В окружении друзей мы шли к общежитию. Вдруг, словно из-под земли, перед нами появилась маленькая старушка. И прямо к Жоре Сивкову, грудь которого помимо Золотой Звезды была в обилии украшена орденами и медалями.
- Касатик, кто же ты такой? - взволнованно заговорила старушка. - Иконостас, истинный господь, иконостас… Касатик мой! Дай я на тебя помолюсь.
Жора покраснел, смутился, не зная как вести себя. Это был, пожалуй, единственный случай в его полной событиями жизни, когда он растерялся и не зная что делать: то ли стоять и слушать старушку, то ли обойти ее. Он боялся обидеть бабусю, но в то же время не без оснований опасался острых на язык товарищей, которые неминуемо станут потом рассказывать с добавлением различных красноречивых деталей, как Жора позировал в роли "святого". И тут вперед выскочил наш полковой весельчак Петя Якубовский.
- Бабуся, какой же он святой, какой же иконостас? - весело гаркнул он. - У него же креста нет! Посмотри, бабуся, вот у меня крест, помолись лучше на меня… А, бабуся?
И Петя, обняв, расцеловал старушку под дружный взрыв смеха, вызвав румянец на ее обветренных щеках. В хорошем настроении, с шутками и смехом добрались мы до своего общежития.
Позже состоялся праздничный обед, за которым шел большой сердечный разговор. Все, что мы видели и пережили на войне, промелькнуло в нашей памяти кадр за кадром…
Перед нашими глазами прошли и первые дни войны, трудные дороги отступлений. Многие за время войны побывали на разных фронтах. Вспоминали дороги Смоленщины, Подмосковья, волжскую твердыню, Малую землю, Керчь, Севастополь и Одессу, Воронеж и Киев, Ленинград и Минск, Варшаву и Прагу, Будапешт, Вену.
Вспоминали и о тех, кто не дошел до светлого праздника - Дня Победы, - Евтодиенко, Краснов, Филиппов, Горбунов, Жахбазян, Липатов и другие, чьи имена золотыми буквами вписаны в книгу павших за правое дело.
Вечером заместитель командира батальона по политчасти вручил мне пригласительный билет в Кремль на прием, назначенный в честь участников Парада Победы.
Надо ли описывать состояние, в котором я тогда находился? Радости моей не было предела. Я оказался в числе немногих приглашенных. Приятная весть заставила нас тщательно готовиться к торжеству. Мы гладились, чистились, в который раз проверяли мундиры, придирчиво осматривали себя в зеркале. До позднего часа не могли заснуть от возбуждения.
На следующий день мы прибыли на Красную площадь. Кажется, вся Москва стеклась сюда, невозможно было пройти. Участники вчерашнего Парада Победы были в центре внимания. Воинов окружали плотным кольцом, расспрашивали о войне, кто и где отличился, за какие ратные дела получены награды. Мы очень смущались бурным проявлением добрых, ласковых чувств москвичей. Мы не привыкли к такому вниманию.
Наши командиры чаще журили нас, чем хвалили. Как правило, всегда строго говорили о недостатках, а о хорошем, добром умалчивали. Не знаю, чем это объяснялось. Возможно, боялись нас испортить похвалой.
В окружении москвичей подходим к Спасским воротам. При входе в Кремль нас тщательно, придирчиво осмотрели, проверили документы. Это повторилось несколько раз до самого Большого Кремлевского дворца, что, однако, не мешало нам осматривать Кремль внутри, любуясь гармонией архитектурного ансамбля.
Московский Кремль - это летопись нашей Родины. Мне, в частности, вспомнилось, что в 1709 году, когда вся Москва торжественно праздновала победу в Полтавской битве, Петр I также устраивал в Грановитой палате прием в честь особо отличившихся в ней русских воинов.
А сегодня на кремлевской земле, где все напоминает о героической борьбе русского народа, участники Парада Победы.
И каждый камень Твой…
Заветное преданье поколений.
Вспомнились невольно слова Лермонтова, когда мы вошли в Большой Кремлевский дворец. Взгляд быстро скользит с одного предмета на другой, отмечая красоту стен, узорчатых полов, люстр, излучающих свет… Все хочется осмотреть, впитать в себя, запомнить. Стояли как завороженные…
Минут за 15 до начала мы были уже у своих мест, с нетерпением ожидая открытия торжественной церемонии. Прошел слух, что будет выступать Сталин. И все-таки, когда зазвучал его голос, для многих это было неожиданностью. Сталин находился в Георгиевском зале, но речь его транслировалась по всем залам, где были гости. Мы внимательно вслушивались в размеренно звучащие слова, и перед нашими глазами вновь вставали картины только что пережитой тяжелой войны. Закончил Сталин свою речь проникновенными словами в адрес великого русского народа, сплотившего на отпор врагу все национальности нашей Родины, воздав должное его мужеству, бескорыстию, доброте, духовному богатству, которыми он всегда щедро делился с другими народами.
Постепенно выпитое вино и праздничное настроение придали нам смелости. Мы попросили Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского и генерала В. А. Судеца провести нас в Георгиевский зал. Здесь мы издали увидели Сталина в необычной праздничной обстановке.
Было уже далеко за полночь, когда участники приема стали расходиться. Мы прошли Спасские ворота и оказались на Красной площади. К нашему удивлению, освещенная прожекторами площадь была, как и днем, полностью запружена народом. Никому не хотелось спать в эту праздничную ночь. Однако нам пора было возвращаться на свою базу. На завтра был назначен выезд в свои части.
Прощай, Болшево!
Прощай, любимая Москва с приветливым гостеприимным народом!
Прощай, сказочный Кремль, Красная площадь!
Впрочем, с Москвой не расстаются, Москву не забывают. Она навсегда остается в сердцах тех, кто побывал в ней хотя бы один раз…
Когда мы возвратились в часть с Парада Победы, друзья, как можно было ожидать, засыпали нас вопросами. Мы добросовестно отвечали, но ответить на все, конечно, не смогли. Каждый из нас все чаще подумывал о своей дальнейшей судьбе. Все чувствовали и понимали, что, пока была война, цель и интересы были одни, но вот она окончилась, и людей потянуло к мирным делам, к созидательному труду. Что делать? Кем быть?
Однажды кто-то приехал из штаба воздушной армии и доверительно сообщил: "Братцы, скоро будет война с Японией, формируются части".
О. Смирнов, В. Калашонок, П. Якубовский, я и другие спешно сочинили рапорта об отправке нас на восток.
Проходили дни. Мы настойчиво требовали удовлетворить нашу просьбу. Командир дивизии не выдержал, собрал нас и сказал:
- Сидите спокойно, там обойдутся и без вас. Во-первых, там находятся дальневосточники, дайте им возможность повоевать; во-вторых, кое-кого перебросили с запада. Надеюсь, справятся и без нас…
И действительно, через несколько дней было объявлено о начале боевых действий, а вскоре о разгроме Квантунской армии и капитуляции Японии. Так закончилась вторая мировая война.
"Теперь, - думали мы, - Родине не потребуется большая армия, а рабочие руки нужны".
Настала пора принимать какие-то определенные решения. Молодые, горячие, привыкшие действовать немедленно, мы были полны энергии, которая требовала выхода. Но настоящего применения своим силам мы не находили. Тренировочные полеты, которыми все в основном занимались, были для нас чем-то вроде развлечения.
Вскоре началась демобилизация. Первым эшелоном были отправлены девушки. Наши славные боевые подруги, прошедшие с нами фронтовые дороги и мужественно разделявшие все невзгоды и тяготы войны. Им было нелегко. Они обслуживали самолеты, укладывали парашюты, подвешивали тяжелые бомбы, оказывали медицинскую помощь и делали многое другое. Но никогда не сетовали на свою судьбу, не жаловались на трудности и всегда окружали нас такой заботой, такой лаской, что мы подчас забывали о войне, о недавних тяжелых боях, чувствуя себя так, словно перенеслись ненадолго в полузабытый нами домашний уют.
Прощание всегда тягостно, а с нашими девушками расставаться было особенно тяжело, несмотря на то что наши сердца, казалось бы, привыкли и к более горьким, безвозвратным потерям боевых друзей.
Потом отправили первую партию мужчин. День за днем наши ряды все более таяли. После лечения - проводы Бориса Кислякова. Вскоре демобилизовался Вася Гриценюк. Те, которые остались в строю, тоже поговаривали о демобилизации.
Как-то вечером ко мне заехал мой бывший однополчанин по 164-му истребительному авиационному полку Толя Мартынов. Его полк стоял под Бухарестом. Собрались летчики нашей эскадрильи: Витя Кирилюк, Вася Калашонок. К нам на огонек зашли ребята из других эскадрилий. Пошел ставший обычным разговор о том, что же делать дальше. Толя Мартынов, человек обстоятельный, рассудительный, всегда все раскладывал по полочкам… Вот и на этот раз он решительно отрубил:
- Война окончена, наша армия выполнила свою освободительную миссию на западе и на востоке. Сейчас наше место на производстве, в народном хозяйстве…
- Что собираешься делать-то в народном хозяйстве? - спросил Витя Кирилюк.
- Как что? - даже удивился Толя Мартынов. - Буду выращивать цитрусовые…
Ему, конечно, проще. Перед войной Толя закончил сельскохозяйственный техникум. Правда, и я до войны четыре года работал токарем и слесарем, чем втайне гордился. Но с тех пор как познал воздушную стихию, не мог себе представить, как это можно расстаться с самолетом.
Многие же из нас вообще не имели мирных профессий.
Прямо со школьной скамьи они попали в аэроклуб, авиашколу, а потом - на фронт.
Горячий спор затянулся далеко за полночь. Наиболее нетерпеливые высказывались за немедленную демобилизацию, другие - против, третьи, в том числе и я, считали, что надо поехать посмотреть, что делается в стране, а потом уж окончательно решить, где находиться - в строю или в народном хозяйстве. К этому времени и командование определит, кому из нас где быть.
Через несколько дней я обратился к командиру полка с просьбой о предоставлении мне очередного отпуска. Не хотелось ему меня отпускать: видимо, рассчитывал опираться на нас в первые месяцы командования, но и для отказа не было никаких оснований.
Прежде всего я намеревался поехать к родителям. Но чувство к любимой девушке взяло верх. Кто помнит себя в таком возрасте, знает, что это такое. С годами, когда сам станешь отцом, поймешь, как ждут родители своих детей, как глубока материнская ласка и отцовская мужская любовь. Но тогда, повинуясь зову своего сердца, я очутился не у родителей, а у любимой девушки, которая работала в Элисте. Путь туда лежал через Астрахань, где я жил до войны, а теперь там жили моя сестра Паня с мужем и дочкой. Я был рад встрече с родными, друзьями и знакомыми, с местами, где все напоминало мои ранние годы. Вот наша мазанка, которую мы с мамой строили своими руками. В 1944 году родители переехали на родину в Саратовскую область. А в мазанке стала жить сестра со своей семьей.
Я часто думал о своей Маше. Какая она стала? Когда я уходил в авиационную школу, она была школьницей, а теперь воспитывает шаловливых мальчишек и девчонок, какой совсем недавно была сама…
У сестры в эти дни было людно. Кто заходил посмотреть на служивого, а кто - спросить о родных, близких, не встречал ли их где случайно, не знаю ли, при каких обстоятельствах они погибли.
Все смешалось: радость встречи и горечь безвозвратных утрат. Особенно взволновала меня встреча с родными моего товарища Геннадия Домнина, который, немного не дожив до победы, погиб в Венгрии.
С Геной мы учились в одной школе. Это был подвижный, смышленый парнишка, всегда увлекающийся чем-нибудь. Путь его в авиацию был тернист. Сначала ой участвовал в боях в качестве стрелка-радиста. Потом, как смелого, талантливого бойца, его обучили летному искусству, и он воевал на прославленных штурмовиках. Мы не раз с ним встречались на земле и в воздухе в годы войны.
Навестили меня и мои сверстники с завода, те немногие, кто остался в живых:
- Коля, хватит отсиживаться дома, пошли на завод.
Я обрадовался приглашению, потому что сам собирался туда, да все отвлекали гости.
…На завод шли гурьбой. Чем ближе к нему, тем больше волнение. У проходной - первые встречи. Затем цех, где наше появление внесло оживление в привычный ритм. Люди изменились, повзрослели, постарели, появились незнакомые, но будто где-то виденные мной лица - мальчишки начальной школы. Цех, станки были те же, но и они состарились, подносились от непосильной натуги. На всем чувствовалась печать войны.
Ребята плотно обступили меня, но затем, опомнившись, посторонились и дали возможность подойти к людям, убеленным сединами, которые учили когда-то меня уму-разуму, тайнам профессионального мастерства, - П. Аверину, А. Абрамову, А. Шерстневу. Я бросился к ним, обнялись. Скупые мужские слезы появились на глазах.
Встреча взбудоражила всех. Пришли рабочие из других цехов. Решили встречу фронтовиков перенести в заводской клуб. Там мы отчитались, доложив о том, кто где был и что делал.
…Недолго гостил я в семье сестры. Попросив самолет По-2 в Госрыбтресте, направился в Элисту. На обратном пути в Астрахань чуть не случилось непоправимое: самолет подбросило, и Маша чуть не оказалась за бортом. С трудом удалось удержать ее. Только после этого я испугался так, что задрожали руки и ноги.
Через несколько дней мы с Машей отправились в мое родное село Белогорское. Мы ехали по Заволжью, где расположена большая часть территории Саратовской области.
Поезд все ближе и ближе подходит к Волге. Вот и железнодорожный мост. Сколько раз мне приходилось по реке проплывать под ним. Впереди Саратов, расположившийся в котловине, окруженной со всех сторон горами.
С вокзала мы поехали в областной комитет партии, где нас сразу провели в кабинет секретаря обкома П. Т. Комарова. Павел Тимофеевич оказался очень приветливым, внимательным, обаятельным человеком. Нам с Машей раньше не приходилось беседовать с крупными партийными работниками, и мы испытывали большое волнение. Однако благодаря умело поставленной Комаровым беседе чувство стеснения постепенно прошло, и мы разговорились. Павел Тимофеевич рассказал о своих детях, которые также служили в Советской Армии. Постепенно разговор от фронта перешел к тылу, как жилось и работалось в годы войны труженикам Саратовской области.
…Война властно позвала в строй защитников Отчизны самое молодое, здоровое, наиболее трудоспособное мужское население, оголив фабрики, заводы, колхозные и совхозные поля, но потребовала в то же время выпускать продукции и больше и быстрее.
На смену отцам, братьям, сыновьям пришли матери, деды, бабушки, младшие братья и сестры, дети. Война изменила все: жизнь, ритм труда, представление о возможном. Основным правилом для всех стало: если нужно, то, значит, должно быть сделано.
Каждый день приносил все больше трудностей. Сначала появились эвакуированные предприятия, которые надо было разместить в области, за ними - население западных областей. Сотни тысяч беженцев приютила, разместила и накормила Саратовщина.
С потерей части территории западных областей, в том числе и Донецкого бассейна, остро встал вопрос с топливом.
Ученые, геологи, разведчики недр были брошены на поиски газа. И вот настойчивый труд увенчался успехом. Группой ученых и геологов-разведчиков во главе с профессором Б. А. Можаровским и сотрудниками геологического треста во главе с И. И. Енгуразовым летом 1942 года в районе Елшанки, в 18 километрах от Саратова, был впервые получен газ.
В трудных условиях войны областной комитет партии не стал дожидаться, пока будут глубоко изучены пласты, сообщены точные данные. Обстановка требовала риска. Поэтому сразу была начата подготовительная работа по снабжению топливом Саратовской ГРЭС. Но газ надо как-то транспортировать, поэтому первым шагом было строительство газопровода Елшанка - Саратовская ГРЭС.
По современным масштабам протянуть газопровод на расстояние 18 километров - задача не такая уж сложная. Но в то время для этого потребовались большие усилия. Правительство определило срок ввода газопровода в действие к 1 ноября 1942 года. Областной комитет партии, руководители промышленных предприятий Саратова объявили стройку ударной.
28 октября 1942 года голубое пламя саратовского газа вспыхнуло в топках электростанции.
Напряженно трудились саратовцы и на других промышленных предприятиях. Только за первые шесть месяцев войны на заводы города пришло 25 тысяч женщин, девушек и юношей.
Люди работали не считаясь со временем: одну, две, три и больше смен подряд. Делали все возможное, а порой и невозможное.
За годы войны выпуск промышленной продукции возрос в несколько раз. Было построено и введено в строй более 40 новых промышленных предприятий.
От рабочих не отставали труженики сельского хозяйства области. Хлеб был нужен фронту, населению области, которое увеличилось более чем на 30 процентов. В первый военный год государству было сдано 57,6 миллиона пудов хлеба. А всего за войну саратовцы отправили в закрома государства около 180 миллионов пудов зерна, тогда как в годы первой мировой войны в Саратовской губернии было собрано всего 56 миллионов пудов.
С приближением фашистских войск к Сталинграду областная партийная организация сосредоточила свое внимание на оказании помощи защитникам волжской твердыни.
Выпускаемая военная продукция по вновь построенной железной дороге направлялась в прифронтовую полосу под Сталинград. Строительство железной дороги Саратов - Сталинград - это еще одна яркая страница героического труда саратовцев.
На пополнение сражавшихся армий было отправлено 40 тысяч человек из отрядов народного ополчения Саратовской области. Саратовские госпитали сотнями тысяч возвращали в строй раненых воинов, из них около 80 тысяч было направлено на защиту Сталинграда.
Железнодорожники области принимали все меры, чтобы своевременно доставлять грузы фронту. Бессменно трудились на своем посту саратовские речники.
Близость фронта наложила отпечаток на трудовую деятельность фабрик и заводов. Саратов, Энгельс, Балашов и другие города области подвергались налету вражеской авиации. К прежним трудностям прибавилась постоянная смертельная опасность, однако люди находили в себе силы, чтобы мужественно переносить все тяготы жизни прифронтового города.
После разгрома врага сталинградцы нуждались в большой поддержке, и их соседи, земляки-саратовцы, первыми пришли им на помощь. Благодарные сталинградцы встречали эшелоны от саратовцев с плакатами: "Спасибо саратовцам за братскую помощь". А секретарь Сталинградского обкома Чуянов обратился к нашим землякам с приветствием.
- Во время боев мы все время ощущали помощь наших соседей-саратовцев, - сказал он. - Вы помогали нам тогда людскими резервами, оружием, боеприпасами. Сейчас вы первыми оказали нам помощь в нашей работе по восстановлению города.