Старшая, Мария Луиза Александрина, вышла замуж за Карла, третьего из сыновей короля Пруссии Фридриха-Вильгельма III. А младшая, Мария Луиза Августа Катарина, – за второго, Вильгельма. Так получилось потому, что во время сватовства к старшей из веймарских принцесс свободен от обязательств был только Карл. Тогда как Вильгельм был обручен с Элизой Радзивилл, страстно в нее влюблен и мечтал на ней жениться. Но планы изменились, когда выяснилось, что старший из сыновей Фридриха-Вильгельма III, тоже Фридрих-Вильгельм, женатый уже несколько лет, бесплоден. К тому же у него проявились первые признаки душевной болезни. Сделалось ясно, что передавать корону ему нельзя, а значит – наследником становится второй из сыновей, Вильгельм. Помолвку с Элизой Радзивилл ему пришлось разорвать: его отец не желал видеть на троне Пруссии королеву-католичку. Вскоре после расторжения помолвки Элиза умерла, а принц Вильгельм остался с разбитым сердцем. Говорили, будто теперь ему все равно, на ком жениться. А хорошенькая юная принцесса Мария Луиза Августа Катарина Веймарская гостила у своей старшей сестры, жены принца Карла. И приглянулась его родителям. Принц Вильгельм же не имел ничего против Августы Веймарской – равно как и против любой другой принцессы, на которой его пожелали бы женить родители. Так и получилось, что старшая из дочерей Марии Павловны на всю жизнь осталась всего лишь принцессой Прусской, младшая же волею судьбы одела на себя корону Пруссии, а потом стала императрицей объединенной Германии.
Девочки были прекрасно пристроены. Теперь нужно было женить обожаемого сына. Мария Павловна не видела для него достойных невест… за исключением, пожалуй, своих родных племянниц, русских великих княжон, дочерей своего младшего брата императора Николая! Правда, русская православная церковь запрещала брак между столь близкими родственниками, но Мария Павловна, внешне сохраняя верность православию, прониклась идеями протестантизма и считала теперь, что этот запрет – не более чем глупый предрассудок.
Старшая из дочерей Николая I, Мария, уже была замужем, причем – по мнению Марии Павловны – весьма неудачно: за герцогом Лейхтенбергским, выдающимся человеком, очень нравившимся отцу-императору, но недостаточно родовитым и не имевшим собственных владений. Впрочем, своенравная и умная Мария никогда не нравилась Марии Павловне. Она предпочитала младших: послушную вдумчивую Ольгу и нежную мечтательную Александру, которую в семье называли Адини. Но у Адини было слабовато здоровье, поэтому Мария Павловна решила-таки свататься к Ольге.
В своей книге "Сон юности" Ольга Николаевна, королева Вюртембергская, вспоминала: "В июне 1841 года к нам приехала тетя Мария Веймарская. Она прибыла в обществе своего мужа и сына. Тринадцать лет прошло с тех пор, как она была в России, и увидеть эту страну снова ей было приятно… К обеду тетя почти постоянно приезжала к нам, в громадной шляпе, которые были в моде в 1814–1815 годах. По вечерам мы сидели до десяти часов без света, в сиянии прекрасных светлых ночей Севера. Мы, молодежь, сидели одни за столом у окна, шутили и поддразнивали друг друга. Хотя тетя и не слышала наших голосов (она была глуховата), тем не менее она не спускала с нас глаз. Она мечтала заполучить одну из нас, Адини или меня, в жены своему сыну и старалась отгадать, которая из нас подошла бы ему лучше. Она обратилась с этим к Папа. Его отказ ничуть не смутил ее…"
Мария Павловна не унималась и напрямую побеседовала с племянницей.
"Начала она торжественно:
– Существуют предрассудки, которые необходимо побороть. Я говорила с Николаем, но без успеха. Теперь я сама хочу поговорить с тобой и сказать, что прошу твоей руки для моего сына. Ты согласна?
– Но, тетя, ведь он мой кузен!
– Это предрассудки!
– Но Папа уже ответил тебе то же самое, что и я!
– Это отсталые взгляды!
– Но наша церковь запрещает это, и я чувствую себя обязанной послушанием ей…
Наш разговор длился целый час. Я сопротивлялась, защищалась в корректной форме, в душе же была несколько обижена, что она могла подумать, будто я ослушаюсь церкви, которая была также и ее церковью…
На следующий день последовало то же самое и с Адини.
Тетя Мария так близко приняла это к сердцу, что захворала и даже слегла. Кузен же Веймарский сделал вид, что ему ничего не известно, и оставался веселым и непринужденным, вероятно, понимая, что ему более к лицу роль товарища, чем вздыхающего поклонника…"
В конце концов, Мария Павловна все-таки женила сына на своей родной племяннице! Только не на русской великой княжне, а на принцессе Софии-Вильгельмине Оранской – дочери Анны Павловны, королевы Нидерландов. Кстати, брак оказался весьма удачным. И стал поводом для сестер вновь тесно общаться: Анна теперь часто приезжала в Веймар навестить дочь и сестру.
* * *
26 июня 1853 года, в возрасте семидесяти лет, после сорока девяти лет супружеской жизни, скончался муж Марии Павловны: великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенах Карл-Фридрих. Вдовствующая герцогиня мужественно продолжала прежний курс, занимаясь благотворительной и просветительской деятельностью.
"Великая княгиня Мария Павловна живет в Бельведере. Ее отличают одухотворенность, достоинство, утонченность и особая прямота. Теперь, овдовев, она не берет денег из казны, а довольствуется тем, что получает из России, – примерно 130 000 талеров в год; излишки она отдает дочерям и в особенности беднякам, раздает и помогает повсюду", – писал К. А. Варнгаген фон Энзе.
Появление Марии Павловны в Веймаре было отмечено стихами Шиллера. Когда пятьдесят лет спустя, в 1854 году, в том же, только заново отстроенном ею после пожара, театре торжественно отмечался полувековой юбилей этого события, в городе, да и во всей Германии, не было поэта такого ранга. Поэтому снова переиздали "Пролог" Шиллера, эпилог к которому дописал А. Шолль:
Тебя благословляет жизнь, что вокруг тебя шумит
Там лес и шахта пользу создают,
Где острый смысл исследует пытливо,
Где учит мудрость и кипит отвага,
Там помнят с благодарностью тебя
Как ангела-хранителя страны,
Опору слабым, образец достойным
И материнских чаяний оплот.
Хотели устроить иллюминацию, но Мария Павловна запретила этот расход, приказав пожертвовать эти средства в фонд призрения пожилых людей.
Свой последний дар Веймару она сделала, пригласив великого композитора Ференца Листа на должность придворного капельмейстера. Окруженный всяческой заботой, чувствуя постоянную поддержку Марии Павловны, Лист пережил в Веймаре свой лучший творческий период. Он надеялся организовать в Веймаре музыкальную академию. Но при жизни Марии Павловны сделать это не успел. А сын ее, принц Карл-Александр, предпочитал изобразительные искусства музыке и организовал Академию художеств.
* * *
В начале марта 1855 года в Веймар пришло известие о смерти младшего брата Марии Павловны – императора Николая I. Мария Павловна снова – в последний раз! – посетила Россию, прибыв на коронацию племянника, императора Александра II.
В 1857 году Мария в последний раз повидалась с Анной. Из десяти детей императора Павла I в живых остались только они. Семьдесят один год Марии, шестьдесят два – Анне. Для них пришло уже время задуматься о том, что ждет их за гранью бытия. Прощаясь, эти две русские великие княжны, две европейские правительницы, были уверены, что прощаются навеки. Огромным утешением для сестер стало то, что дети их соединены священным союзом брака и уже подарили им внучек, Марию и Анну, названных в их честь.
Но рок навис над этой семьей. Весной 1859 года ее постигло очередное несчастье: маленькая принцесса Анна скончалась от мучительной мозговой горячки. Здоровье Марии Павловны после этого серьезно пошатнулось. Видимо, смерть малышки стала той последней каплей, которая переполнила чашу жизненных горестей великой княгини.
6 июня 1859 года Мария Павловна, и без того недомогавшая, еще и простудилась. Она не придала болезни особого значения и даже запретила выпускать традиционные бюллетени о своем здоровье, чтобы не волновать зря своих любимых веймарцев. Своему духовнику она написала, будто чувствует себя неплохо. Но простуда стремительно перешла в воспаление легких…
Кончина Марии Павловны, случившаяся вечером 11 июня, стала для страны настоящим потрясением, тем более что явилась еще и полной неожиданностью! Этой вести вначале не хотел верить никто, даже сын покойной, великий герцог Карл-Александр, совсем недавно попрощавшийся с захворавшей, но бодрой и уверенной в себе матерью и спокойно оставивший ее, чтобы вернуться в замок Эттерсбург, где он жил с семьей. В дороге герцога нагнал верховой с известием о ее смерти. Герцог спешно вернулся, надеясь, что это какая-то нелепая ошибка. Но Марию Павловну уже готовили к бальзамированию. Карлу-Александру пришлось распорядиться относительно похорон: "По высочайшему повелению светлейшие останки Ее Императорского Высочества сиятельнейшей почившей Великой герцогини и Великой княгини будут выставлены (по настоятельному распоряжению усопшей – в закрытом гробу) в греческой церкви, расположенной в веймарском парке, в воскресенье 26 сего месяца с четырех часов дня до полуночи. Торжественное погребение состоится в понедельник 27 сего месяца в 8 утра".
Марфа Сабинина вспоминала: "23 июня в половине пятого я выехала в придворном экипаже из Эттерсбурга, где давала урок принцессе Марии (старшей внучке). По дороге меня перегнала великогерцогская чета, ехавшая по направлению к городу. Это меня очень удивило, так как час их обеда был в пять часов, и это было накануне дня рождения Великого герцога. Но едва я доехала до дома, как к моему отцу из Бельведера прискакал офицер с грустной вестью, что Великая княгиня Мария Павловна неожиданно скончалась от приступа в 5 часов 15 минут пополудни… Хотя отец был еще очень слаб, мы с ним тотчас же поехали в Бельведер, где скончалась Великая княгиня. Войдя в опочивальню, мы нашли ее лежащей на постели с выражением удивительного спокойствия. Стали искать образ, чтобы вложить ей в руки, но его нигде не оказалось: она не дозволяла вешать их у себя, не желая давать повод неуместным толкам в протестантской земле".
Возможно, истинной причиной отсутствия иконы в комнате Марии Павловны было то, что к концу жизни она прониклась духом протестантизма и разлюбила религиозные изображения. Разумеется, озвучить это она не могла, так же как не могла и нарушить обещание хранить верность православию.
На следующий день в Веймар приехала младшая дочь покойной, принцесса Августа Прусская, с мужем Вильгельмом и дочерью. Старшая дочь, принцесса Мария Прусская, была на сносях и не могла путешествовать. Ночью приехала из России племянница, великая княгиня Мария Николаевна, с дочерью Марией Максимилиановной Лейхтенбергской.
Закрытый гроб стоял в домовой церкви Сабининых, там веймарцы могли попрощаться со своей герцогиней.
Похоронили ее в великогерцогской усыпальнице на протестантском кладбище. Но, исполняя последнюю волю Марии Павловны, начали строительство православного храма над ее могилой. В 1862 году храм во имя святой равноапостольной Марии Магдалины был освящен.
В своем завещании Мария Павловна написала: "Я благословляю полюбившуюся страну, в которой прожила. Я также благословляю мою русскую родину, которая мне так дорога, и особенно мою тамошнюю семью. Я благодарю Бога за то, что здесь и там Он направил все к лучшему, способствовал расцвету добра и взял под свое могущественное покровительство как мою здешнюю, так и мою русскую семью".
Память о цесаревне и великой герцогине Марии Павловне сохраняется в Веймаре до сих пор. В 2004 году в Веймаре прошла выставка "Их императорское высочество Мария Павловна – царская дочь при веймарском дворе", приуроченная к 200-летию бракосочетания Марии Павловны и ее приезда в Тюрингию; были организованы многочисленные концерты, доклады, презентации фильмов.
Великая княжна Екатерина Павловна, принцесса Голштейн-Ольденбургская, королева Вюртембергская
Екатерину считали самой умной из дочерей императора Павла. О ней говорили, будто она совместила в себе выдающийся ум Екатерины Великой и невыносимый характер Петра Великого. Ей прочили трон, даже хотели видеть ее правительницей России – под именем Екатерины III! Однако же для того, чтобы возвести на трон Екатерину, надо было свергнуть ее брата, императора Александра. А брата великая княжна любила – даже более страстно, чем положено любить братьев… Поэтому она отказалась от власти и предпочла любовь. Пылких чувств и амурных приключений в жизни этой великой княжны вообще было больше, чем у всех ее сестер вместе взятых. Словно она одна вобрала в себя всю страстность, которую природа должна была поделить между пятью сестрами.
Рождение великой княжны Екатерины Павловны едва не стоило жизни великой княгине Марии Федоровне. Благополучным разрешением мать была обязана своей свекрови. Врачи боялись навредить младенцу, который вполне мог оказаться столь долгожданным мальчиком, но императрица Екатерина решила, что жизнь ее благоразумной и плодовитой невестки все же ценнее жизни младенца, который может быть и очередной девочкой или вовсе родиться нежизнеспособным… Она приказала применить решительные меры – как она упоминала в другом письме, "молотить и мять живот роженицы": то есть ребенка попросту "выдавили", что было, конечно, рискованно, однако мать и младенец были спасены.
11 мая 1788 года Екатерина II писала своему любовнику Потемкину: "Любезный друг, князь Григорий Александрович. Вчерашний день великая княгиня родила дочь, которой дано мое имя, следовательно, она – Екатерина; мать и дочь теперь здоровы, а вчерась материна жизнь была два часа с половиною на весьма тонкой нитке… Я матери спасла живот, ибо жизнь ее была в немалой опасности, от единого ласкательства и трусости врачей, и, видя сие, ко времени и кстати, удалось дать добрый совет, чем дело благополучно кончилось, и теперь она здорова".
Радостью от спасения невестки и внучки поделилась императрица и с постоянным своим корреспондентом бароном Мельхиором Гриммом: "Великая княгиня родила, слава Богу, четвертую дочь, что приводит ее в отчаяние. В утешение матери я дала новорожденной свое имя…"
Крещение великой княжны Екатерины Павловны произошло 21 мая в Царском Селе. В церковь малышку внесла статс-дама Екатерина Романовна Дашкова, в то время возглавлявшая Академию наук, а императрица даровала внучке орден Святой Екатерины. Сентиментальные особы вспоминали об этом, когда Екатерина Павловна подросла: дескать, знаком судьбы было то, что назвали девочку в честь ее великой бабки, в церковь ее несла одна из величайших женщин России и орденом ее наградили еще при рождении… Будто бы политическому уму и воле Екатерины суждено было вернуться в новом облике – ее красавицы-внучки.
Очаровательной внешностью великая княжна Екатерина отличалась с самого младенчества. Когда она подросла, ее называли "истинной красой царского дома и России". Тем более что старшие сестры, Александра и Елена, которые могли бы соперничать с ней красотой, к тому моменту уже скончались. А из оставшихся трех великих княжон Екатерина, бесспорна, была красивейшей.
В сентябре 1790 года императрица пишет о ней барону Гримму: "О ней еще нечего сказать, она слишком мала и далеко не то, что были братья и сестры в ее лета. Она толста, бела, глазки у нее хорошенькие, и сидит она целый день в углу со своими куклами и игрушками, болтает без умолку, но не говорит ничего, что было бы достойно внимания".
Год спустя ее мать, Мария Федоровна, в письме к своим родителям рассказывает о дочери: "Это маленькая красивая куколка, душка, очень смешная, как самая младшая, она избалованное дитя мамаши. Признаюсь, что я часто играю с ней, она так чувствительна к ласке…" Екатерина так и осталась любимейшей из дочерей Марии Федоровны. Они всю жизнь были очень близки.
Дмитрий Левицкий. Портрет великой княжны Екатерины Павловны
Великая княжна подросла и была передана, как и все ее сестры, под строгий надзор баронессы Ливен. Училась Екатерина лучше всех в своей семье. Она с легкостью говорила и писала не только на французском и немецком, но и на русском, что было редкостью для аристократок тех времен. Великая княжна изучала математику, историю, географию, политическую экономию и во всем преуспела. Равно как и в светских науках: великая княжна Екатерина Павловна была ловкой и отважной наездницей, грациозной танцовщицей, она играла на клавикордах, рисовала и даже увлекалась гравировкой, как и ее мать.
Чем старше Екатерина Павловна становилась, тем очевиднее были для окружающих ее достоинства. Один из современников писал: "…в ней нет нисколько женской пустоты, религиозной сентиментальности. Она обладает особенной силой мышления, во взоре светятся чистые мысли, высшие интересы".
И красотой великой княжны тоже все восхищались в один голос.
"Если бы я был художником, я послал бы вам только ее глаз, вы увидели бы, сколько ума и доброты вложила в него природа", – писал граф Жозеф де Местр, сардинский посланник в России.
"Она была настоящая красавица с темно-каштановыми волосами и необыкновенно приятными, добрыми глазами. Когда она входила, сразу становилось светлее и радостнее", – вспоминала Анна Петровна Керн, возлюбленная и муза Пушкина.
"Великая княжна Екатерина Павловна – красавица необыкновенная; такого ангельского лица и вместе с тем умного лица я не встречал в моей жизни; оно мерещится мне до сих пор, так что я хотя и плохо владею карандашом, но могу очертить его довольно охотно", – говорил известный театрал и мемуарист С. П. Жигарев.
Ее отец, император Павел I, тоже оказался одним из тех, кто высоко оценил духовные и интеллектуальные достоинства великой княжны Екатерины. Он едва не одарил свою четвертую дочь короной…