Вот духовная газета "День" плачет и рыдает, что ее суд (советский, оккупационный!) заставит Заславскому миллионы за диффамацию платить. Так просит она, убогая, чтобы читатели скинулись в случае чего. Чего плачут, чего рыдают? Взяли бы и не платили. Или слабо оккупантам не подчиниться? Нелегально "День" выпускать, анев здании "Литгазеты"? "Демократический союз" "Свободное слово" до сих пор без регистрации печатает и не кашляет. А надо было, так и тираж у нас был, как у "Дня". "Вставай, страна огромная" - это не рок-фестиваль, это серьезно, этого не потянуть ни "Дню", ни его читателям, запуганным, как кролики. Умирать буду - не забуду, как они свои собственные митинги с Манежа куда подальше переносили, чтобы мэрию не огорчать. А у "Демократического союза" митинги все несанкционированные. Горбачева с Князем Тьмы сравнивают, а сколько они при нем сидели (не за хорошо накрытым столом)? Может, посчитаемся? В порядке соцсоревнования? Нет, хорошо, что не ФНС организовывал партизанское движение на оккупированных фашистами территориях в 40-е годы, а то война бы до сих пор не кончилась. Да, такой народ не то что Ельцин, но и Карлсон с крыши оккупирует. Если послушать наших патриотов, то получится, что русский национальный лозунг - это "Молодец среди овец, а на молодца и сам овца". И вообще, что за манера всех тянуть в свою оперу нищих? Вас оккупировали? Нас - нет.
Мы - свободная индейская территория. Резервация. Белые туда не суются без спроса, а просто почтительно изучают нравы и фольклор. У патриотов получается, что русские - это какие-то калики перехожие. Все их обижают: и латыши, и литовцы, и эстонцы, и молдаване, и украинцы. Не напоминает ли вам это бессмертную сцену из "Бориса Годунова" с юродивым Николкой, которого обидели маленькие дети - отняли копеечку (советскую империю)? Ситуация просто на сцену просится. В Театр на Таганке.
Месяц светит,
Котенок плачет.
Патриот, вставай,
Богу помолися.
Могу поздравить наших "националистов": это в них говорит византийская традиция, помноженная на монголо-татарскую и финно-угорскую. В рыданиях ФНС слышу я и финна, и ныне дикого тунгуса, и друга степей - калмыка. Вот только гордого внука славян не слышу. Не ныли гордые внуки славян. Не срамились. И если умирали, то стиснув зубы, молча. Нет большего зануды, чем профессиональный русский патриот из ФНС. И зачем, спрашивается, им гражданские права в странах Балтии понадобились? Они что, срочно переквалифицировались в латышей и эстонцев? Нет ведь! А в чем дело? А в советской привычке встать в очередь, если что-то дают. А дают гражданство. - Так заверните мне два кило, сколько по норме положено! - говорит россиянин. А гражданство - это не маргарин, это вопрос идейный. Почему никто из патриотов еще не додумался в США требовать гражданства и возражать против клятвы? Потому что "на молодца и сам овца"? Эх, волки - овцы, кролики - удавы!
Не годятся патриоты в разбойники. Воровать (четыре последних века) умели, не умеют ответ держать. Бедные созданья! Им не по силам наказанье. И не поздно ли они в патриоты подались? Ну, Кургинян ставил великолепные спектакли, а их запрещали, и выступал против вторжения в Чехословакию. А остальные, кроме Огурцова и Шафаревича? Проханов воспевал "несокрушимую и легендарную", Стерлигов трудился в КГБ, Эдичка Лимонов пил аперитивы на Монмартре. Не видно их было и не слышно. А как зима кончилась, отогрелись, выползли из норки и давай патриотничать на халяву. Вон Эдичка, парижский сноб, Елену Георгиевну Боннэр в "Дне" обозвал. А знает ли Эдичка, что Андрей Дмитриевич однажды за такое гэбисту пощечину дал? И что же, он думает, что я его вместо Андрея Дмитриевича на дуэль за статью в "Дне" не вызову? Один за всех - все за одного! Пусть проваливает в свой Париж, а нас оставит на нашем кладбище, с нашими воронами. А то такие компатриоты и умереть с достоинством не дадут.
Вцепились наши патриоты в каждый клочок моря и суши намертво. Все к себе тянут. Видимо, считают, что Плюшкин - это национальный герой. Ни себе ни людям. Курилы сгною, но не отдам. Берите пример с русских националистов из ДС! Нам Суворов, Петр I и Иосиф Виссарионович оставили наследство, а мы его раздарили. И Крым тоже подарим! Завернем в целлофан и перевяжем розовой ленточкой. Нам чужого не надо, лишь бы совесть была чиста. Все завоевания раздарим! Наше наследство, что захотим, то и сделаем. Давать приятнее, чем брать. И присвоят нам посмертно звание российских нигилистов-освободителей. Мы потомки тех, кто играл в русскую рулетку и бросал золото, не считая. Иисус тоже советовал: раздай имение свое. Здесь я Ельцина одобряю: такую елку с гостинцами в Беловежской пуще устроил! Можете сегодня прогуляться по бывшим республикам, спросить, что они думают о ФНС и о ДС, и сравнить результаты. Только одна Россия настолько щедра, что способна покончить с собой - от разочарования в жизни. Но при этом мы в плакальщики ФНС не позовем. Умирать надо весело и с блеском. Демократические газеты на краю такой бездны похожи на полные чаши, которые мы поднимаем за успех нашего безнадежного дела. Господа патриоты! Не волнуйтесь! Россия умрет вместе с нами, она ни за что с вами не останется, потому что с вами тошно. Вы еще парочку проскрипционных карт напечатайте (Эдичка уже и гильотину обещал, набрался в этом Париже чуждых идей), а мы вам по ОТенри ответим: "Не будем нюнить, будем веселее. И дай нам бог скушать ту самую курицу, которая будет копошиться на нашей могиле".
В свою очередь и публицистика Валерии Ильиничны была объектом читательского внимания. Ей, в отличие от Лимонова, не писали персонально, все послания были адресованы редакции:
"Почти в каждой газете вы публикуете статьи В. Новодворской, не догадываясь о том, что они негативно воспринимаются читателями. Не знаю, на кого они рассчитаны, только не на массового читателя. Статья "Бремя вандалов". Вы задавали себе вопрос, кого она называет вандалами? Оказывается, "вандалы" - это мы с вами, это те, кто пролил кровь за освобождение перечисленных ею стран, кто погиб, спасая народы оккупированных фашистами земель от физического и нравственного вырождения. Может быть, это вы называете плюрализмом мнений? Для нее - "непреходящая боль, что Советская армия в Эстонии и ее оттуда никак не выгонишь". Осуждая русских, Новодворская в то же время превозносит эстонцев по уровню развития, мудрости, терпимости. Россию же она называет Московской Ордой, для которой наступает "Страшный суд". О каком суде автор ведет речь? Не провокация ли это?
В статье "Красная тоска" Новодворская допускает оскорбительные выпады в адрес руководителей государства, парламента, судебных органов, медицины. Она ненавидит не только коммунистов, но и демократов. Ей везде чудятся преступники, воровская "малина".
Господи, до чего дошла наша печать! Г-жа Новодворская явно переоценивает себя. Кто же она? Не коммунист, не демократ. А может быть, анархист? Вернее всего, как была, так и осталась диссидентом, вечной революционеркой. Плюрализм вполне допустим. Но надо знать меру и соблюдать правила порядочности и чести.
Г-н Додолев, если такие публикации будут появляться и впредь, газета рискует потерять многих своих читателей. Статьи, пронизанные ненавистью, обычно читателями не воспринимаются.
Леонид Васильев".
О ненормативной лексике
Но более всего досаждала подписчикам ненормативная лексика Лимонова и его ученика Могутина. Мне приходилось уверять читателей: все дамы, работающие в "Новом Взгляде", довольно яростно возмущаются публикацией "смелых" текстов. Порой устраивают демарши в виде бунта. Для того чтобы понять, насколько женщины не терпят мужскую брань, надо, наверное, хотя бы на часок стать представительницей слабого пола. Но. не у всякого получится. Судя же по всему - очень не любят. Не любят дамы, когда их слух оскорбляет площадная ругань. Одна, работающая в "Известиях", даже написала по этому поводу весьма свирепый текст, по жанру близкий к доносу (статья "Свобода не отменяет приличий"). Поводом стала статья гл. редактора "Нашего современника" С. Куняева в нашей "Колонке Главного" под названием "Обосрались". Цитирую (не Куняева, понятно):
"И раз не умеют иные творческие натуры сами себя ограничить, удержать в установленных веками пределах, значит, надо власть употребить, чтобы защитить глаз и ухо тех, кому не хочется, чтобы вся жизнь превращалась в привокзальный сортир. Тут и церковь могла бы сказать свое слово, и суд, и министерство, ведающее средствами массовой информации, коли уж оно существует. Нужна система штрафов, которые взимались бы с газет и журналов, радио- и телередакций, как за любое другое нарушение общественного порядка".
Виктору Астафьеву, допустим, досталось от "Известий" за то, что он, гад, "воспроизводит солдатскую лексику без отступлений от жизненной правды"! На фига же писать про правду?! Ведь она, по "Известиям", "опасна и омерзительна". Это, подчеркну, не про газету "Правда", а про "жизненную" истину.
И кто же будет спорить. Конечно, так оно и есть. "Сделайте нам красиво!" - непоколебимый призыв мещанина. Сейчас, одну минутку.
На сегодняшний день мы имеем явную тенденцию огрубления речи. Сопряженную с огрублением бытия, которое у кое-кого определяет сознание.
Первыми ласточками этой тенденции в сфере литературы стали, пожалуй, Василий Аксенов, Веничка Ерофеев и, конечно же, тот же Эдик Лимонов. В отечественное кино с перестройкой пришла и удалая демократизация речи. То есть персонаж получил возможность изъясняться достоверно. Взять хотя бы собравшее полдюжины "Ник" произведение вельможного Эльдара Рязанова ("Небеса обетованные"), в котором можно услышать такие слова, как "блядский", "просрался", "засранный", "ебтать". (Отдельный разговор о том, насколько дико эти речевые шедевры звучат в устах, например, Ахеджаковой.)
Первый канал "Останкино" тогда же, в прайм-тайм (вручение многостатуэтной "Ники") подарил нам в исполнении всеми уважаемого, безусловно тонкого и интеллигентного тандема Державин - Ширвиндт до боли знакомый глагол "обоссать".
В чем же дело?
Классическая латынь, старославянский - ныне суть. памятники языковой культуры. Но. Когда-то были живыми языками. Из классической латыни выросла вульгарная. Из старославянского - древнерусский и многие другие.
Смешно бороться с объективными законами. Но зато мы совершенно свободны в самовыражении. Так как демократия по-русски - это есть свобода ликующе мочиться на Красной площади и отчаянно материться в общественных местах, то есть рушить все мыслимые общественные табу, то каждый из нас волен называть вещи своими именами.
Ровно в той степени, в которой он считает это нужным.
Будущее рассудит. Может быть, со временем грубость бесследно уйдет из отечественного лексикона. Или же эти буквосочетания потеряют свою убийственную окраску, превратившись в обычные слова. А пока один волен "обосраться", другой это опубликовать, а третий возмущаться. Главное - помнить, что "антиисторическое движение пуризма, оценка современного литературного языка со старых позиций под видом борьбы с искажениями литературной нормы порочит все новое в развитии литературного языка" (С. И. Ожегов).
Кстати, наш нынешний правофланговый - США - держава ханжески пуританская.
Показ обнаженной женской груди по национальному ТВ - просто немыслимое дело. В "Центре "Кока-Колы" (Атланта, штат Джорджия) рекламные ролики, транслируемые по сети местных мониторов, истыканы черными телемасками. Такими, которые перекрывают глаза интервьюируемых преступников. Только закрывают они женскую обнаженку. Часть этой рекламной продукции (по нашим современным меркам - невинной) заказывалась филиалами "Кока-Колы" в Европе. А показывать в США - даже заезжим экскурсантам - низззья.
Зато грубейшие (по нашим же понятиям) выражения - звучат не только с экранов ТВ, но и на престижных раутах Лос-Анджелеса. Потому что все эти выражения из-за многолетнего употребления потеряли скабрезную нагрузку. Стали будничными, слегка забавными.
Еще одно "кстати". Державин + Ширвиндт предложили элитарной аудитории Дома кино кого-нибудь обоссать ровно на следующий день после выхода сердитой известинской статьи. Вернее - в эфир это вышло на следующий день. Но ведь это уже детали, не так ли? Или - заговор грубиянов?
В хорошем журнале под рубрикой "Взгляд" маститый лексиколог приговаривал:
"На лингвистической улице праздник - в кои-то веки представился случай (действительно редчайший) увидеть живой великорусский язык в его революционном, скачкообразном развитии, поскольку иначе как революцией не назовешь то, что слова и выражения, которые в нашей стране знакомы решительно всем, включая малых детей, но за публичное произнесение которых можно было, впрочем, и пятнадцать суток схлопотать, в одночасье, с неуследимой мгновенностью перешли с сортирных стенок на печатные страницы, на теле- и киноэкраны, на сценические и эстрадные подмостки, пафосно зазвучали в речах политиков, деятелей культуры, оказались едва ли не непременным атрибутом постперестроечной изящной словесности.
Привычной для русского глаза и слуха грани между литературным, книжным языком и языком тюрьмы, лесоповала, мужской пирушки, солдатской казармы больше не существует.
Будто плотину прорвало.
Протечки, конечно, и раньше случались. То Никита Хрущев, разгорячась, сказанет с трибуны что-либо этакое, и сказанное, не дойдя до эфира, до газетных полос, начнет кочевать по Руси в изустном изложении. То Александр Солженицын насытит речь персонажей "Одного дня Ивана Денисовича" чуть-чуть графически (но не фонетически) видоизмененными словами известного рода. То Василий Шукшин восхитит миллионы соотечественников своим чудаком на букву "м". То Валентин Катаев напечатает роман, который если чем и запомнился, то разве только "ж. й", крупно, нахально выделенной в строгой "новомировской" гарнитуре".
Бесспорно, не всякий может, как Мих. Мих. Жванецкий (в своем "Монологе подрывника"), изящно порадовать зрителя выразительным жестом (паузой), вздохом, грамотно заменяющим некое словцо. Порадовать именно эффектом узнавания. Ведь если бы слушатели сатирика тех самых "блиноподобий" не знали, то и узнавать-то было бы нечего! А стало быть: и радоваться нечему. Не всякий, повторю, сможет. Некоторым приходится резать вслух.
Юлиан Семенов еще в середине 80-х на страницах комсомольской газеты употребил редкое слово "целка". И ничего. Ни стены, ни небеса, ни ЦК ВЛКСМ - не рухнули. Потому что употреблено было не всуе.
И когда бесшабашный и подонковатый кинокритик "Московского комсомольца" Денис Горелов приносил мне на подпись дерзкий материал, обильно украшенный буквосочетаниями "жопа" и "на ........", я не считал себя вправе сурово цензуировать лихую статью младшего коллеги только лишь на основании лицемерно-мещанских ограничений на употребление данных слов в письменной речи (что величается Кодексом древних журналистских традиций).
Мне, опять же, и в голову не пришло бы винить лидеров "Аквариума","Алисы" и "Наутилуса" за рок-проброс матерных ударов. Каприз мироздания. В самом деле, разве есть адекватная замена хлесткого термина, скажем, в программной песне Б. Б. Гребенщикова "Электрический пес":
А те, что могли быть как сестры,
Красят лаком рабочую плоскость ногтей
И во всем, что движется, видят соперниц,
Хотя уверяют, что видят блядей.
Крепкие слова оттого и величаются таковыми, что эмоционально окрашены более интенсивно, чем - пусть самая блестящая - лекция. У забористой ругани, конечно, не может быть приоритета, но притворяться, что ее и вовсе не существует, - нонсенс.
Время диктует свои неприятные условия.
Еще одна цитата:
"Путеводитель по скабрезным словам в русском, итальянском, французском, немецком, испанском и английском языках" вышел в свет в издательстве "Асис-пресс" под редакцией кандидата филологических наук А. Кохтева. В книгу включено около 300 слов и выражений, которые не принято произносить вслух. Автор-составитель сожалеет, что вульгаризмы и матерщина все больше проникают в устную речь, но тем не менее считает необходимым ознакомить с ними широкого читателя. При этом делаются ссылки на такие авторитеты, как Владимир Даль, Сергей Довлатов и Эдуард Лимонов".
А между прочим, библиотечка вполне респектабельного журнала "Звезда" выпустила в те же годы поэму "Лука Мудищев в XX веке", серия "ХУИ" ("Художественно-уникальные издания"). И не менее респектабельные "Московские новости" (№ 4 от 24 января) воспроизводят отрывок из этого произведения. Отмечая, что "мат - наиболее адекватный язык для выражения свихнувшейся реальности". Это - "язык последнего отчаяния и последней надежды".
Не нравится - не ешь. ТВ можно выключить, газету скомкать, телефонную трубку положить - уберечь глаза и уши. Как довольно удачно подмечено (уже помянутым) маститым языковедом:
"То, что произошло на наших глазах, выдало обсценной лексике своего рода вид на жительство в культуре - только и всего. И теперь уже право каждого - каждого писателя, каждого издания, каждого читателя - в индивидуальном порядке выбирать - считает ли он (она, оно, они) для себя лично возможным публично пользоваться этой лексикой или нет.
На то ведь и свобода, чтобы выбирать. Тем ведь и отличается она от тоталитаризма, что обязанность быть, как все, предстает правом каждого быть на других не похожим.
Например, в эпоху, когда единственным гарантом общественного добрословия служит цензурное ведомство, сочинять - как Юз Алешковский - на чистейшем мате чистейшую повесть о чистейшей любви.
Или, тоже например, принципиально не материться, когда, наоборот, все вокруг охулки на язык кладут.
Делайте выбор, господа!"
Грубые обозначения, употребление которых ограничено приличиями (ибо находятся в соприкосновении с табуированными действиями сексуального и туалетного планов), отличаются, напоминаю, большой эмоциональнойнасыщенностью. Что, кстати, и объясняет употребление их в экстремальных ситуациях. Те, кто был в Афгане, подтвердят. Сцена скандала, как правило, строится на грубых выражениях, употребление которых впоследствии оправдывается переживаемым аффектом. Этим же объясняется и бурное негодование (по поводу сквернословия) тех, кто следует этим табу. Или необходимым считает, в силу ситуации, сделать вид, что следует. Ведь абсолютно очевидно, что многие из возмущающихся не отказывают себе в удовольствии называть вещи своими именами в быту.
Помянутой эмоциональной насыщенностью непечатных выражений объясняется и тот факт, что многие безусловно приличные люди под наркозом грязно матерятся! И совершенно ничего впоследствии об этом не помнят, не верят хирургам. А несчастные больные, полностью потерявшие память и переставшие понимать речь, еще долгое время, увы, произносят отвязанные грубости. Которые, похоже, покидают сознание последними. Еще раз: увы!