Было ясно, что за домом и за нашей квартирой установлено наблюдение. Выше нас этажом жила семья другого советника нашего посольства М. Ветрова. Его жена с детьми была дома. Ветровы – муж и жена – знали о нашей роли в посольстве и помогали нам в работе. Я сказала Мэри, чтобы она пошла в квартиру Ветровых, сказала бы, что прислала ее я, и просила бы посидеть там несколько часов. Я вышла на лестничную площадку – было пусто. Мэри прошмыгнула на другой этаж в квартиру Ветровых. Жена Ветрова была сообразительной женщиной, ни о чем не расспрашивая, провела Мэри в одну из комнат и оставила там.
Я позвонила мужу и, зная, что телефон прослушивается, в очень нервном тоне стала рассказывать, что в квартиру вломились какие-то подозрительные типы, наверное воры, что я насмерть перепугана и прошу немедленно приехать домой, потому что очень плохо себя чувствую. Он сказал, что доложит о случившемся послу и приедет за мной.
Муж приехал. Мы сели в машину, а у дома заметили наружное наблюдение и за углом еще одну машину, принадлежавшую, по всей видимости, полиции. Поехали в посольство. Машина из-за угла тоже двинулась за нами. Ветрова мы отпустили домой, поручив ему, когда стемнеет, выпустить его незваную гостью.
Как потом выяснилось, за Мэри все же топали, но не задержали, и она беспрепятственно через несколько дней улетела в Англию".
П. А. Судоплатов вспоминал:
"В октябре 1941 года создалась реальная угроза захвата Москвы немецко-фашистскими войсками. На этот случай была создана автономная агентурная группа, которая предназначалась для покушения на Гитлера, если он появится в Москве. В состав группы входили композитор Лев Чехов и его жена Маргарет. Оба были в родственных отношениях с известной актрисой Ольгой Чеховой, которая жила в Берлине и была близка к Герингу и всей немецкой верхушке.
Позднее, когда отпала опасность захвата Москвы, план покушения на Гитлера все же сохранялся. Его осуществление намечалось провести через князя Радзивилла и Ольгу Чехову, имевшую доступ в высшие круги немецкого рейха. Позднее план покушения на Гитлера Сталин отменил.
После войны Берия вынашивал идеи объединения западной и восточной частей Германии. В этой связи он был намерен использовать для переговоров с канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром нашего нелегала Грегулевича и Ольгу Чехову.
К тому времени Зоя Рыбкина работала начальником немецкого отдела внешней разведки и должна была поехать в Берлин для встречи с Ольгой Чеховой. Естественно, это было чрезвычайно важное и секретное задание. С Ольгой Чеховой она встретилась 26 июня 1953 года. В этот же день в Москве был арестован Берия. На другой день Зоя Рыбкина позвонила мне по "ВЧ" и доложила о том, что встреча состоялась. Я, не вдаваясь в подробности, приказал ей, не объясняя причин, первым же военным самолетом вернуться в Москву.
Но легче сказать, чем сделать. В то же время Гречко, командовавший нашими войсками в Германии, получил из Москвы приказ арестовать всех, кто в последние дни прибыл в Берлин из числа высших функционеров органов государственной безопасности. Кроме Зои, там в этот период находились Амаяк Кобулов и Сергей Гоглидзе, которые приехали в Германию совсем по другому поводу. Когда Гречко доложили, что вместе с Кобуловым и Гоглидзе в Берлине по заданию Судоплатова находится начальник немецкого разведывательного отдела женщина-полковник, он был страшно удивлен, тем более что ему ничего не говорила моя фамилия. Спасло Зою только то, что в охране, которая задержала названных мною лиц, находился офицер ГРУ, который ее знал лично и сумел убедить Гречко, что она не тот человек, которого нужно арестовывать.
Ни в Берлине, ни в Москве Зоя Рыбкина не писала никаких документов о цели своей поездки в Берлин. План Берия по объединению Германии был убит в зародыше. 29 июня 1953 года Президиум Политбюро ЦК СЕПГ ГДР принял на своем заседании новое направление в политике".
Об актрисе Ольге Чеховой, проживавшей в Берлине, сын Л. П. Берия – Серго Берия в книге "Мой отец – Лаврентий Берия", выпущенной в свет в 1994 году издательством "Современник", в главе "В лабиринтах разведки" написал:
"У отца, знаю, был целый ряд людей, которым он абсолютно доверял. Они-то и поддерживали связь с такими разведчиками, как Ольга Чехова. Утечка информации, даже проникни агентура противника в ГРУ или НКГБ – МГБ, была абсолютно исключена…
…Ольга Чехова была связана сотрудничеством с моим отцом много лет. Я знаю, кто ее вербовал и на каких основаниях это делалось, но не считаю себя вправе говорить о таких деталях из биографии разведчицы. Могу сказать всего лишь, что в отношении Ольги Чеховой не было допущено никаких провокаций и работала она на советскую стратегическую разведку отнюдь не из материальных соображений.
Ее вклад в успехи нашей разведки переоценить трудно. Ольга Константиновна была поистине бесценным источником информации, которым не зря так дорожил Берия. Даже в своих мемуарах, изданных в ФРГ, она ни словом не обмолвилась о своей другой (главной) жизни. А ведь еще осенью сорок пятого в западной печати ее называли "русской шпионкой, которая овладела Гитлером", "королевой нацистского рейха" и даже писали, что в Москве ее принимал Сталин и наградил орденом Ленина. Это не совсем так. За работу в разведке Ольгу Чехову действительно отблагодарили, обеспечив ее материальное благополучие, но орденом не награждали. А подозрения, что она работала на Советский Союз, так и остались на Западе всего лишь подозрениями, не больше.
Не так давно судьбой племянницы вдовы классика русской литературы заинтересовался Владимир Книппер. Ольга Чехова – его двоюродная сестра. Именно он обратился в свое время к Леониду Шебаршину, последнему руководителю Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) с просьбой уточнить некоторые детали, связанные с биографией родственницы. Спецслужбы, как уже знает читатель, располагают информацией лишь о приезде Чеховой в победном сорок пятом в Москву и протоколами допросов, которые велись в конце апреля – осенью того же 1945 года.
Похоже, что завеса над тайной, которая не дает покоя близким Ольги Константиновны уже много лет, все же приоткрылась. Сегодня ясно одно: "королева нацистского рейха" Ольга Чехова была среди тех, кто мужественно боролся с фашизмом на незримом фронте".
Глава 7. Посол и атташе
В жизни 3. И. Воскресенской А. М. Коллонтай сыграла, как теперь можно достоверно утверждать, немаловажную роль. Именно поэтому я посчитал возможным ознакомить читателя с некоторыми моментами биографии Александры Михайловны.
Она родилась в Санкт-Петербурге 1 апреля 1872 года в семье Михаила Алексеевича Домонтовича и его жены Александры Александровны Масалиной.
Отец А. М. Коллонтай был сыном украинского помещика, принадлежавшего к старинному дворянскому роду. Закончив Петровско-Полтавский кадетский корпус, а затем императорскую военную академию, Михаил Алексеевич Домонтович в 1849 году начал военную карьеру в Петербурге и, успешно продвигаясь по служебной лестнице, вскоре стал генералом.
А. А. Масалина, мать А. М. Коллонтай, была дочерью финского скупщика леса. Александра Михайловна в своих воспоминаниях писала о матери: "Сердечная, упрямая и волевая – она не принадлежала к тому светскому кругу, в котором вращался отец".
Сестра Александры Михайловны – Евгения Михайловна – обладала прекрасным голосом. Впоследствии она стала известной оперной певицей, выступала на сцене Мариинского театра под именем Евгении Мравиной.
Сдав экстерном экзамены на аттестат зрелости, шестнадцатилетняя Шура получила право быть учительницей. В эти годы у нее проявилась склонность к журналистике. Свои первые небольшие рассказы она публиковала в журнале "Русское богатство". Известный русский писатель В. Г. Короленко сказал о них, что они "возбуждают интерес". Уже в 1890-е годы Александра Михайловна печатает ряд статей политического характера в журнале "Научное обозрение"…
В 1891 году Александра Домонтович в Тифлисе познакомилась с Владимиром Коллонтай, который жил там со своей матерью. Его мать – Прасковья Ильинична – учительница, была женой ссыльного поселенца, участника польского восстания 1863 года.
Вскоре Владимир Коллонтай поступил в военное училище в Санкт-Петербурге, а затем стал учиться в военно-инженерной академии. Весной 1893 года они поженились, а спустя год у них родился сын Михаил. Однако семейные отношения не сложились. Они все меньше понимали друг друга. Владимир Коллонтай стремился стать генералом, а Александра Коллонтай тяготилась замкнутой домашней жизнью. После мучительных сомнений и внутренней борьбы она оставила мужа. В своих воспоминаниях она писала: "Я продолжала горячо любить своего мужа и, уходя от него, страдала и болела душой. От Коллонтая я ушла не к другому. Меня увлекла за собой волна нараставших в России революционных волнений и событий".
13 августа 1898 года А. М. Коллонтай, оставив сына у своих родителей, уехала в Швецию, а оттуда в следующем, 1899 году в Англию, где она также знакомилась с различными политическими течениями.
После раскола РСДРП на II съезде в Лондоне на большевиков и меньшевиков А. М. Коллонтай не примкнула ни к тем, ни к другим. Однако после нарастания революционного шквала в России в 1905 году она все больше прислушивается к большевикам.
В 1908 году феминистки решили созвать Всероссийский женский съезд. Коллонтай готовила группу из 45 человек, стоявших на пролетарских позициях. Но когда встал вопрос об образовании в России "внеклассового" женского центра, группа работниц – сторонниц A.M. Коллонтай – покинула съезд.
Первая мировая война, начавшаяся 1 августа 1914 года, застала А. М. Коллонтай вместе с сыном, студентом Петербургского технологического института, приехавшего к ней на каникулы, в Берлине. Через два дня она была арестована и помещена в одиночную камеру на Александерплац, а 4 августа неожиданно освобождена. Помог мандат, выданный ЦК РСДРП Коллонтай как участнице Международной женской социалистической конференции. Видимо, немецкие полицейские решили, что русская социалистка не может быть шпионкой русского царя.
В 1915 году А.М. Коллонтай вступила в партию большевиков. 19 марта 1917 года в "Правде" появилось извещение: "Вчера из-за границы прибыла А. М. Коллонтай, известная писательница и деятельница международного социал-демократического движения, вступившая в число сотрудников "Правды". 10 октября 1917 года она присутствовала на историческом заседании ЦК, где было принято решение о вооруженном восстании.
В январе 1918 года ВЦИК поручил Коллонтай возглавить делегацию для поездки в Стокгольм с целью "раскрыть глаза трудящимся массам на происходящее в Советской России".
В 1919-м ее назначили начальником политотдела дивизии, которой командовал Павел Дыбенко, раньше возглавлявший Центробалт. Позднее она вела политическую работу в Донбассе, в Киеве и в Крыму. В сентябре 1919 года возвратилась в Москву и возглавила коммунистическую работу среди женщин. Брюшной тиф и заражение крови после перенесенного острого нефрита надолго вывели ее из строя. Только в сентябре 1920 года Александра Михайловна возвратилась к работе в качестве заведующей женотделом ЦК партии. В это время она написала ряд статей и брошюр.
4 октября 1922 года приказом наркома иностранных дел Г. В. Чичерина она была назначена советником представительства РСФСР в Норвегии, 9 октября уехала в Осло, 9 августа 1924 года была повышена в должности и стала посланником СССР в Норвегии.
14 апреля 1926 года Коллонтай уехала из Норвегии, а 17 октября того же года ЦИК Союза ССР назначил ее полномочным представителем в Мексику. В Мексике Коллонтай выполняла не только роль полпреда, но одновременно была и торгпредом. За время пребывания Коллонтай в Мексике отношение населения этой страны к СССР значительно улучшилось. Пройдет много лет, и в 1946 году мексиканский посол в Москве Нарциссо вручит Александре Михайловне в знак признания ее заслуг орден Агила Ацтека с лентой.
После возвращения из Мексики Коллонтай с октября 1927 года вновь работала в Норвегии, а 24 июля 1930 года она получила агреман (согласие правительства на принятие в своей стране) в Швецию, где она прослужила до марта 1945 года сначала посланником, а потом послом Советского Союза.
Последние семь лет своей жизни Александра Михайловна находилась в Москве. Работала советником Министерства иностранных дел СССР. Скончалась от инфаркта 9 марта 1952 года.
Для пресс-атташе посольства СССР в Швеции Зои Ивановны Рыбкиной ориентиром в разных жизненных ситуациях стала А. М. Коллонтай. И это естественно. Ведь Александра Михайловна была многоопытным, мудрым и тонким дипломатом, и к тому же старше Воскресенской на 35 лет. Долгие годы их связывала взаимная симпатия, хотя читатель, конечно, помнит, что первые встречи в Швеции, как пишет Воскресенская, не способствовали взаимному расположению. Но в трудные для родины годы, во время совместной работы, их отношения не только нормализовались, но и переросли в дружеские.
Я уже упоминал, что Коллонтай была не только политическим и государственным деятелем, но и писательницей. Чтобы не быть голословным, отмечу, что кроме многочисленных статей политического содержания, написанных на русском и пяти иностранных языках (английском, шведском, норвежском, финском и датском), она является автором художественных произведений. Ее перу принадлежат повести "Женщина на переломе" (1923), "Любовь пчел трудовых" (1924), "Сестры – любовь трех поколений" (1927), "Большая любовь" (1927), роман "Василиса Малыгина" (1927). Кроме того, в 1930 году в Москве была поставлена пьеса Н. А. Крашенинникова "Вася" по роману А. М. Коллонтай "Василиса Малыгина".
Глава 8. Предатели
В личном архиве 3. И. Воскресенской есть заметки, озаглавленные "Предатели", – об известной уже читателю истории с четой Петровых. Эта тема постоянно волновала Зою Ивановну по двум причинам: во-первых, потому, что она не могла понять истоки предательства у людей, имевших пролетарское происхождение, во-вторых, ее очень ранило то, что другие, в том числе ее руководство в Центре, долгое время больше верили Петрову, чем ей, во всяком случае, сомневались в ее честности и правоте.
"М. Горький где-то писал, что если предателя сравнить с тифозной вошью, то последняя обиделась бы. Я часто думаю о том, как он, предатель, о котором поведу речь, бывший беспризорник, затем комсомолец, затем получивший партийный билет, присвоивший себе фамилию Пролетарский, и она, Дуся, его жена, дочь рабочего, комсомолка, принята в партию, стали на путь предательства. Что мы, работавшие рядом с ними, проглядели? Ведь родились они оба не предателями, а стали ими. Как? Когда?
Приехали они в Стокгольм в 1942 году, проделав от Москвы в Швецию почти кругосветное путешествие. В Атлантике их корабль был торпедирован, их спасли. Оба были командированы для работы в стокгольмской резидентуре под фамилией Петровы. Он – шифровальщик, кассир и пом. резидента по совколонии, она в качестве шифровальщицы.
…На собраниях Петров выступал с ура-победными речами, то громил "нытиков", то отчитывал кого-то за то, что тот вздумал справлять день рождения своего ребенка, где даже "отплясывали" и пели песни, когда идет кровопролитная война. Требовал немедленно откомандировать в Москву сотрудника военного атташе, узнав, что у него какие-то родственники остались на оккупированной территории и что немцы обязательно используют их для вербовки этого сотрудника. "Кин" старался втолковать Петрову его функции, пытался умерить его чрезмерное рвение и подозрительность, что создавало нервозную обстановку в колонии. Петров злорадствовал по поводу "Красной капеллы", пытался даже возражать против посылки в Центр телеграммы с просьбой отменить приказ о посылке "Директора" на связь с двойником. После отзыва "Кина" в Москву он обратил пристальное внимание на меня…
Однажды я получила из Москвы запрос по делу, которое вел "Кин". Меня удивило, что по этому вопросу запрашивали меня, а не "Кина", который находится в Москве (я не знала, что он в это время был на Кавказе). Петров из этого запроса сделал вывод, что "Кина" репрессировали, и все чаще стал намекать на то, что "Кина" пустили в "расход" за провал "Красной капеллы". Я поняла, что Петров прохвост. Он стал все чаще выпивать. Меня это встревожило: шифровальщик, имеет в своем распоряжении большие деньги резидентуры, может натворить беды. Хотела послать в Москву телеграмму, но Петров отказался дать мне шифры, очевидно поняв, что я могу послать шифровку о его поведении. Связаться с Москвой через посольского шифровальщика, а стало быть МИД, я считала себя не вправе. Диппочта тогда ходила чрезвычайно редко. Я ждала нового резидента. Приехал Рощин. Я рассказала ему о поведении Петрова, заявив, что я ему не верю. Стала сдавать дела…
…По приезде в Москву я доложила обо всем начальнику шифроуправления Шевелеву и своему начальнику Агаянцу. Шевелев сказал мне, что Петров все время на меня "капал". Агаянц решил, что у нас просто сложились нездоровые отношения с Петровым – Пролетарским. Как я узнала позже, Петров однажды напился пьяным и шведская полиция подобрала его в какой-то канаве и доставила в посольство. В карманах у Петрова были ключи от сейфов и печать. И все же он продолжал оставаться в резидентуре. Когда он вернулся в Москву, я не подала ему руки. Он был назначен начальником отделения Комитета информации по совколонии.
Прошло несколько лет. Петрова снова посылали куда-то за границу. В 1955 году я работала в Воркуте. Как-то раскрываю газету "Правда". Читаю сообщение ТАСС о разрыве дипломатических отношений с Австралией. Оказывается, сотрудник посольства (понимаю, что работник резидентуры) Петров, захватив казенные деньги, стал предателем, невозвращенцем, продался иностранной разведке, а его жена, которая якобы пожелала вернуться в Москву (чему я не верю, так как она была также корыстолюбива и полностью находилась под влиянием и властью Петрова), была отбита австралийской полицией, насильно вытащена из самолета. Правительство Австралии отказалось выдать Петрова, обворовавшего посольство. За этот недружелюбный акт советское правительство порвало дипломатические отношения с Австралией.
Читая это потрясшее меня сообщение, я вспомнила вдруг горящие алчностью и вожделением глаза обоих Петровых перед витриной универсального магазина в Стокгольме, украденные Петровым у меня деньги, страсть к накопительству, к приобретению дорогих вещей, вспомнила, как Петров после приемов в посольстве ходил и собирал недопитые бутылки вина и коньяка, его пристрастие к выпивке, его демагогические речи на партсобраниях, его "архибдительность", его кичливость своим пролетарским происхождением (вернее – люмпенпролетарским), голодным детством и прочее, прочее".
Мне пришлось быть рядом с Зоей Ивановной, когда создавалась ее книга о разведке, я был одним из тех, кто настойчиво советовал ей написать о такой удивительной жизни. Почти все эпизоды мне довелось, и не один раз, слышать задолго до создания рукописи. Тем не менее, читая и перечитывая это произведение, я нахожу моменты, которые вызывают у меня дополнительные воспоминания и размышления. Поделюсь некоторыми из них.
В главе "Мама" Зоя Ивановна пишет о встрече со своей матерью на Ярославском вокзале Москвы после возвращения из Швеции через Англию и Баренцево море.
"– Мамочка, ты больна, почему ты так безумно похудела?