигаться намного сложнее. Все же к рассвету подошли к деревне Ситское. Она занята противником. Возвращаться в лес уже нет сил.
- Что будем делать, товарищ капитан? - обращается Таранников.
Когда группа в сборе, он всегда подчеркивает, что я старше по званию.
- Что делать? - переспрашиваю. - Сколько дней питаемся одним снегом. Двум смертям не бывать, одной не миновать. Давай вон в тот сарай. Может, чего раздобудем там.
Саша вернулся возбужденный, довольный: в сарае никого нет.
Устроились как нельзя лучше. В конце сарай до самой крыши забит соломой. Вырыли вместительную нору, залезли в нее, лаз завалили соломой. Лежим, ожидая начала сумерек. Изредка перебрасываемся короткими фразами. О том, что отлично устроились. О том, что еще бы лучше было, найдись у кого-нибудь в карманах по сухарю. Ну хотя бы два - на всех.
И вдруг - двери распахиваются, немцы вкатывают полевую кухню. Час от часа не легче! Наши голодные желудки едва выдерживают запахи аппетитного варева. Насытившись, фашисты высыпали из сарая. Возле кухни остался один повар. Он зажигает фонарь. Сквозь солому из темноты на свет нам хорошо видно, как он моет посуду.
- Да кончит он когда-нибудь? - раздается совсем рядом горячий шепот Степочкина.
- Надо разделаться с ним, - неуверенно предлагает раненый писарь.
Я кладу свою руку на руку Таранникова, пожимаю и шепчу:
- Осторожней, Саша.
Старший лейтенант осторожен. Мы даже не слышим, как он выбирается из лаза. Потом метнулась по стене сарая угловатая тень, слышим удар по чему-то мягкому, еще и еще.
Один за другим выползаем из своего укрытия. Таранников тем временем осматривает кухню. Пустые котлы, ни куска хлеба. Нашел только с пригоршню соли.
Решаем немедленно уходить. Таранников и Степочкин снова укладывают меня на плащ-палатку. Идем на восток. Неожиданно впереди, метрах в 150, не более, вспыхивает ракета. Мои спутники плашмя падают в снег. Но все обходится, противник нас не заметил.
Прошли еще с километр, вспыхивает вторая ракета. Коварно-неожиданная, она застала врасплох. Немцы обнаружили нас, резанули из пулемета. Но совсем рядом снежный вал, и мы укрываемся за ним. Приглядевшись, Таранников вдруг простонал:
- Братцы, а ведь это трупы! Наши солдаты…
Спасибо же вам, погибшим, что снова берете на себя пули врага, спасаете нас, своих товарищей…
Уходим в лес. Очень скоро оказываемся на небольшой поляне. Теперь бы остановиться, перевести дух. Но резкий окрик: "Стой, кто идет?" заставляет броситься за стволы деревьев. Уже оттуда Таранников откликается:
- Свои, ходили в разведку!
С противоположного конца поляны предлагают:
- Положите оружие и идите к нам.
Странное предложение. В подобных случаях обычно пароль спрашивают. Дивизионная разведка доносила: здесь провокационно действуют два батальона финнов. Русским языком владеют в совершенстве, одеты в красноармейскую форму.
Советуемся, кому идти. Вызвался здоровый писарь. Договариваемся, если заподозрит неладное, даст знать. Он уже был около них, когда резанули автоматы. Наш товарищ падает. Стрельба продолжается. Пули сбивают кору с деревьев. Надо уходить.
Ко мне с плащ-палаткой пристраиваются Степочкин с Таранниковым. Но откуда что берется - я ползу сам, по борозде, проложенной раненым писарем. Уже преодолено порядочное расстояние, когда сзади раздается:
- Прощай, Миша!..
Это Таранников. Стиснув зубы, ползу на голос. Вот и Саша. Уже приставил к виску пистолет. Хватаю его за руку. Сил у меня совсем мало, но и у Таранникова их не больше. После короткой борьбы отнимаю пистолет.
- Умереть… всегда… успеется, - говорю, с трудом глотая воздух. - Надо… живым… остаться…
- Нет, Миша, - отвечает Таранников, - отвоевался я. Расскажи обо всем Аньке.
Анька - жена его. Оказывается, Саша ранен. Разрывная пуля ударила в ягодицу.