- Извините, вам же сказали, я сегодня не работаю, - говорю джигиту, когда он наклоняется к моему уху. - Простите, но я не работаю. Сказала же, руки убери!
Джигит - спортсмен, мастер спорта, уже несколько лет живет в Екатеринбурге. Хотел стать детским тренером, а стал охранником у "богатого попа". Теперь он обрусевший: "говорит по-русски, кайфует по-русски". Когда старый станет, бороду отпустит и скажет: "Аллах акбар!"
- Как ко мне Аллах отнесется? - спрашивает он меня.
- Чем длиньше борода, тем лучше, - отвечаю я.
- Шайтан мне в душу зашел, - шепчет он мне, чтобы другие не слышали. - А так жил бы у себя в горах. Родители меня в интернате бросили. А это все приходящее-уходящее. Помоешься, и все уйдет.
- Просто у каждого свое мнение, - говорит Оля, услышав его слова. - Рустам! На меня смотри! Я буду ревновать. У каждого свое мнение - по поводу того, кто здесь работает. Допустим, что здесь делаю я? В своей обычной жизни я одинокая, а здесь я себя такой не ощущаю. Здесь есть поддержка девчонок, и мужчины, которые приходят, меня боготворят! Я могла бы по своей специальности работать, но там у меня не будет того, что есть здесь… Ах, наливай, джигит!
- Уводи мужчину, - шипит на нее Молли.
Рустам уже заплатил за Олю.
- И не каждая так сможет, - Оля все не уводит и не уводит мужчину. - Я видела многих: да, я хочу, мне нужны деньги, а проходит день-два, с мужчинами побыла, и все, срывается: "Не нужны мне ваши деньги! Не могу больше!" А клиенты разные, агрессивные, пассивные. Они приходят с проблемами, выговориться. Недавно фээсбэшники были, а девчонка нагрубила. А их по шерстке надо, по шерстке, а потом - против.
- Поговорить с тобой хочу, - наклоняется ко мне джигит. - Скажи, я хороший человек?
- Да не знаю я.
Оля заходит в туалет. Я догадываюсь, что она звонит Лоле и просит меня забрать. Возвращается.
- Рустам, тебя девушка ждет! - напоминает Молли.
- Я православный. А сегодня Крещение, - говорит Игорь, и снова невпопад.
- Я тоже, - сообщает Оля и начинает: - Когда я была маленькая, родители говорили, мне надо в армию идти - любила командовать. Я хотела снайпером по контракту в Чечню, но меня не взяли. Такой у меня был в жизни период. То есть плохо мне было…
- И только из-за этого ты смогла бы выстрелить в человека? - спрашиваю я.
- Если бы он в меня стрелял, то смогла бы.
- Но ты туда и собиралась для того, чтобы в тебя стреляли.
- Вот именно, - тихо, но очень зло говорит Рустам.
- Чечня была чем-то далеким. И отец моего ребенка - он пограничник. Он не хотел об этом говорить. А я просила: "Давай, объясни, почему ты так себя ведешь". Хотела знать, что он там ощущал, почему стал таким, поэтому и пошла бы в снайперы.
- Все-таки какая несовместимость - быть снайпером и такой женщиной, - говорит Игорь.
Пауза. Девушки смотрят на него.
- Какой женщиной? - спрашиваю я.
- Это не то, что вы подумали.
- Я никого не хотела убивать. Но, в принципе, могла бы и убить, - Оля никак не выговорится.
- Один раз бы нажала и уже не смогла б остановиться, - говорит Игорь.
- Теперь вы понимаете, в чем сходство? - поворачиваюсь к нему.
- Рустам, уводи девушку! - зло кричит Молли: я их раздражаю.
Они поднимаются наверх. Игорь рассказывает о своей поездке на Байкал. Там жил отшельник, который после революции сел в позу лотоса, сказал: "Я больше не могу жить в таком мире" и прямо в этой позе ушел из жизни. Игорь похож на моего друга детства Петьку. Мне непонятно, зачем он пришел в бордель.
Через пять минут Рустам возвращается и, перекинув ногу через спинку стула, садится на него задом наперед. Он уже голый, только в полотенце, и мне все видно.
- Ниче, что я вот так? - спрашивает он меня.
- Мне все равно.
- Рустам, - говорит Молли, - ваше время вышло, два часа. Дальше вы не оплачивали.
- Но мы сидели, думали, - отвечает тот. - Ну, давай час уберем, бог с ним. Только не надо нас это самое…
- Вы же не просто думали. Вы два часа сидели, общались.
- Денег не жалко. Можем заплатить. Просто мы от души хотели, - грустно говорит Рустам, и понятно, что кавказские законы гостеприимства мешают ему понять: в салоне нет ничего бесплатного, денег стоит не только секс, но и просто общение.
- Давай не будем. Мы могли бы и с другими клиентами общаться, - напоминает Молли.
- Я только в душ успел, туда и обратно, - возмущается Рустам. - Город большой, можем уйти.
- Никто не держит. Рустам…
- Рустам! - спускается Оля, тоже в полотенце.
- Да-да, можно нам в лицо смеяться, - он снова наклоняется к моему уху, - а за спиной плеваться: тьфу, чичи-хачи! Я все это знаю и не кайфую на этой вашей кухне.
Джигит встает и идет наверх с несостоявшимся снайпером.
- Просто хотелось бы, чтоб поменьше алчности в глазах было, - вдруг говорит Игорь.
- А тебя Лола зовет, - не без злорадства сообщает мне Молли.
Лола мне выговаривает: клиентам надо улыбаться, он должен чувствовать, что умнее тебя. Когда меня в следующий раз выпустят к клиенту, то я должна молчать и смотреть в пол.
- Поехала, купила сомиков маленьких, привезла, поставила сумку перед крыльцом, а сама - по делам. Сергей вышел и отнес их на мусорку, - рассказывает Лола.
- Во-первых, не сумку, а пакет, - возражает Сергей. - Выхожу, смотрю: пакет на пороге. Думаю, опять соседи-гомосеки свой мусор не там бросили.
Постепенно я осваиваю терминологию Сергея: "гомосеки" - нехорошие люди, "упырь" - клиент, "божоле тысяча девятьсот семьдесят шестого" - вино, любое.
- Один только сомик выжил. Вот он, птеригоплихт, - Лола стучит пальцем по стенке аквариума.
- Молли наверху носится, одевается, - говорит Сергей, когда сверху доносится стук каблуков. - Смотришь, девки все вроде адекватные, нормальные, с мозгами. Но когда дело доходит до каких-то личных отношений, то такие дуры становятся! - он машет рукой и идет на кухню за пивом. Сергей - птеригоплихт, неутомимый чистильщик аквариума.
- А белое платье - нормально? - заглядывает в комнату Молли.
- Сейчас ее клинит, - говорит Лола. - Но прозрение-то наступит все равно. Игра затянулась. Получилось как: этот клиент пришел сюда со своей любовницей, девушкой тоже из нашей сферы, индивидуалкой. И Молли он сразу понравился. Он это увидел. Молли пошла его провожать и столкнулась в дверях с этой его девушкой. А он стоит как король, смотрит на них обеих свысока. На следующий день ей пишет: "Ты извини, сейчас это будет только так, а не по-другому". А я взяла и за нее ответила: "Извини, ты неправильно меня понял - я всего лишь проявила симпатию". И его переклинило. Он из разряда мужиков-завоевателей.
Лола часто поминает в разговоре еще одну сотрудницу салона - Нику. У той тоже любовь, к таджику. Он сидит дома, не работает, а она, Ника, работает и содержит всю его семью в Таджикистане. А еще бывает как с Оксанкой - мужик сидит дома, не работает, еще и замечания делает: "Ты что, так занята была с клиентами, что не смогла за весь день мне позвонить?" А в пример она ставит Ленку: у той трое детей, один приемный, и в этом году она выходит замуж за клиента, мурманского олигарха.
На кухне музыка и смех - приехал клиент Молли, а с ним немолодой мужчина, которого называют "Дождь". Молли выходит к ним в белом платье почти до подмышек, из-под которого видны резинки черных чулок и бюстгальтер.
- Одной причины быть не может, это комплекс причин, - говорит Дождь, сидя у камина, когда я спрашиваю его, зачем он ходит в бордель. У него залысины, очки в золотой оправе и вдумчивый взгляд.
- Я не люблю слово "проститутки". Давайте будем называть их девочками, - предлагает он.
Дождь давно пишет на интернет-форумах отчеты о своих "походах" в салоны - в литературной форме. Возможно, так он выплескивает свой нереализованный творческий потенциал. Это - одна из причин. Другая - нехватка общения. С женой на "эту тему" он общается меньше. А любовницы у него нет, потому что не хочет никого обманывать и брать на себя обязательства.
- А жену вы не обманываете? - спрашиваю я.
- Нет, да и вот это не воспринимаю как покупку товара. Я тут общение покупаю. Первый опыт в салоне был неприятным, остался осадок. И я понял, что не хочу больше "на конвейер" - нужен не только интим, но и душевность… Вообще, в большей части таких измен виноваты сами женщины. Жена постоянно обвиняла меня в том, что я гуляю. А когда на самом деле начал, обвинять перестала. Семейная жизнь улучшилась, как ни странно. Ушла неудовлетворенность, часть комплексов, повысилась самооценка. А за свои грехи я сам отвечу. В Новом Завете говорится: согрешить можно даже в помыслах. Так-то. Ну и какая тогда разница? - Хотите меня потрошить, давайте, - устало продолжает он, - потрошите до конца. Вы меня не обидите, даже если поймаете на лжи. Наверное, здесь взаимная игра: не друг с другом, а с самим собой.
- И нужен второй человек - зритель, который будет за ней наблюдать?
- Вполне возможно. А почему нет, если игра хорошая? Много раз были случаи, когда приходил в салон и уходил без интима: у девочки психологическая травма - не мог я на нее еще и себя навесить…
- Или ее на себя?
- И это тоже.
- Дождь, мы тебя ждем, - зовет Молли. Она меня не любит.
- Пройдет начальный этап, и потом живут, душой не болеют, - продолжает мужчина. - Хотя чужая душа - потемки.
- В первый день здесь я смотрела на девушку, которая спускалась по лестнице после клиента с охапкой белья, - говорю я. - Мы встретились с ней взглядом…
- Это страшно, - отвечает он, не дослушав. - Как-то я убил животное на охоте. Получилось, как у Розенбаума: я увидел глаза умирающие… Глаза этой девочки - та же история. Я не хотел бы их видеть.
- И вы специально в них не смотрите?
- А вы мне предлагаете смотреть на своих постаревших одноклассниц?
- Я себя никак не позиционирую, - это уже Молли, она приходит из кухни и по-хозяйски садится на подлокотник возле Дождя. - Если мужчина мне не понравится, я не пойду. Хоть десять, двадцать, сорок тысяч положит - деньги ничего не решат. Не нужно всех под одну гребенку.
- Однако я не раз видела, как ты идешь, и за деньги, - напоминаю я.
- Я наблюдаю. Хочу знать, что человек обо мне думает. Я делаю то, что хочу в данный момент.
- А утратить что-нибудь не боишься?
- Настоящих изменений пока не произошло. Я не могу тебе объяснить, ты не в этой среде. Я ни о чем не жалею. Я так хочу! Хочу, и все.
- То есть ты считаешь, что всегда нужно получать то, что хочешь?
- А кто придумал нормы? Судьи кто? Кто знает, что хорошо, а что плохо?
- Для меня норма - усредненная величина, - говорит Дождь. - Берется двадцать человек, меряется температура. Тридцать шесть и шесть - это норма. Но кто сказал, что норма - именно она?
- Эти попытки отмести нормы обычно бывают у людей, которые их нарушают, - замечаю я.
- Дождь, мы тебя ждем. Пошли. Я хочу… - я не нравлюсь Молли, и так она протестует против моих посягательств на их клиентов и пребывания в салоне вообще.
- А я не хочу, - я упираю на слово "хочу". - И ты мне мешаешь.
- Что вы думаете о девушках? - спрашивает меня Дождь.
- Мне кажется, в их душах еще до прихода сюда образовалась какая-то червоточина.
- Найдите противовес.
- Я его ищу.
- Я искренне хотел бы вам в этом помочь, - он задумывается, трет пальцами лоб, молчит. Ничего на ум не приходит.
Вечером я засыпаю в отдельной комнате на кровати, на которой обычно девушки занимаются с клиентами сексом. На стене висит фотография владельца дома. Одинокий богатый мужчина строил его для себя. Потом ему предложили дом побольше, и он уехал, не взяв с собой ничего, даже сувениров. Из кухни доносятся взрывы хохота и музыка, которая отдается в моих ушах и животе - дын-дын-дын… Мне кажется, это стучит сердце дома.
Три часа дня. Все спят. Бесцельно брожу по салону. Четыре часа. Лола встала и говорит по телефону.
- Да, такая стройная, в леопардовом платьишке к вам выходила… Кто? Ника? Нет, она на занятиях.
- А я всех клиентов помнить должна! - возмущается Лола, обращаясь ко мне. - Это я, Вячеслав. В черной шубе к вам приходил… Звонков море, а у двоих месячные, у третьей подозрение на беременность, четвертая вчера перепила. Тут такой клиент, армянин, он в "Екатеринбург-Центральном" остановился. А послать к нему некого… - Лола смотрит на меня. - Ну, если только ваш журнал закроют, - примирительно добавляет она.
В "Екатеринбург-Центральный" едет Ксюша. Сегодня в аквариуме самцы забили самку-цихлиду. Хотели поразмножаться, а она была не готова. За это ее долго били хвостом, а она легла под камушек и умерла.
Я жарю драники - надо же как-то отрабатывать свое пребывание здесь. Молли лежит на диване с ноутбуком.
- Кто взял моего Буковски?! - кричит из туалета Сергей.
- Я! - отрываюсь от сковороды. - Он в моей комнате.
- Хорошо, что не упыри, - Сергей выходит из туалета в леопардовом халате, накинутом на спортивный костюм.
- Я ничуть не ставлю под сомнение ваши кулинарные способности, - важно говорит он, - но… может, включите конфорку под сковородой? Молли, сходила б ты в магазин за сметаной. А где грязное белье? Несите, закину в машинку.
Семейную идиллию нарушает приезд клиента. Лола угощает его чаем с драниками и развлекает беседой. Я, как мне было велено, молчу, смотрю в сковороду. Клиент - крупный, неприятный, но тоже обычный мужчина.
- Как ее зовут? - спрашивает он, показывая на меня.
- Она сегодня не работает, - отвечает Лола.
Я говорю себе, что скоро отсюда уйду, что просто готовлю здесь репортаж, но, находясь здесь, психологически не могу отделить себя от салона и работающих в нем девушек. Поэтому не могу подавить в себе чувство злости, вызванное вопросом клиента. Почему он меня не спросил, как меня зовут? Я что, вещь?
От армянина приезжает Ксюша и сразу же поднимается наверх с клиентом. "Тапочки наденьте. И чай, если хотите, можете с собой взять", - предлагает она ему.
Пьем чай. Через час Ксюша спускается.
- Он такой мужчина, - рассказывает она об армянине, беря с тарелки драник. - Добрый, внимательный. А этот… Ну не знаю, хороший дядька. Он уже пятнадцать лет в Калифорнии живет.
Ксюша поглаживает живот. Моя рука застывает над тарелкой - я вдруг понимаю, что ей это нравится.
Лола заказывает для меня такси: я улетаю в Москву. Приезжает тот же таксист, который увозил последнего клиента.
- Леша, а тебе этот последний клиент ничего не говорил? - спрашивает она его.
Леша нерешительно молчит, сжимая руками кружку с чаем.
- Говорил, - признается он. - Сказал, непуганые вы.
- В смысле - непуганые? Он что, напугать нас хочет?
- Ну, типа того. Сказал, ОМОН сюда нужно навести и ментов чкаловских. Говорит, все уже знают, что это за контора.
- Чкаловские здесь были. Я сказала, ничего платить не будем: у нас "крыша". Позвонила "верхним", те перезвонили этому рувэдэшнику: "Ты че там делаешь? Сдрысни". А он: "Почему не предупредили, что это ваше?" - "А кто ты такой, чтобы тебя предупреждать?!" Они извинились и уехали.
- Смотри какой человек! - обращается ко мне Лола. - Его чуть ли не с порога всего облизали, чаем напоили, накормили… Наверное, он конторский.
- Кто такие конторские?
- Оперативники, занимающиеся крупными салонами. За девочками следят.
- Следят? Зачем? - пугается Ксюша.
Все возмущены вероломством клиента. Сергея больше всего злит то, что "упыря-гомосека" кормили драниками.
- Не пиши о нас плохо, - просит Лола на прощание.
- Но я не могу воспевать то, чем вы тут занимаетесь.
- Просто скажи, что у девочек тоже есть душа.
Я еще в самом начале сказала: у рыбок есть душа.
Пельмень патриотизма
Пять дней работы "под прикрытием" в столовой металлургического комбината.
На Нижнетагильском металлургическом комбинате работают 15 500 человек - каждый двадцатый житель города. Корреспондент "Русского репортёра" неделю провела на заводской фабрике-кухне, где на себе испытала тяготы физического труда, выучила правила нижнетагильской взаимовыручки и поняла, как устроен настоящий рабочий патриотизм.
День первый
В белой куртке, брюках, тапочках и колпаке я, сложив на животе руки, застываю перед заведующей столовой Татьяной Николаевной. Она меряет меня взглядом, вздыхает и выталкивает себя из-за стола.
- Ирина Владимировна! - раскатисто начинает она еще в коридоре. - А Ирина Владимировна!
Из помещения показывается женщина в синей кепке.
- Девушку зовут Марина, - гаркает Татьяна Николаевна. - Берите, учите и обучайте!