– Это были годы надежд и разочарований. В 1950 году вместе с Игорем Евгеньевичем Таммом мы разработали модель термоядерного устройства с магнитной термоизоляцией (магнитную ловушку). В тороидальной камере, заполненной дейтерием, создается мощное магнитное поле, которое, казалось бы, должно удержать высокотемпературную плазму. Это была идея абсолютно стационарной установки. В принципе мы хотели, чтобы через одну "дырку" дейтерий входил в камеру, а из другой – выходили отработанные продукты. Идея выглядела тогда оригинальной и возможной для сравнительно быстрого осуществления, хотя сразу было ясно, что на пути к управляемой термоядерной реакции будет много "подводных камней"…
– Их оказалось действительно много?
– Гораздо больше, чем мы тогда предполагали. Нам казалось, что работы пойдут быстро и успешно, но через несколько лет выявился обширный список неустойчивостей, от которых не так легко было избавиться. До сих пор идет борьба с этими неустойчивостями.
Сейчас одно из основных направлений – осуществление термоядерной реакции в установках циклического действия.
– Вы имеете в виду, к примеру, установку "Токамак"?
– Да. В "Токамаке" нагрев плазмы осуществляется за счет тока. В ней создается спиральное магнитное поле. И хотя неустойчивости плазмы существуют, они не столь катастрофичны. Весьма существенно, что движение к термоядерной реакции на этой установке идет постоянно и без "подводных камней". Раньше они появлялись на каждом шагу, а теперь как будто бы пропали. Думаю, что на "Токамаке" можно получить управляемую термоядерную реакцию и, возможно, даже создать промышленную установку, но сделать на этом же принципе абсолютно стационарный термоядерный реактор будет невозможно – на "Токамаке" цикличность работы обязательна.
– Но теперь уже получен стабильный плазменный шнур?!
– Вы сразу перешли к работам П. Л. Капицы. К сожалению, температура мала у этого шнура…
Термоядерная реакция – не что иное, как синтез, то есть соединение атомных ядер. Она протекает при сверхвысоких температурах. Чтобы реакция шла, нужно несколько десятков миллионов градусов. В этом случае она становится "самоподдерживающейся". Внутренней энергии, выделяемой при слиянии ядер, хватает на все: и на теплоотвод, и на поддержание реакции.
Плазма – это сильно ионизированный газ, в котором температура электронов и ионов различна. У плазменного шнура, полученного в Физической лаборатории, температура электронов порядка миллионов градусов, а ионы значительно "холоднее".
– В своей работе П. Л. Капица пишет: "На данном этапе наших исследований мы принимаем, что полученная нами плазма горячая и в ней температура электронов порядка миллиона градусов, а температура ионов, вероятно, значительно ниже. Естественно поставить вопрос о возможности поднять в шнуровом разряде температуру ионов до уровня, необходимого для надежного осуществления термоядерной управляемой реакции. Подвод энергии к ионам может осуществляться двумя путями: либо через коллективное взаимодействие с электронами, либо созданием магнитоакустических колебаний. Эти колебания возникают в плазме в присутствии магнитного поля, когда на него накладывается высокочастотная составляющая. Оба этих процесса теоретически и экспериментально мало изучены". Таким образом, академик П. Л. Капица предлагает два пути для получения управляемой термоядерной реакции. Как вы считаете, перспективны ли они?
– Если явление изучено мало, надо работать. Могут быть самые любопытные результаты.
Правда, я не думаю, что увеличение электронной температуры вызовет резкий подъем ионной. Она, конечно, будет нарастать, но не столь быстро, как хотелось бы.
"Нагреть" ионы, безусловно, можно, в том числе, вероятно, и с помощью магнитоакустических колебаний. Но как только их температура приблизится к миллиону градусов, нужно опять-таки создавать мощные магнитные поля, чтобы удержать ионы, то есть проделать ту же работу, которой занимаются физики-термоядерщики уже добрых двадцать лет, и преодолевать такие же трудности.
– Успех с электронной температурой в работе П. Л. Капицы объясняется открытием так называемого "температурного скачка" на границе плазмы. Не влияет ли этот скачок на ионы?
– Петр Леонидович доказывает, что на границе плазмы происходит процесс, аналогичный появлению двойного слоя на поверхности диэлектрика. При ударе электроны, как более подвижные, проникают в глубь диэлектрика дальше, чем ионы. Возникает электрическое поле, от которого электроны отражаются.
Нечто подобное, по мнению Капицы, происходит на границе плазмы. Если бы электроны уходили за нее, то они уносили бы основную массу тела и на получение температуры в миллион градусов у плазменного "огурца" потребовалась бы мощность в несколько раз более высокая, чем теперь.
Возможно, такой эффект и существует. Но только для электронов. А с ионами придется, очевидно, "справляться" с помощью мощных магнитных полей, созданных в специальных установках.
– А может быть, появится своеобразный гибрид из различных установок?
– Это уже область фантастики… В лаборатории П. Л. Капицы поставлен очень интересный эксперимент. Возникло новое направление, очень своеобразное. Уверен, что-то интересное в конце концов получится. Что именно? Сейчас сказать трудно. В самом худшем случае – это обогащение наших знаний о плазме.
Совсем недавно я не поверил бы, что возможен такой стабильный "огурец" с высокой электронной температурой. Но он существует! И уже это само по себе большое достижение советской науки.
– Вы считаете возможным создание управляемого термоядерного реактора в ближайшие годы?
– Пока нет… Если бы вы меня так спросили 20 лет назад, я ответил бы тогда утвердительно. Тогда казалось, что достаточно теоретику взяться за карандаш – и проблема управляемой термоядерной реакции будет решена, но все оказалось намного сложнее. Я уверен в одном: уже в этом столетии управляемая термоядерная реакция будет осуществлена и появятся термоядерные реакторы. Но какими они будут, пока я не представляю…"
Так закончилась наша беседа с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, К сожалению, его пророчество не сбылось: в XXI век мы входим без таких реакторов.
Однако, на мой взгляд, история этого интервью весьма поучительна. Оно не было напечатано ни в 1970 году, ни восемнадцатью годами позже. Главный редактор "Правды" В. Г Афанасьев решил посоветоваться в ЦК КПСС (наверное, даже с самим Генеральным секретарем М. С Горбачевым) о публикации, и там не рекомендовали этого делать. Сколь же был велик страх у людей – они боялись даже фамилии "Сахаров"!
До самой своей кончины Виктор Григорьевич Афанасьев сожалел, что не ослушался тогда начальства…
С ВИСКИ ПО ИНДИИ
В каждой истории, случавшийся с нами, всегда есть забавная грань. Чаще всего она вызывает улыбку, а у тех людей, что лишены юмора, недоумение.
Так произошло, когда после возвращения первого индийского космонавта на Землю мы были приглашены посетить эту страну. "Мы" – это основной и дублирующий экипажи, руководитель наших космонавтов Владимир Шаталов и три журналиста, которые освещали полет. От "Правды" в Индию поехал я.
Связи с космической Индией у меня были прочные. Еще в канун запуска первого искусственного спутника Земли "Ариабата" я посетил научные центры Индии, встретился с создателями спутника и в Индии, и у нас, написал книгу. Ее я назвал "Космический храм Индии", памятуя о том, что Джавахарлал Неру называл металлургические заводы и новые предприятия "новыми храмами Индии". Однако книжечка выходила в Политиздате, там посчитали название "храм" слишком "религиозным", а потому остановились на простом названии "Ариабата". Книга была переведена в Индии, я получил благодарственное письмо от Индиры Ганди.
Упоминаю обо всем этом не случайно, потому что новая поездка в Индию (страну, которую я очень люблю!) стала своеобразным продолжением предыдущих…
Итак, наша "космическая" делегация вылетает в Индию.
Георгий Гречко впервые летит в эту страну, а потому по старой дружбе беру над ним шефство. Объясняю, что необходимо делать, чтобы предохранить свой желудок от всевозможных микробов, бактерий и амеб, которые налетают на каждого европейца и от которых есть единственный способ защиты: виски. То есть перед каждой трапезой необходимо выпивать двадцать граммов виски, и все тогда будет хорошо!
Георгий воспринял мое предложение с понимаем и, естественно, поддержал его. Так началась наша "алкогольная история", которая продолжалась две недели.
Поездка была фантастической – разнообразной и очень интересной.
Мы побывали в разных районах страны, осмотрели достопримечательности Агры и Каджурахо, пробрались на слонах по джунглям, познакомились с научными центрами, покупались в Гоа и даже снялись в одном из фильмов в Боливуде.
И каждый раз – будь то завтрак, обед, ужин или прием – мы с Георгием Гречко употребляли по глотку-другому виски. Нам было весело, обстановка была непринужденной, да и поводов пошутить над собой мы давали немало.
Финишная точка была поставлена на приеме, который давала премьер-министр Индира Ганди.
К визиту экипажей был выпущен буклет, у всех космонавтов я взял автографы. Решил, что украшением буклета станет подпись Индиры Ганди.
– Она автографов не дает, – категорически заявил один из ответственных работников посольства. – Так что буклет можете оставить в номере гостиницы.
– Ему можно верить, – кивнул на нашего собеседника Гречко, – он ведь генерал…
Тут уж устоять я не мог, а потому предложил поспорить, что автограф я все-таки возьму.
Генерал (позже выяснилось, что это был резидент нашей разведки в Дели) сказал:
– Ставлю бутылку лучшего виски, если я ошибаюсь! Поспорили.
Идет прием. Подхожу к Индире Ганди. Говорю, что я благодарен ей за письмо и высокую оценку моей книги, посвященной запуску первого индийского спутника, а потом неожиданно добавляю:
– Госпожа Ганди, прошу прощения, но я поспорил вон с тем нашим генералом на бутылку виски. Я вынужден буду ее поставить ему, если вы не поставите автограф на этом буклете. Это будет очень обидно.
Индира Ганди улыбнулась, взяла протянутый мною фломастер и размашисто расписалась.
– Поздравляю, вы выиграли в споре! – заметила она. Фотография с автографами висит в моем рабочем кабинете…
А вскоре Индира Ганди была убита одним из своих телохранителей.
Ну а финал нашего путешествия по Индии состоялся уже в Москве. Для всех, кроме нас с Георгием Гречко, он оказался печальным: наши попутчики сразу же после прилета оказались в госпитале. Они все-таки подхватили где-то амебу, с которой врачи бились целых две недели. Ну а нам с Георгием только звонили, мол, как мы себя чувствуем?
Но у нас никаких последствий, так как и на этот раз лучшим лекарством против индийских хворей оказался хороший шотландский виски.
Кстати, бутылка от генерала хранится у меня до сих пор. Правда, пустая. Хранится просто как память о прекрасных днях, проведенных в Индии.
ЧЕРНОБЫЛЬ. ПЕРВЫЕ ДНИ АВАРИИ
Нас семеро. Журналисты из центральных газет. Нам разрешено побывать в зоне аварии, рассказать о том, что делается для ее ликвидации.
В основном это молодые газетчики, боевые и, к сожалению, не представляющие, насколько опасна та самая радиация, которую "нельзя пощупать, почувствовать, увидеть".
В Киеве к нашей группе присоединился Михаил Семенович Одинец. Фронтовик, опытный правдист, самоотверженный и бесстрашный человек.
Втроем – плюс фотокорреспондент "Правды" Альберт Назаренко – отправляемся в Чернобыль.
Первое, что увидели, – опустевший город. И, наверное, в эту самую минуту поняли, насколько трудная и длительная предстоит работа.
В райкоме партии Чернобыля расположилась правительственная комиссия. На дверях приколотые кнопками, написанные от руки записки: "Академия наук", "Минэнерго", "Инженерная часть", "Минздрав СССР"…
Это штаб по ликвидации аварии. Сюда стекается вся информация.
В коридоре сталкиваюсь с Евгением Павловичем Велиховым. Сразу же беру у него интервью.
– Как вы оцениваете нынешнюю ситуацию?
– К сожалению, пока мы занимаем эшелонированную оборону, – отвечает он. – Необходимо обезопасить людей, поэтому и проведена эвакуация из 30-километровой зоны. Ну а наступление ведем на реактор, работаем не только рядом с ним, но и под ним. Наша задача – полностью нейтрализовать его, "похоронить", как принято у нас говорить. Все идет организованно, достаточно одного телефонного звонка – и решение принято. Раньше на согласование уходили месяцы, а теперь достаточно ночи, чтобы решить практически любую проблему. Нет ни одного человека, кто отказался бы от работы. Все действуют самоотверженно.
У Велихова усталое лицо. Сегодня он забыл побриться.
– С подобной аварией никто не сталкивался, – говорит он. – И необычность ситуации требует решения проблем, с которыми ни ученые, ни специалисты не имели дела. В общем, авария на станции преподнесла много сюрпризов.
Продолжить разговор не удалось. Велихова уже разыскивали. Начиналось очередное заседание Правительственной комиссии.
Так для нас, правдистов, началась Чернобыльская эпопея. В зоне катастрофы побывали многие работники "Правды", причем не только из отдела науки, но и международники, политические обозреватели, специальные корреспонденты.
Ну а в моей судьбе Чернобыль сыграл особую роль. Он не оставляет меня до сегодняшнего дня. В 2011 году выпустил книгу "Страсти по Чернобылю" – она начинается как раз с первых репортажей из зоны бедствия, и, казалось бы, обо всем уже сказано, но открываются новые факты, появляются новые свидетели – в общем, трагедия высвечивается новыми гранями. Поистине верно заметил я в самом начале, что "Чернобыль – это навсегда". К сожалению, слова оказались пророческими.
Подробно рассказывать о том, как правдисты работали в зоне катастрофы, я не буду, остановлюсь лишь на некоторых эпизодах, которые кажутся мне принципиальными. И первый из них – это Записка в ЦК партии, которую я написал после первого возвращения из Чернобыля.
ЗАПИСКА В ЦК КПСС. "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО"
9 мая был вызван в Москву Вечером я уже был в ЦК КПСС у Яковлева. Рассказал о своих впечатлениях. Он попросил меня к утру написать записку-памятку. Сначала не сказал, для кого… И только утром я узнал, что "Записка" предназначалась для Горбачева, а тот в свою очередь распорядился направить ее для ознакомления членам Политбюро ЦК КПСС. Спустя пять лет эта "Записка" была опубликована…
Итак:
"ЦК КПСС.
С 4 по 9 мая я был в районе Чернобыльской АЭС. Некоторыми своими наблюдениями считаю обязанным поделиться.
1. Эвакуация Припяти. Уже через час радиационная обстановка в городе была ясна. Никаких мер на случай аварийной ситуации там не было предусмотрено: люди не знали, что делать.
По всем инструкциям и приказам, которые существуют уже 25 лет, решения о выводе из опасной зоны должны приниматься местными руководителями. К моменту приезда правительственной комиссии можно было вывести из зоны всех людей даже пешком, но никто не взял на себя ответственность (шведы сначала вывезли людей из зоны своей станции, а уже потом начали выяснять, что выброс произошел не у них).
2. На работах в опасных зонах, в том числе в 800 метрах от реактора, находились солдаты без индивидуальных мер защиты, в частности, при разгрузке свинца. В беседе выяснилось, что такой одежды у них нет. В подобном положении оказались и вертолетчики.
И офицерский состав, в том числе и генералы, специально демонстрировал свою смелость, появляясь вблизи реактора в обычной форме. В данном случае необходима разумность, а не ложное шапкозакидательство.
3. Люди при эвакуации Припяти и при работах по обваловке реки также работали без индивидуальных средств защиты. Не может служить оправданием, что доза облучения составляла "годовую дозу", – в основном это были молодые люди, следовательно, это скажется на потомстве.
Точно так же принятие для армейских подразделений "боевой нормы" – это крайняя мера на случай военных действий, при проходе через зону поражения от ядерного оружия. На мой взгляд, этот приказ был вызван как раз отсутствием в данный момент средств индивидуальной защиты, которые на первом этапе аварии были только у спецподразделений.
Вся система гражданской обороны оказалась полностью парализованной, не оказалось даже работающих дозиметров.
Великолепно показали себя пожарные подразделения. Они предотвратили развитие аварии на первом этапе. Но даже подразделения, находящиеся в Припяти, не имели соответствующего обмундирования для работы в зоне повышенной радиации.
Кровля машинного зала сделана из материалов, которые легко воспламеняются. Из тех самых, которые использовались на ткацкой фабрике в Бухаре, которая полностью сгорела в начале 70-х годов. И хотя некоторые работники после случая в Бухаре были отданы под суд, эти же материалы использовались при строительстве АЭС.
7. В системе Минэнерго требования и отношение к атомным станциям в несколько раз ниже, чем в Министерстве среднего машиностроения. В частности: а) сокращено число обслуживающего персонала; б) регулярно берутся обязательства сократить время планового ремонта на 6–7 дней, в том числе и во время постановки 4-го реакторного блока; в) по мнению специалистов, качество поставляемо го оборудования за последние 10 лет снизилось вдвое. На АЭС поступает много дефектного оборудования от предприятий-поставщиков, не хватает контрольных и измерительных приборов и аппаратуры; г) задания на плановый ремонт удовлетворяются в Министерстве в течение 6 месяцев, так как требуется длительная переписка. В Минсредмаше – максимум неделя; д) охрана реакторных блоков явно недостаточна; е) отношение в Минэнерго к атомным станциям в последние годы стало таким же, как к ТЭЦ и ГЭС, не проводится жесткое разграничение между атомными и обычными энергетическими установками.
8. Поражает беспомощность местных властей. Для снабжения тех, кто пострадал, – не было одежды, обуви, белья – ждали распоряжений из Москвы.
9. В Киеве панические настроения возникли по многим причинам, но в первую очередь из-за отсутствия информации. Даже не о том, что случилось, а о радиационной обстановке в городе. Большое влияние оказала пропаганда из-за рубежа, а по радио и по телевидению не выступил ни один из руководителей республики, который сказал бы очень простые слова, что, мол, нет оснований для беспокойства и опасности для здоровья детей и жителей. Впервые на эк ранах телевидения появился т. Ляшко после встречи с иностранными журналистами.
Информация о поездке тт. Лигачева и Рыжкова в район АЭС оказала положительное влияние. Однако "молчание" руководства республики в следующие дни, на мой взгляд, вновь подняло панику, особенно, когда стало известно, что детей и семьи руководящих работников вывозят из города. В кассах ЦК КПУ стояла очередь в тысячу человек. Естественно, в городе об этом прекрасно знали.