– Я жду ребенка, доктор… – произнесла спокойным тоном, словно речь шла о чем-то несущественном, которое ее совершенно не касалось. – Помните, – продолжала Мария, – в Харькове, еще в мае, когда я пришла из пилотажной зоны и мне стало плохо? Я никому не сказала тогда истинной причины. Да и сейчас бы не говорила, но с каждым днем мне становится все тяжелее летать.
Она впервые оторвала взгляд от окна и умоляющим голосом спросила:
– Самуил Ефимович, может, есть какое средство, чтобы облегчить мое состояние, и я буду летать в бой, как все? – Михалева подошла вплотную к Шапиро, и он увидел в ее глазах необыкновенную решимость.
– Поймите, доктор, – Мария Григорьевна убежденно доказывала, – я же не рядовой летчик, а командир эскадрильи и должна летать на боевые задания. А если на этом вылете и конец, что же обо мне скажут люди?
– Извините, я сейчас, – только и мог сказать полковой врач и скрылся за дверью. А вскоре в палату вошли он и командир полка.
– Как же это ты еще тогда мне об этом не сказала? – с ходу начал Павел Иванович. – В общем, подходить к самолету тебе категорически запрещаю, готовься к отъезду в тыл.
Но в полку обстановка сложилась так, что в тыл пришлось ехать не одной Марии Григорьевне. Командир полка получил приказ первого августа группе летчиков и техников выехать снова в Харьков за получением самолетов. С подполковником Мироненко поехали капитаны Володин, Яковенко, старший лейтенант Буханов, младший лейтенант Маслов, старший сержант Малышенко – всего 37 человек.
От Михалевой вторую эскадрилью принял ее заместитель капитан Иван Ермилов. Хотя ее уважал весь полк как отличного летчика и отважного бойца, но уехала капитан Михалева как-то незаметно: напряженная обстановка на фронте не позволила проводить ее так, как она того заслуживала.
Ольга Вендичанская одна из первых узнала о том, что с фронта приехала большая группа летно-технического состава, возглавляемая командиром полка.
"Почему же Вани нет?" – с тревогой думала она, направляясь на квартиру Мироненко. Когда Ольга переступила порог, Павел Иванович сначала растерялся.
"Что ей ответить?" – глядя на Ольгу Ивановну, подумал подполковник. Он очень хорошо знал эту семью, знал, как дорог был Иван Петрович жене. Поэтому он не мог перед ней кривить душой.
– Ваня в бою был сбит и судьба его пока неизвестна, – упавшим голосом сообщил Ольге командир полка. Она сначала вовсе не прореагировала на эти слова, как будто они ее не касались: еще какое-то мгновение эта весть не дошла до ее сознания. Потом вдруг в комнате раздался пронзительный крик:
– Что вы сказали? Где мой Ваня? Фашистские ироды, что же вы наделали, сволочи! – бессвязно кричала Вендичанская, заливаясь слезами.
– Ольга Ивановна, он обязательно придет. Такие, как Вендичанский, легко не сдаются фашистам. – Мироненко говорил так убедительно и уже сам вселил в себя веру, что Иван Петрович обязательно вернется.
Только поздно вечером убитая страшным известием Ольга ушла домой.
Но прошло три дня, и горе Ольги Ивановны вдруг отступило, к ней пришло великое счастье. Начальник связи полка капитан Сергей Фомин сообщил, что Вендичанский жив, находится в полку, уже собирается тоже примчаться в Харьков и войти в состав группы Мироненко.
Для Ольги это был чудный, казалось, несбыточный сон. И только когда услышала в телефонной трубке голос Сергея Александровича Фомина, она поверила, что это не сон, и от счастья не могла сдержать слез.
Через день Иван Петрович был в Харькове.
…В тот вылет Вендичанский на подбитом самолете сел с убранными шасси на крохотную поляну. Кругом лес и лес. Летчик и штурман не знали, наша это территория или временно оккупированная фашистами, поэтому шли ночью. На рассвете третьего дня только пересекли лесную дорогу, как из-за поворота выехала подвода. На скрипучем возу сидели два паренька лет семнадцати. Они-то и сообщили, что гитлеровцев в этих краях пока не было, и указали, как выйти из лесу в нужном направлении.
6 августа группа Су-2, возглавляемая Мироненко, произвела посадку на аэродроме Новозыбков. К этому времени обстановка на участке действий полка еще более осложнилась. Немецкая авиация ежедневно блокировала аэродром, подвергала его частым бомбардировкам, в каждом вылете наши летчики встречали сильный зенитный огонь, еще больше надоедали вражеские истребители – почти каждый вылет сопровождался воздушным боем. Но аэродром по-прежнему продолжал жить и трудиться. Никто не думал, что он совершает героический подвиг. Просто каждый выполнял положенные ему обязанности.
…13 августа вечером командир полка получил приказ: оставшиеся самолеты сдать другим частям и 14-го уехать железнодорожным эшелоном снова в Харьков, чтобы пополниться людьми и получить самолеты до штатной численности.
И сразу все закрутилось-завертелось. На Мироненко, Немтинова, Воронова, Романкова нахлынула масса вопросов, среди которых был главный: без потерь привезти весь личный состав в Харьков. Всю ночь инженер полка готовил к передаче самолеты, Георгий Воронов со штабными работниками укладывал документы, формировал различные команды на перебазирование.
Где-то среди ночи высоко над аэродромом натужно-прерывисто загудел самолет. К такому гулу все привыкли и на него никто бы не обратил внимания. Но неожиданно в темном небе повисли ослепительно яркие точки, и на аэродроме стало видно, как днем. Недобрый признак: если разведчик повесил осветительные бомбы – жди налета. Так оно и вышло: к аэродрому приближался нарастающий гул. А через какие-нибудь две минуты кругом загрохотало, задрожало. К счастью, на этот раз немецкие бомбардировщики меткостью не отличились: ни одна бомба по стоянкам самолетов не попала.
Алексей Немтинов утром собрал политработников и рассказал об их обязанностях во время следования эшелоном.
К вечеру все было готово: самолеты сданы, личный состав разделен на команды по вагонам, назначены начальники команд, их заместители по политчасти, штабные документы упакованы, личное имущество собрано.
С наступлением темноты полк оставил аэродром и отправился на станцию Новозыбков для погрузки. Но организованной, как была разработана штабом, погрузки не получилось: станция подверглась ожесточенному налету. Дрожала, словно во время землетрясения, земля, с треском горели вагоны, от которых взметались в звездное небо длинные огненные языки. Озаренные пламенем пожаров, между вагонами метались багряные силуэты людей. То там, то здесь слышны были крики и стоны раненых.
Только спустя полчаса грохот рвущихся бомб прекратился. Но никто не мог гарантировать, что он не повторится. Надо было немедленно принимать меры безопасности. И люди усердно заработали: подбирали раненых и убитых, из уцелевших вагонов составляли эшелон, куда перегружали сохранившуюся технику и имущество. Прошло немного времени, как в притихшую ночь ворвался пронзительный гудок паровоза и эшелон тронулся на восток. К сожалению, в нем находились не все воины 103-го авиаполка: во время бомбежки многие рассредоточились подальше от станции, а когда на рассвете начали возвращаться, эшелона уже не было.
Тех, кто отстал, возглавил начальник оперативного отделения полка капитан Н. В. Стрих. Он ждал другого эшелона 15 и 16 августа. За это время станция Новозыбков подвергалась неоднократным бомбардировкам. На земле и в воздухе обстановка была очень сложная, поэтому Стрих решил, что надежнее добираться в Харьков отдельными группами, самостоятельно. К счастью, на этом трудном и опасном пути обошлось без потерь.
Когда весь полк собрался в Харькове, поступил приказ, которого никто не ждал: штурманы переводились в другие бомбардировочные части, а летчики и технический состав должны были уехать в Воронеж для освоения новых самолетов – штурмовиков Ил-2.
Из штурманов в полку осталось пять человек, среди них Георгий Новиков. Мироненко перевел его на штабную работу. Георгий Михайлович Воронов в Воронеж не поехал: он отправился из полка на повышение. На должность начальника штаба полка прибыл майор Березовский.
В Воронеже переучивание сразу пошло, как говорят, полным ходом. Командир полка весь день находился на аэродроме, а вечером, уставший от полетов, вместе с начальником штаба и комиссаром полка решал множество "земных" вопросов.
Программа учебы подходила к завершению, когда вышел приказ о реорганизации полков: создавались штурмовые авиационные части, в которые входили только две эскадрильи. Такие организационные меры были продиктованы военной обстановкой и особенностями действий этого рода авиации: штурмовики будут базироваться вблизи линии фронта и не на стационарных, а на полевых аэродромах, как правило, ограниченных размеров. Поэтому полк должен быть негромоздким, чтобы он мог сесть на любом "пятачке", гибким, маневренным в выполнении боевых вылетов и в организации управления. На базе 103-го ближнебомбардировочного были созданы еще два полка, их командирами были назначены капитаны Болдырихин и Володин. Куда улетят вновь созданные полки – никто не знал, поэтому все с тревогой на душе ожидали дня расставания.
Перед отправкой на фронт Вендичанский написал письмо жене:
"Дорогая Оленька! Вот и закончилась моя командировка. Работать пришлось очень много. Но это неплохо: за работой быстро летело время, оно отгоняло тоску по тебе, моя родная. Хотя это не всегда удавалось. Как бы ни был загружен, я всегда находил минуты подумать о тебе, помечтать, вспомнить о тех счастливых днях нашей жизни, которые были совсем недавно.
Олененок ты мой, помнишь, как ты боялась подниматься на "чертовом колесе", а потом на самой верхотуре тебе было так хорошо. И мне вместе с тобой. А как ты была всегда хороша на волейбольной площадке! Да, мы были счастливы! Но проклятая война отобрала на время у нас радость жизни. Оленька! Скоро у меня начнется настоящее дело. Я летаю на такой машине, что фашистская мразь в страхе содрогается от ее появления на поле боя. За наше будущее, Оля, за счастье тысяч таких, как мы с тобой, я буду драться с подлыми фашистами до последнего вздоха. Дорогой мой друг жизни! Не для красивых слов говорю тебе это. Я обещаю на своем грозном самолете бить гитлеровцев беспощадно, свою ненависть я буду изливать на их головы страшным огнем оружия, которое мне вручила Родина. Мы разгромим гитлеровскую Германию, вернемся к своим семьям и заживем еще лучше, чем жили до войны. Я глубоко верю в нашу неизбежную победу.
А пока до свидания, дорогая. До будущей встречи. Обнимаю тебя и целую горячо-горячо.
Всегда твой Иван".
Пройдет более тридцати лет после великого Дня Победы советского народа над гитлеровской Германией. Ольга Ивановна Вендичанская не расстанется с Харьковом. В своей тихой, уютной квартире на улице Гвардейцев Широнинцев, 11, по вечерам она будет коротать время у телевизора. При очередной передаче, посвященной подвигу советских людей в далекие годы Великой Отечественной войны, она – в который раз! – будет вытирать глаза, выплаканные за десятки лет. Потом привычным движением достанет самое дорогое для нее сокровище. Снова и снова перечитает то, что давно знает напамять, слово в слово. Потом бережно положит перед собой на стол исписанный простым карандашом лист бумаги и сердцем почувствует присутствие самого дорогого человека, поговорит с ним нежно. Ей станет тепло и хорошо, как когда-то давным-давно. Она будет беречь это письмо до конца своей жизни, потому что от Вани оно было последним.
Это будет через многие годы.
А в тот день еще не взошло солнце, а зал столовой гудел, как улей. Звон алюминиевых тарелок, вилок, кружек, громыхание тяжелых, грубо сбитых табуретов, людской гомон, смех – все смешалось. Это летчики бывшего 103-го ближнебомбардировочного, а сейчас трех вновь созданных штурмовых авиационных полков пришли в последний раз позавтракать вместе. Сегодня они разлетаются по разным фронтам. Чоканье кружками с чаем, просьбы и обещания почаще писать – хотя ничьи адреса пока неизвестны, пожелание успехов в боях, скорого окончания войны и встречи после победы – чего только не было сказано в эти минуты. И после завтрака возле столовой продолжались прощания, объятия.
Подошло время. По команде майора Березовского пилоты 103-го штурмового построились и довольно нечеткой колонной направились за парашютами.
Вся подготовка к перелету проведена еще вчера, а сейчас на предполетной подготовке летчики получили от своих командиров эскадрилий Яковенко и Ермилова последние указания и метеорологическую обстановку по маршруту. В назначенное время двадцать самолетов во главе с командиром полка Мироненко взлетели, после сбора над аэродромом на малой высоте со страшным ревом пронеслись над Воронежем и взяли курс на юг.
Они уходили в бессмертие
На крымском направлении наши части вели особенно трудные бои. Немецко-фашистское командование придавало захвату Крыма огромное значение. Оно понимало, что овладение этим полуостровом даст возможность контролировать вход в Азовское море, откроет кратчайший путь с Украины на Кавказ, к нефти. Крым – прекрасный плацдарм для базирования авиации. Для захвата Крыма была брошена 11-я немецкая армия и румынский горный корпус. Им противостояла 51-я Отдельная армия, ослабленная в длительных кровопролитных боях. Обстановка для наших войск сложилась очень тяжелой.
Пролетев по маршруту Воронеж – Ворошиловград – Ростов, 23 сентября 103-й произвел посадку на аэродроме кубанской станицы Абинской. В тот же день он прошел весь Крымский полуостров с востока на запад и приземлился на аэродроме Кача, где до войны располагалось одно из старейших в стране военных училищ летчиков. Но и здесь не пришлось долго засиживаться: был дан приказ перебазироваться на передовой аэродром Ротендорф – ближе к Крымскому перешейку.
За день летчики сильно устали, они с самого утра находились в полете. Казалось, на сегодня уже хватит, дело шло к вечеру и все настраивались на отдых. Но как только произвели посадку, поступил приказ подготовить и немедленно поднять сколько можно самолетов: гитлеровцы большими силами танков рвутся на Турецкий вал. Командир полка доложил, что еще не приехал технический состав и самолеты готовить некому.
Но приказ на вылет был подтвержден – обстановка на перешейке требовала незамедлительной помощи авиации. И летчики сейчас заменили техников: подвешивали бомбы, "эрэсы", дозаправляли самолеты бензином – словом, делали все, что положено делать техническому составу перед боевым вылетом. Как ни спешили, а успели подготовить только три самолета.
"Ильюшины" в воздухе. Их повел командир первой эскадрильи капитан Михаил Яковенко, у него слева Андрей Буханов, справа – Иван Малышенко. Это был первый вылет в полку на штурмовиках Ил-2.
Подлетая к цели, летчики увидели на узком перешейке ожесточенный бой: с обеих сторон велся сильный артиллерийский огонь, от множества взрывов вздыбливалась земля, в направлении на юг, поднимая облака светло-серой пыли, шли танки. Их было очень много.
Первые бомбы штурмовиков отлично накрыли цель! Такие летчики, как Яковенко, Буханов и Малышенко, били без промаха.
Ведущий группы зашел на вторую атаку, чтобы с пикирования проштурмовать гитлеровцев пушечно-пулеметным огнем и "катюшами". Но в это время летчики увидели, как на наши войска пикируют немецкие бомбардировщики Ю-87, над которыми носится много "мессеров". Малышенко не выдерживает. Он врезается в строй бомбардировщиков и сбивает одного. Только сейчас вражеские истребители заметили смельчака. Два "мессера" взяли Ивана в клещи. Буханов спешит на помощь другу и одного прошивает пушечным огнем. Объятый пламенем, он пошел к земле и взорвался. Второй, чтобы и его не постигла такая же участь, боевым разворотом "откалывается" от Малышенко.
На какие-то секунды Андрей потерял из виду командира группы, но тут же нашел его и вместе с Малышенко они стали на свои места. Снова "илы" в атаке.
На выводе из пикирования на них навалилась целая стая вражеских истребителей. Два сразу устремились на ведущего группы. Малышенко, спасая своего командира от неминуемой гибели, сбивает одного. Но второй успевает дать по Яковенко длинную прицельную очередь. Из мотора повалил черный дым, и Михаил со снижением ушел на свою территорию. "Мессеров" по-прежнему много, они непрерывно обстреливают "илов". Очередная атака, и самолет Малышенко горит. Летчик оставляет машину и в объятой пламенем одежде повисает на парашютных стропах. Буханов пытается прикрыть беззащитного товарища. Горящего Ивана ветер отнес с вражеской территории, и он приземлился на нейтральную полосу.
Буханов остался один. А враги все наседают. Очередная атака. Где-то сзади резкий металлический удар, полетели осколки от бронестекла, в кабине пыль, дым. Андрей еще не может осмыслить, что произошло. Из правой руки обильно льется кровь. Сильным завихрением она превращается в красную пыль, которая заволокла стекла кабины – ничего не видно. Перчаткой он кое-как протер их, но правой рукой уже не мог держать ручку управления, перехватил ее левой. Почувствовал, что и в правой ноге сил нет. Заметно слабеет весь организм.
Вражеские истребители, видимо, решили не бросать своих бомбардировщиков и Буханова оставили. Андрей больше всего боялся потерять сознание в воздухе. Напрягая последние силы, он еле дотянул до ближайшего аэродрома Кача и только на посадке почувствовал, что самолет катится по земле… и все. Больше ничего не помнил.
Сколько прошло времени, он не знал, только услышал, что его кто-то тянет из кабины. Постепенно сознание вернулось. Техники вытащили окровавленного летчика и бережно отвезли в санитарную часть. Утром к Андрею приехали его верные боевые друзья Сергей Попов и Вендичанский. Долго быть вместе не пришлось, врачи готовили Буханова к отправке в тыловой госпиталь.
– Андрюша, вот возьми на дорогу, в госпитале это тебе пригодится, – протянул Сергей какой-то сверток.
– Что вы, братцы, зачем? Не надо, – Буханов слегка отвел протянутую руку Попова. – А потом, что это такое?
– Бери, бери. Тебе надо питаться хорошо, вот и будешь подкрепляться, – поддержал Попова Вендичанский. – Это мы с Сергеем деньги тебе отдаем, которые у нас были. Мы еще получим, а тебе в тыл отправляться надо с капиталом. Хотя нам и пишут семьи, что у них полный достаток, но мы не маленькие – понимаем, как там трудно с продуктами.
Вендичанский немного помолчал, потом положил руки на плечи Буханова, лежащего в пропитанных кровью и йодом бинтах, и сказал:
– Конечно, лекари тебя отремонтируют, как пить дать. Но не вздумай махнуть в какой-нибудь другой полк. Обязательно возвращайся к нам. Не только отходили вместе, вместе и гнать будем оккупантов до самого Берлина. Придет же такое время. А сейчас ни пуха, ни пера тебе.
– И вам тоже, – тихо ответил Андрей, и на его губах появилась едва заметная улыбка.
Попов и Вендичанский поцеловали друга в сухие шершавые губы. За порогом Вендичанский еще раз оглянулся. Они встретились с Андреем взглядами.
– Выздоравливай и возвращайся, – упавшим голосом сказал Вендичанский и скрылся за дверью. Буханов еще долго смотрел ему вслед.
Больше они уже не встретятся никогда.
К вечеру 25 сентября Андрей был в Симферополе в госпитале. А ночью сюда привезли и поместили в ту же палату Малышенко.