Крупнейшая геополитическая катастрофа - гибель СССР - породила, как водится, и новые явления в самом научном мире. Точнее, околонаучном. Все помнят господина Кашпировского, нарекавшего себя психотерапевтом с ученой степенью. Естественно, что в нормальные советские времена такие шарлатаны не то что на телевидение, дальше приемной комиссии солидного вуза не прошли бы. Но на то оно и смутное время, чтобы рождать героев - темных личностей. Кашпировский из них лишь наиболее яркий пример. А сколько еще их было? И ведь покупались на онаученные привороты не только темные старушки-провинциалки, а вполне светские просвещенные люди. В главе "Монстр Телевидение" бывший руководитель Гостелерадио СССР Леонид Кравченко расскажет, как и почему протолкнул на центральное телевидение психотерапевта Кашпировского.
Разумеется, в этой главе стоит упомянуть об утечке мозгов на Запад. Факт есть факт - из 4 миллионов эмигрировавших с 1992 года за рубеж экс-совет-ских граждан немалая доля приходится на ученых. Причем на ученых экстра-класса, которые сегодня двигают американскую, немецкую или японскую науку. И ни для кого это не секрет.
Тем не менее, если верить российскому ученому номер один Жоресу Ивановичу Алферову, фатального падения фундаментальных наук не произошло. Да, после гибели СССР страна оскудела мозгами. Да, в лучшие вузы в 1990-е шли не самые талантливые. Да, часть из них держала нос по западному ветру и при случае покинула родину. Но, повторяю, возродиться отечественная наука пока способна. Вот как силен, оказывается, Советский научный замес.
Читателю предстоит ознакомиться с прелюбопытнейшим рассказом еще одного крупного советского ученого - Алексея Солдатова, создателя отечественного Интернета. Да-да, уже в Советском Союзе были зафиксированы первые выходы во Всемирную паутину. О том, как это происходило и как к этому отнесся КГБ СССР, читайте в этой главе.
ЖОРЕС АЛФЕРОВ
Алферов Жорес Иванович - лауреат Нобелевской премии по физике 2000 года за разработку полупроводниковых гетерострукгур и создание быстрых опто- и микроэлектронных компонентов. Родился 15 марта 1930 г. в Витебске. Академик РАН и депутат Госдумы.
- С развалом Советского Союза новаторскими темпами стала разваливаться и его наука. Это аксиома, с которой никто не спорит. Однако вопрос в том, отбросили ли 1990-е годы нашу науку навсегда назад или ее советский задел все-таки оказался прочнее любого лихолетья!
- Да, сейчас многие говорят, особенно по поводу микроэлектроники, наноэлектроники: мол, не имеет смысла вкладывать в это деньги, мы отстали навсегда, проще купить. А я возражаю: пока у нас есть квалифицированные научные и инженерные кадры, мы навсегда не отстали, мы всегда можем догнать. Но для того, чтобы догнать, нужно вкладывать средства в это дело. Могу привести историческую аналогию. Когда 20 августа 1945 года было принято постановление о создании Специального комитета при ГКО СССР и 1-го Главного управления при СНК СССР, подразумевавшее широкое развертывание работ по атомной проблеме и созданию атомного оружия, мы в этой области отставали очень серьезно. Но в результате даже обогнали американцев в разработках, связанных с водородным оружием.
Можно много таких примеров привести. Когда мы, скажем, начинали работы по ракетному оружию, конечно, немецкий, ставший американским, ученый Вернер фон Браун был впереди. Королев и сотрудники ездили тогда в Германию, пытались привлечь к этой работе иностранных специалистов - но к тому времени все сливки там уже забрали американцы; мы отставали... Но первым-то в космос полетел наш спутник! Простите, но в полупроводниковой электронике мы тоже отставали, а все приборы на гетероструктурах первыми сделали именно мы. Я никогда не забуду рассказ о том, что когда Мстислава Всеволодовича Келдыша первым из советских ученых допустили посетить Линкольновскую лабораторию в США в 1972 году - меня туда, кстати, несмотря на все просьбы сотрудников этой лаборатории, не пустили, как узкого специалиста в данной области, способного подглядеть секреты, - Келдыш спросил, а какие работы советских ученых по полупроводниковым лазерам вы знаете. Ему ответили: "Извините, мы просто повторяем то, что сделал Алферов!" Мстислав Всеволодович, вернувшись из США, первым делом задал вопрос: "Алферов - член академии или нет?" Хотя должен сказать, что авторитет самого академика Келдыша в США был чрезвычайно высок. В 1974 году я был в гостях, дома у Гарольда Брауна, ректора Калифорнийского технологического института - позже, в правительстве Картера, он стал министром обороны США. И когда во время нашей беседы за ужином я вспомнил о том, как много для развития науки сделал Келдыш, Браун сказал: "Келдыш был моим гостем в этом доме", - и повел меня на второй этаж, где в гостевой комнате, держась за простыню на кровати, добавил: "На ней спал Келдыш!" Сказано это было с величайшим пиететом.
- Фактически на излете 1990-х в 2000 году, Вы получили Нобелевскую премию. Это была своего рода дань советской науке, так как корни Вашей премии глубоко уходят в советское время.
- Это так. Первые лазеры, солнечные батареи, светодиоды - все это наше! А начал я всем этим заниматься еще в 1962 году, основные идеи сформулировал в 1963 и в 1965 годах, а главные результаты мы получили в конце 1960-х годов, и лишь потом этим делом стали широко заниматься во всем мире. Так что это тот случай, когда дать премию за гетероструктуры без нас было нельзя. А то, что дали поздно?.. Ну, это часто бывает, и в этом смысле Нобелевский комитет поступает правильно, ведь самое печальное в премиях, когда она дается за слабую или ошибочную работу, в нашем же случае все уже было ясно. Кстати, в 1996 году Нобелевский комитет по физике проводил в Мальме, в Швеции, специальный нобелевский симпозиум по гетероструктурам, где основными докладчиками - вступительным и заключительным - были Кремер и Алферов. И когда нам дали Нобелевскую премию в 2000 году, первое поздравление я получил от Герберта Кремера по электронной почте: "Поздравляю! И ты можешь поздравить меня! Но я думал, что мы поедем в Стокгольм четыре года назад, после симпозиума..."
- Иосиф Виссарионович считал Сталинскую премию более престижной, чем Нобелевскую, и, вероятно, как следствие - отечественные ученые стали ощущать внимание из Стокгольма лишь после смерти вождя. Семенов стал первым советским лауреатом в 1956 году, Тамм, Черенков и Франк в 1958-м... Политический аспект в принятии решений нынче совсем чужд Нобелевскому комитету?
- С моей точки зрения, в принятии решений о присвоении Нобелевских премий мира политическая подоплека является решающей. Известно, что, когда Черчиллю сообщили, что он - Нобелевский лауреат, он первым делом спросил: "Надеюсь, не за мир?" Ему, как вы помните, была присуждена премия по литературе, что тоже несколько странно... Написанная им "История Второй мировой войны" содержит массу интересных документов, но я бы не считал ее образцом литературного стиля. Нобелевские премии по литературе часто имели элемент политики, особенно при присуждении их советским и российским писателям, но Нобелевские премии по науке не имеют никакой политической подоплеки. Я бы даже сказал так: практически всегда, когда в послевоенные годы Нобелевский комитет имел возможность присудить премию европейцам, в том числе советским или российским ученым, он это делал.
А то, что среди нобелевских лауреатов большинство американцы... так нужно просто признать, что в послевоенные годы в Соединенных Штатах наука развивалась более широко, более эффективно, чем в других странах. И когда среди нобелевских лауреатов, которые имеют право на выдвижение новых кандидатур и к которым поступают на экспертизу научные работы, большинство представителей США, естественно, что они свои достижения знают лучше, чем то, что происходит с наукой в Европе и в России. Правда, лично моя первая научная награда, присужденная мне в 1971 году, еще до того, как я получил Ленинскую премию, - это золотая медаль Франкли-новского института в США. Более того, я знаю, что изначально на эту медаль выдвинули американцев, но в процессе экспертизы пришли к выводу, что да, американцы прекрасно поработали, но Алферов сделал эту работу раньше.
Кстати, я получил право выдвигать ученых на Нобелевские премии примерно в 1976 году, поскольку Нобелевский комитет дает это право не только лауреатам, но и просто известным специалистам в тех или иных областях. С тех пор я регулярно получаю от комитета по физике конверт, куда я могу внести свое предложение на премию. А после того, как я стал Нобелевским лауреатом, я могу выдвигать кандидатуры как на премию по физике, так и на премию по химии, на которые я выдвигал и выдвигаю советских и российских ученых, а когда есть возможность - а это всегда помогает, - я выдвигаю отечественного ученого в связке с западным. Я очень надеюсь, что российские ученые еще получат Нобелевские премии. У нас есть достойные этого выдающиеся физики, хотя, откровенно говоря, в основном их работы выполнены в советское время.
- В 1990-е годы в науке возникло новое явление: ею все чаще и чаще стали руководить менеджеры. Правильно ли это было?
- Я могу вам по этому поводу сказать следующее. Когда создавался Госплан в 1920-е годы, на Политбюро обсуждалась кандидатура его председателя. Было два претендента: академик Глеб Максимилианович Кржижановский и Пятаков. Владимиру Ильичу Ленину о них доложили примерно так: Кржижановский блестящий ученый, но к административной работе склонности не имеет, а Пятаков блестящий администратор, но не ученый. Ленин сказал: "Я думаю, абсолютно правильно, если председателем Госплана станет человек, который по-настоящему все понимает, - и пусть им будет Кржижановский, а заместителем к нему поставим этого блестящего администратора Пятакова". Я думаю, что и в постсоветской науке должно было быть именно так.
- Проблемы внедрения научных открытий в жизнь стали главной бедой России на пути к прогрессу или были и в советское время?
- Проблема внедрения была и в советское время. Мы много занимались тем, как бы этот процесс ускорить. На самом деле в тех же Штатах процесс от научного эксперимента, который приведет к созданию нового прибора, до его промышленного выпуска занимает пять, семь, десять лет. Самое страшное в современной России то, что научные открытия и внедрять-то некуда, даже не то что на науку и по сей день дают мало денег - в 3-4 раза меньше по сравнению с советскими временами; я уж не говорю про 1992 год, когда финансирование моего родного физтеха упало в 20 раз! Наша промышленность разрушена, мы перешли в постиндустриальный период, ликвидировав индустрию, поэтому большинство наших научных результатов не востребовано промышленностью и экономикой. Сейчас, правда, начинается процесс восстановления промышленности. Я был очень рад, когда один из промышленных специалистов мне сказал; "Жорес Иванович, на самолетах пятого поколения стоят ваши гетероструктуры! Причем стоят те, которые мы же и изготавливаем в лаборатории".
- Вы были народным депутатом СССР. Но и после развала Советского Союза продолжаете заниматься законотворчеством. Поверили, что сможете помочь науке через парламент 1990-х?
- Да, в свое время я пошел в народные депутаты СССР, но после того, что случилось со страной, у меня становиться депутатом желания не было. Поэтому естественно, что я не участвовал в первых выборах в Государственную думу и дальше не собирался быть депутатом. Когда предстояли выборы во вторую Государственную думу, Виктор Степанович Черномырдин, с которым я много общался по проблемам петербургской науки, обратился ко мне с просьбой войти в предвыборный список созданного движения "Наш дом Россия".
Тут надо сказать, что, когда Виктор Степанович стал премьер-министром, первая его официальная поездка была в Санкт-Петербург, а первая его встреча была в Санкт-Петербургском научном центре Академии наук со всеми членами нашей академии, директорами институтов, с научной общественностью города. Черномырдин в это тяжелое время помогал Академии наук, его отношение к науке - не буду говорить о других областях - было очень хорошим. Я прекрасно помню, как ходил с нашими проблемами в Белый дом, еще не будучи депутатом, и Черномырдин вызвал первого замминистра финансов Андрея Вавилова и сказал: "Ты знаешь этого человека? Когда он к тебе обратится, ты ему поможешь". Но тем не менее в тот раз пришедшим ко мне от имени Черномырдина людям я ответил категорическим отказом войти в "Наш дом Россия". Но случилось так, что в то время я усиленно пробивал строительство научно-образовательного центра, в котором должны были расположиться научные лаборатории, наш лицей, много еще чего. Проект был сделан еще в советское время, площадку под строительство выделила мэрия Санкт-Петербурга 21 августа 1991 года, а в 1992 году в Академии наук я даже уже заложил 1,5 миллиона рублей под строительство этого корпуса. Но вскоре эти деньги превратились в труху. Все мои обращения в правительство, а также к Борису Николаевичу Ельцину не имели никакого эффекта.
В этих условиях ранней осенью 1995 года я встретился с Черномырдиным, который приехал в Санкт-Петербург. Заранее зная, что он приедет, я подготовил целый ряд бумаг по проблемам санкт-петербургских научных учреждений Академии наук. После совещания, которое проводил Черномырдин, он пригласил меня в резиденцию К-2 на Каменном острове, где мы проговорили два с лишним часа. Я отдал свои бумаги, а через пару дней мне позвонил Андрей Вавилов и сказал, что на бумаге по строительству корпуса научно-образовательного центра есть резолюция Виктора Степановича о выделении 40 миллиардов рублей (8 миллионов долларов по тем временам) - такова была сметная стоимость проекта. "Вам перевести деньги в рублях или в долларах?" - спросил Вавилов. Я ответил, что в долларах. Деньги пришли, и мы получили возможность начать строительство. А еще через несколько дней позвонил помощник Черномырдина и спросил: "А как насчет "Нашего дома Россия"?" Я сказал: "Да", потому что не мог в этой ситуации сказать ничего другого. Так я и оказался в Думе.
- Но хотя бы с пользой для науки?
- Наука тогда была в ужасном положении, и мы в Госдуме пытались ее спасти, разрабатывая закон о науке. Но все мои предложения по этому поводу фракция "Наш дом Россия" не поддерживала. Более того, вскоре фракция вызвала меня на свое заседание, чтобы пропесочить за то, что я голосовал за музыку Александрова к гимну России, а не за музыку Глинки. С этого заседания я ушел, заявив, что не желаю присутствовать при рассмотрении персонального дела Алферова. А спустя еще две недели, когда Володя Рыжков, который был у нас руководителем фракции, сказал, что я не имею права подписывать импичмент Ельцину: "Фракция постановила, что тот, кто подписывает, не может состоять в нашей фракции", я сказал: "Замечательно!" - и написал заявление о переходе от Рыжкова-младшего к Рыжкову-старшему во фракцию "Народовластие". А все это время КПРФ, и в частности Иван Иванович Мельников, который был председателем комитета Госдумы по науке и образованию, меня поддерживали, с ними я находил полное ’взаимопонимание. На следующих выборах они обратились ко мне с просьбой бал-дотироваться в Госдуму в списке Компартии. С тех пор я в их списке, и хотя являюсь беспартийным, но полностью разделяю программу и практическую деятельность КПРФ.
Санкт-Петербург, февраль 2010 г.
АЛЕКСЕЙ СОЛДАТОВ
Солдатов Алексей Анатольевич - один из создателей отечественного Интернета. Родился 25 ноября 1951 г. в г. Москве. Доктор наук Работал директором по научному развитию РНЦ им. И.В.Курчатова. В 2008-2010 гг. - замминистра связи и массовых коммуникаций России. Проректор МГУ.
- У многих есть устойчивое заблуждение, что советская власть сама по себе препятствовала прогрессу, например, в сфере массовых коммуникаций. Между тем Интернет был уже в СССР. Первый выход во Всемирную паутину помните?
- Помню, хотя лично не участвовал. Это произошло в августе 1990 года. В Курчатовском институте я руководил подразделением, в котором были вычислительный центр и внутренние сети. После того как мы осознали, что это дело интересное и хорошее, связались с финнами. Ну, это известная история. Юниковская часть наших товарищей связалась с юниковской частью Финляндии. Почему с Финляндией? Потому что тогда автоматическая международная телефонная связь была только с финнами. А уже после этого сеанса интернет-связи мы поняли, что Интернет может быть интересен не только для узкого сообщества специалистов.
- Разрабатывая собственные сети, Вы, разумеется, оглядывались на Запад, где Интернет развивался полным ходом. То есть открытием Ваша деятельность не была?
- Конечно, это не было изобретение, а скорее самоадаптирование. Все протоколы в мире ведь стандартны. Нам просто пришлось некоторые программы перерабатывать, потому что в то время качество телефонной связи у нас было такое, что электронная связь просто так не шла. Но в этом деле мы были первыми в стране.
Я стал привлекать своих друзей, физиков и математиков из разных институтов, объясняя им, что появился принципиально новый способ обмена информацией внутри страны и за рубежом. Новое поколение должно понимать, что в то время, чтобы позвонить, например, в Австрию, нужно было потратить полдня, заказать разговор, ждать, пока телефонистка тебя вызовет... Тихий ужас! Факсы тогда уже, конечно, начинались, но качество их оставляло желать лучшего. А потом, что такое передать факс страниц в 20? Это и сегодня-то сложно, а в то время было практически невозможно.
- Само по себе "финское" открытие шлюза в европейский консорциум сетей EUqet 28 августа 1990 года, насколько я понимаю, в полной мере назвать рождением отечественного Интернета сложно, поскольку домен первого уровня ".su" в базе данных Международного информационного центра InterNIC был зарегистрирован 9 сентября 1990 года, а российский домен ".ги" зарегистрирован там же только 7 апреля 1994 года. Внесите, пожалуйста, ясность в историю официального статуса отечественного Интернета.
- Я праздную все названные вами даты, потому что ко всем имел отношение. Что касается официального или неофициального статуса Интернета, то все зависит от определений. Если вы говорите о том, как появился Интернет в нашей стране, то тогда это первые две даты. А если говорить о Рунете, то тогда это, конечно, 1994 год. Что касается официального и неофициального периодов, то домен ".su" и в Советском Союзе, конечно, был официальным. Но не государственным. И ".ги" тоже не государственный.
Вообще в Интернете понятия "государственный" и "негосударственный" относятся соответственно к собственности и функциям. Домен - это не объект, к которому прилагается понятие собственности, поэтому он и не может быть государственным или негосударственным с точки зрения собственности. С точки зрения кто распоряжается доменами, то есть с точки зрения функции домена, наше государство поручило работать с ".ги" координационному центру национального домена сети Интернет. Под своим присмотром, разумеется. То есть оно участвует в этом процессе, но не напрямую.
- Ну и, само собой, зарождение IP-технологий в СССР претендует на особый праздник?
- Первая связь по IP это, конечно, знаковый, но скорее чисто технологический этап, чем исторический. Понимаете, когда полный Интернет 64 килобайта в секунду на всю страну, - это, прямо скажем, не так интересно. Поэтому и использовались IP тогда исключительно в технологических целях, а в основном работала электронная почта. То есть все было, протоколы были, но использовалось это мало. И не только у нас, а во всем мире.
- Как у Вас возникла идея коммерциализировать Интернет?