Я много кем был. Поскольку работал с шести лет. Потом учился в Московском институте химического машиностроения. Через три года перевелся в Ульяновский сельскохозяйственный институт. После окончания год преподавал. Основы экономики. А до этого кем только не трудился - и электриком, и маляром-штукатуром, и плотником, и даже тренером... Я ж баскетболист! В команде мастеров одно время играл.
Бомбардирские качества даны мне с детства. А футбол я просто обожаю!.. Не думайте, что я на одном футболе зациклен. Я и "Ленком" люблю, и "Современник", и Театр Олега Табакова. А вообще для меня прежде всего важна моя семья.
Доброта- мое отличительное качество.
Мое главное достоинство, переходящее в недостаток, то, что я очень добрый человек. Как и моя жена.
Я БЕСЦЕННА!
Перед началом интервью она предупреждает, что способна сглазить недоброжелателей: "Для этого мне надо пронзительно посмотреть на переносицу". Многие интервьюеры признавались, что им становилось не по себе, когда они ловили ее пристальный взгляд.
И вот бывшее "лицо 1-го канала", уволенная в 1995 году из телекомпании "Останкино" ведущая программы "Время" Ирина Мишина повествует о себе. В 1998 году она работала на дециметровом телеканале РЕН- ТВ. Ответы записывала корреспондент журнала "Жизнь" Анна Соколовская.
Со второго курса журфака стажировалась во всех редакциях Гостелерадио. Мне сказали, что получается хорошо, и только этим стоит заниматься. И все так удачно пошло, что через год мне предложили делать свою передачу.
В 1986 году у меня был первый прямой эфир на радио. У всех - порог страха, а у меня этого порога нет. Я поняла, что чувствую себя в прямом эфире намного комфортнее, чем в записи. С того момента я работала только так.
Как-то раз меня вызвал к себе Сагалаев и предложил работать в передаче "120 минут"... Он среагировал на мой голос и на мой подбор информации. Видимо, голос был не слишком противный, информация не слишком глупой и занудной, а то, что я говорила, было достаточно интересным. Вот так мы и познакомились.
Я знакома с огромным количеством талантливых людей, которые не могут работать в информации просто потому, что они по-другому устроены. Они не могут мгновенно, молниеносно соображать, принимать решения, мгновенно ориентироваться в критических ситуациях. Информация - это сплошные экстремальные ситуации, только если человек создан для стресса. Это безумный ритм, непредвиденные ситуации, из которых всегда надо выходить с достоинством. Я "заряжена" на это. Но не всякий может это выдержать. Можно долго рассуждать о том, нормально это или не нормально. Некоторые говорят, что это люди с какими-то отклонениями. Может, и так.
Когда меня телевидения лишают, я начинаю болеть и пить таблетки. Болит голова, падает давление, происходят совсем непонятные явления.
Я, наверное, более творческий, более независимый человек, более свободный, чем предполагает программа "Время". Я не говорю, что это плохая программа.
Я просто поняла, что себя в ней исчерпала, что у меня больше способностей и возможностей. Поняла, и мне тут же стало чертовски скучно. Я без удовольствия выходила на работу, а когда работаешь в эфире без удовольствия - это очень видно.
У меня есть более мощное орудие, чем интриги. Это интеллект. Именно интеллект, а не хитрость. Хитрость преходяща, а интеллект устойчив.
У меня вся жизнь состоит из каких-то целей, которых я постоянно добиваюсь. Меня можно изгнать, меня можно даже убить, но победить меня невозможно, потому что у меня поразительное чувство цели и характер. Если у меня есть цель, меня невозможно удержать.
Я сама ушла из пресс-службы правительства, с очень престижного места, только потому, что мне стало неинтересно. Я стала задумываться над тем, что же я оставлю после себя? Только передачи-однодневки, которые умирают еще в эфире.
Это покажется сумасбродным, сумасшедшим, противоестественным, но я хочу создать национальную идеологию. Потому что люди не понимают, для чего они работают, ради чего живут.
Никто не удосужился сообщить, например, что в 1997 году уровень благосостояния нашего народа увеличился чуть ли не на 10 процентов. И уж совсем неприличным считают говорить о том, что сегодня мы живем в три раза лучше, чем в год смерти Черненко.
Почему я ушла из программы "Время"? Я спросила: достойна ли меня она? И ответила- нет! Никакого вскрытия вен после отлучения от эфира в 1995 году не было.
Я артистична, я актриса, и мне требовалась какая- то другая программа.
Вот, пожалуйста, мои руки - они очень красивые...
Телекомпания РЕН-ТВ любит меня...
Было бы странно предполагать, что человек с таким "Я", с такими амбициями на чем-то остановится. В свои 30 с небольшим я достигла того, чего некоторые достигают в шестьдесят. Если верить данным КОМКОН, то мои новости- самые рейтинговые, после сериалов, разумеется. Когда я чего-то добиваюсь и останавливаюсь, мне становится невыносимо скучно.
Вот в "Независимой газете" некто Запольский написал, что все журналисты сравнимы с проститутками, но они поделились на валютных и невалютных. А если я вообще не проститутка?
Я не продаюсь и не покупаюсь.
Я бесценна.
Я ЯРКО ВЫРАЖЕННЫЙ
Владимир Лукин, бывший посол России в США, один из учредителей думской фракции "Яблоко", о себе (из разных выступлений и интервью).
Я Борису Николаевичу сказал как-то раз: "Так кто был прав насчет Хасбулатова? Я или вы?" Тот неохотно выдавил: "Вы".
Если бы председателем Верховного Совета стал я, а не Хасбулатов, уверен, что не удалось бы довести ситуацию до октября 93-го года.
Я в политике не из-за каких-то личных целей.
Я в принципе один из наиболее государственных, так сказать, по природе, по образованию, по убеждению людей в "Яблоке"...
Я думаю, что я один из наиболее ярко выраженных государственников из демократов.
Я прекрасно сотрудничаю с МИДом, я прекрасно сотрудничаю со Службой внешней разведки. Со всеми службами, которые занимаются внешними делами, у меня очень хорошие, деловые отношения.
Я ведь, собственно, мидовские кадры прекрасно знаю, потому что я сам в МИДе работал дважды. Они меня признают как своего, я их признаю. Поэтому тут нет проблемы.
Я вообще счастливчик.
Как подобает самым высокоорганизованным биологическим созданиям, я всеяден.
Я очень люблю рыночное предпринимательство, но очень не люблю сам в этом участвовать, крайне не люблю - я боюсь денег.
У нас финансовый принцип - это китайский принцип: "Пусть расцветают сто цветов, кроме ядовитых".
Приезжает в Прагу, где я работал, Арбатов и говорит: "Пошли ко мне работать в ЦК". Но я совсем молодой, мне 29 лет, и он говорит: "Я тебя консультантом не устрою, потому что ты очень молодой, но ты будешь работать консультантом, а получать зарплату референта, потом мы как-нибудь подравняем". Я говорю: "Георгий Аркадьевич, давайте подождем немножко".- "Почему?"- "Да вот,- говорю,- тут события очень интересные, уезжать неохота".
Кстати, чаще Арбатова меня брал на работу только Примаков. У него всегда была такая традиция: как только его назначали на какой-то новый пост, он звонил мне и приглашал на работу.
Я иногда давал денежки и довольно часто у себя и в других местах прятал "Хронику текущих событий".
Я не хотел бы, чтобы из меня делали героя-подпольщика, потому что в таком положении я был не один.
Меня вызывали и по делу Якира, и по Илье Габаю неоднократно, и, конечно, постоянно соблазняли в стукачи. Ну я тут же приходил к Илье и ему рассказывал об этих беседах. А что касается Петра Якира, когда его арестовали, меня вызвали, вопросы задавали: "Вы деньги давали Петру?". Я говорю: "Давал. Наши матери - подруги. И когда Петр приходил ко мне и говорил, что он нуждается в деньгах, я не мог ему не дать. А на что он их тратил, я не знаю".
Я воспитывался в этих кругах, я знаю этих настоящих коммунистов, этих людей, крайне нетерпимых, часто вздорных, амбициозных, иногда чудовищно, гротескно, по-цирковому амбициозных, которые могли спорить из-за того, кто из них на месяц раньше вступил в партию. Например, мой отец всегда подчеркивал, что он член партии с марта 1919 года, а не с какого-нибудь там июня или августа, когда уже Деникина разбили.
Это неправда, я не могу сказать, что не люблю Америку. Как сказал один европеец: "Я не знаю, куда придет Америка, но я знаю, что она придет туда первой".
Я ИМЕЮ ВСЕ, ЧТО ХОЧУ
Автопортрет Владимира Шумейко, составленный по мотивам его интервью журналисту "Московского комсомольца" Александру Будбергу, выступлений на пресс-конференциях, брифингах, деловых встречах и совещаниях.
Я не выпал из обоймы - обойма поменялась.
Моя судьба была такая- от слесаря до генерального директора. Я постоянно в коллективе, постоянно на людях. Мало того что на людях, и с людьми. На рыбалку- так на рыбалку, куда поехали- поехали. Но в то же время я привык работать с утра до ночи.
Та карьера, что у меня была, - другим снилась. Приехал в 90-м году в Москву неизвестным генеральным директором. И сразу вверх.
Я на всех должностях побывал, ну почти на всех. И в законодательной власти, и в исполнительной - зампредом Верховного Совета, председателем Совета Федерации, первым вице-премьером...
Поэтому когда мне предлагают должности ниже определенного уровня, то мне просто неинтересно. Зачем мне все это? Были эти предложения, но я всегда отказывался. С какой целью мне там надрываться с утра до вечера, если скучно?
Как личность, я и так имею все, что хочу.
Движение, которое я сейчас возглавляю, называют карликовым. На самом деле оно укрепляется, существует в 72 регионах. Есть люди, которые получают зарплату. Как только надо будет проводить следующие выборы, мы его мгновенно развернем.
Наше движение - как кадрированная дивизия.
Сказать, что я выпал из обоймы, - сложно, скорее, я в резерве.
Президент обо мне помнит, я прекрасно знаю, что помнит. Я знаю, что он держит меня на прицеле.
Работал я в правительстве Гайдара. Декабрьскому съезду 92-го года стало ясно, что это правительство не сберечь. Нужен был человек, устраивающий всех, способный погасить страсти, но в то же время сохранить реформы. Президент все это отлично понимал. Оставалось 40 минут до вечернего заседания. Обстановка напряженнейшая, драматическая. Сейчас это уже подзабыли... Вызывает меня Борис Николаевич: "Сейчас предложу пять кандидатур - Гайдара, Черномырдина, Каданникова, Скокова и вас". Я говорю: "Я с вами согласен, но мою кандидатуру вставлять не надо. Вы же прекрасно знаете, что съезд меня ненавидит". - "Именно для этого я вас и вставлю. Пусть все отрицательные эмоции выложатся на вас. А из оставшихся- мне все равно, какой будет расклад,- я назначу
Черномырдина. Идите и скажите ему об этом. Объясните, что он через полчаса станет премьером, - пусть соберется с мыслями, чтобы правильно себя вел и нашел что сказать". Я пошел к Виктору Степановичу. А Борис Николаевич позвал Гайдара, попросил свою кандидатуру снять, чтобы еще лучше расклад был. Гайдар пообещал, но не снял. В последний момент, уже в зале, подошли его друзья-демократы и объяснили, что делать так нельзя и невыгодно для него. То, что он не снял свою кандидатуру, несколько расстроило замысел президента. Но итог остался прежним - Виктор Степанович стал премьер-министром.
Прошла неделя, и президент поручил мне формировать правительство Черномырдина. "Вы, - говорит, - работайте один. Никому не показывайте, пока я не посмотрю". Президент он и есть президент - при живом премьере поручать формирование правительства первому вице... Видите, он сразу нас разделил. Дальше с Виктором Степановичем мы уже не работали, как раньше. И думаю, что уже никогда не будем.
Я формировал это правительство. Вручную писал фамилии министров и клеил на листе ватмана. У меня есть фотография, как его расстилаю перед Ельциным. Тогда я, кстати, и предложил ввести в правительство Сосковца... Виктор Степанович со мной не согласился и доказал, что Сосковец в правительстве не нужен, так как он работал всю жизнь в Казахстане и мало знает Россию. Сосковец появился уже без меня в силу того, что здоровый мужик, спортсмен, может, поближе стал к президенту. Не как вице-премьер, а как человек. Здесь уже другие отношения наступают.
Когда команда только собиралась, были люди, которые старались президенту все время позвонить - и в пятницу, и в субботу, и в воскресенье. О себе напомнить, показать, что работают. Как-то Борис Николаевич всех собрал и сказал: "Берите пример с Шумейко. Он меня вообще не трогает. Я-то вас всех вижу. И прекрасно знаю, кто из вас что делает, как работает. И не надо мне ничего показывать". И он действительно видит, что кто делает, как делает и зачем. И всех в памяти держит. Я мало таких людей видел.
Сильно удивил Коржаков. Выходит, я его недостаточно знал. Но когда встречаешься в основном на игровой площадке или за столом, может, что-то и ускользает. Я не предполагал, что он такое может написать. Я так и не стал читать. Жена про меня куски зачитывала, я ей показывал, где он неправду говорит. Вот этот знаменитый "генерал Дима" поработал у меня в секретариате за штатом три месяца. А уж столько всего понарассказано...
Там есть такой эпизод. Коржаков пишет, мол, пришли к нему Шумейко и Баранников просить за Якубовского и якобы выпили при этом четыре бутылки коньяку. А потом Коржаков-де пошел к президенту, рассказал, какой опасный этот Якубовский, и вроде как государство спас. Но ведь все было совсем не так. Уж память у меня... почти феноменальная.
Я был у президента, вышел из его кабинета. Встречаю в коридоре Баранникова. Баранников мне говорит: "Володя, ты знаешь, Мише-то Барсукову очередное воинское звание присвоили. Пока мы здесь в Кремле, пойдем обмоем вместе с ним". - "Нет вопросов. А где он может быть?" - "Пошли, он скорее всего у Коржакова". Приходим к Коржакову. Он там, и мы вчетвером обмыли эту звездочку. Выпили одну-единственную бутылку коньяку и расписались на этикетке в память об этом. Можете спросить у Барсукова, если у него эта бутылка сохранилась. Когда мы уже уходили, Коржаков завел разговор с Баранниковым - как бы ради интереса, типа одна спецслужба у другой спрашивает: "Слушай, что там с Якубовским?" Баранников отвечает: не трожь, это мой человек, сам с ним разберусь. И все. И метили этого Якубовского всего на должность руководителя отдела административных органов аппарата правительства...
Президент мне звонит и говорит: "Все, я подписал указ, вы с 7 июля - первый вице-премьер". Я в один день перехожу в правительство. А как только занял кабинет, ты уже вице-премьер. Никому неинтересно, есть у тебя секретариат или нет. Срочно надо было добрать шестнадцать человек - в один день. Насчет Якубовского звонили Кобец, Баранников, еще пара депутатов: слушай, отличный парень, посмотри на него.
Ну приезжает Якубовский. Я сразу насторожился. Когда человек приходит в высокий кабинет и допускает матерные слова и с места в карьер рассказывает, как он звонил председателю Верховного Совета СССР, ездил к министру обороны Язову, как в Германии имущество спасал, фотографии сразу показывает: вот я, а вот президент, - становится ясно, что это за деятель. Так потом и вышло. Я просто вынужден был собирать этот секретариат. Это сейчас хорошо - Немцов пришел, ему позволили из Нижнего Новгорода человек шесть взять. У меня-то таких возможностей не было.
Я двадцать восемь дней в прокуратуру ходил из-за того, что разрешил оставить два корабля в Литве. Возглавлял комиссию по выводу наших войск из Балтики. Так меня вызывали к следователю по особо тяжким, пытали, почему продал не через спецорганы. Да если продавать через спецорганы, то их надо было на стапеля ставить, обдирать, красить... Кто с этим бы возился? Теперь говорят: вот, мол, Шумейко молодец, правильно все решил. Знали бы они, сколько я в прокуратуре потом объяснялся.
Выделил я Тяжлову деньги. Но они потратили на покупку детского питания 1 миллион с чем-то, а остальное пустили на то, чтобы построить самим завод по производству детского питания. Вызывает меня следователь и говорит: "Куда они деньги дели?" Я говорю: "А я откуда знаю?" Завелся, конечно, звоню Тяжлову: "Иди сюда, рассказывай". Он говорит: "Так и так, решили не тратить деньги на питание, а самим его производить. Железо уже завезли". Правильно они поступили, по-хозяйски. Хотя, может, чего-то и нарушили. Но с другой стороны, для того мы и сделали федеративное государство, чтобы не указывать губернатору, где сортиры строить...
Следователь мне: "Ну и нервы у вас. Можно сказать, под расстрелом, а не волнуетесь".
Меня с Рыбкиным как руководителей палат парламента ввели в Совет безопасности за одно заседание до того, как было принято решение вводить войска в Чечню. Пришел я, меня сразу окружил силовой народ, да и не силовой. Говорят: "Наконец-то пришел, ты-то и обеспечишь принятие чрезвычайного положения". А я отвечаю: "С какой радости?" А это уже было после того, как танкистов по контракту туда отправили, перебили их там. Начался Совет. Человек встает и говорит: "Вот мы договорились с лидером оппозиции Автурхановым, он вам письмо пришлет, Борис Николаевич, а вы объявите чрезвычайное положение".
Тут я встал: "Борис Николаевич, не имеет права президент 150-миллионного государства объявлять ЧП в одном из регионов по какому-то письму. Я как председатель Совета Федерации сделаю все, чтобы оно не было принято". Сразу гробовая тишина. Ельцин подумал и сказал: "Прав Шумейко. Абсолютно прав. Идите и ищите другое решение".