– А где сейчас нормальная обстановка, скажите мне. Нет, я не спорю, может быть, где-то существуют коллективы, в которых нормальные отношения. Но я – лично я – таких не встречал.
– И все-таки, вы, сотрудник милиции, и вдруг – с пистолетом грабить ларек. Ведь по службе наверняка приходилось выезжать против таких же налетчиков?
– Да, бывали такие случаи. В составе группы немедленного реагирования выезжал, задерживал.
– Представим ситуацию: те двое кавказцев, которых вы грабили, успели бы нажать кнопку тревожной сигнализации в киоске (если бы кнопка была). И к месту вызова приехали бы ваши коллеги-милиционеры, они бы вас задерживали…
– Если бы даже приехали мои парни, с кем я работал, и встал бы вопрос, стрелять в них или не стрелять, я бы стрелял.
– Зачем?
– Чтобы самому спастись.
– Значит, у вас такие отношения были на службе?
– Отношений никаких не было на службе. Отработали смену – и разбежались, каждый по своим углам.
– Жуткие вещи говорите: на воле, как в зоне. Если в зоне – в спину нож, то на воле в лицо бы стреляли. Своим же коллегам.
– Это коллега – он не близкий человек. А в зоне даже близкий, с кем ты долгое время, допустим, вместе ешь, кусок хлеба ломаешь, он в любой момент может тебя предать. На свободе плохо, в зоне еще хуже. В этом вся разница. На свободе, да, плохо, но там еще остается что-то святое: родители, жена, дети. Ну если бы меня приехал брать, допустим, отец, да разве бы я стрелял в него? Никогда! Или в отца моей жены? Тоже нет.
– На свободе, как я понял из рассказа, вы не бедствовали.
– Ну как не бедствовал?
– Не бомжевали.
– Нет, конечно.
– На преступление-то все-таки что толкнуло? В самом деле, хотели дотянуться до жены? Она пилила вас? Иди работай, больше зарабатывай.
– Да не пилила она. Я сам себя пилил! Она была из обеспеченной семьи, я жил в ее квартире. Какой-то дискомфорт чувствовал. Ну и плюс ко всему нехватка адреналина, я уже об этом говорил.
– Так надо было искать какую-нибудь экстремальную профессию. Пойти в каскадеры, что ли.
– Перспектив нет в провинции.
– А сейчас у вас какая перспектива? Давайте проведем параллель: те, кто терпел, как вы говорили, те, кого все устраивало, они на свободе, а вы – в колонии. О чем-нибудь жалеете?
– Отец в свое время мне предлагал – а я еще в милиции работал – он мне предлагал пойти напарником к нему на машину. Он работает на промысле: у него специализированная машина – выездная буровая установка. Там и зарплата хорошая, семью тянет. Что надо еще? Нормальная мужская работа… И я уже сто раз пожалел, что не пошел к отцу напарником. И семью бы тянул. А для адреналина можно и на охоту съездить.
– Дался вам этот адреналин. Мне кажется, тюрьма столько адреналина дает…
– Нет, не дает.
– Как не дает? Разве это не экстремальная ситуация, когда даже ближайший друг может предать и продать? В зоне вы не живете, а выживаете.
– Скорее всего, так.
– Ну вот вам и острота ощущений, вы стремились к ней.
– Нет, это не мое, это… не знаю, меня бесит все это. Охота подойти и просто чисто по-мужски дать в морду, а нельзя. Себе хуже сделаю. Потому что тогда я поеду в ШИЗО [6] и мне не будет условно-досрочного освобождения. И вот поэтому драки в колонии бывают очень редко. Приходится себя сдерживать. Я сам раза три-четыре был в таком состоянии, когда прямо волна в голову шибает – так все кипит во мне, а приходится сдерживаться. Потому что я хочу освободиться.
– Получается, что, попав в зону, человек начинает себя контролировать? Лишнего слова не скажет, в действиях себя ограничивает? Хотя на воле он мог делать все, что хотел, жил без тормозов.
– …Как я и делал.
– Проблема-то в чем: сдерживать себя нужно, прежде всего, на воле. Контролировать свои поступки, а в первую очередь, наверное, свои мысли. Не доходить до совершения преступления.
– Каждый совершает преступление в силу своих каких-то мотивов. Кому-то нужно на дозу. Кто-то в самом деле голодает. Потому что я сидел со многими людьми. И были такие, кого жена толкала на преступление: "Иди, детям жрать нечего". Он – человек "золотые руки", у него куча специальностей. Но вот нет для него работы на тот момент, в своем городе он оказывается невостребованным. Он идет, гаражи вскрывает, лезет в погреба, чтобы детям что-то принести поесть. Кто-то приехал из "горячей точки", реабилитацию еще не прошел… После войны он привык все решать силой.
Автомата у него нет, он кулаками убивает. Масса примеров. Кого-то подставляют. Вот касательно органов внутренних дел. Подставляют свои же коллеги. Приходит человек молодой в отдел, пообжился, пообтерся. Видит, что вокруг творится. И его, допустим, это не устраивает. Он прямо об этом и говорит. А его потом подставляют и сажают. За сто долларов восемь лет дают… Правоохранительные органы, мягко говоря, сильно испорчены. По крайней мере, так было на тот момент, когда я сам работал в этой системе. Зарплата маленькая, да и ее постоянно задерживали. Пошел в отпуск – что-то выдадут. Такое же отношение было и к боевой подготовке. Я хоть и в группе немедленного реагирования работал, но каких-то специальных тренировок у нас не было. А нас, по идее, должны были готовить – специально обучать. Я бы на этих тренировках получал свою долю адреналина – спускал жар. Ничего подобного не было! Те же стрельбы устраивали один раз в пятилетку! Перед приездом какой-нибудь комиссии. Все делали для галочки. Набрали в милицию людей, у которых когда-то были спортивные результаты. А есть ли они сейчас? Нет? Ну и ладно, и так освоят работу. И ничего, что у такого работника уже пузо выросло: пузо – черт с ним, а опыта наберется… Сейчас меня вызывают свидетелем по одному уголовному делу. Пришла в колонию бумага, меня готовят на этап. Как было дело? Выбивали у человека явку с повинной. Чтобы подтвердить эту явку… ну мало же для суда явки человека, потому что он скажет: "Меня били".
– Где били, в милиции?
– Он в зоне сидел. В зону приезжали к нему оперативники, в зоне его били, из него явку выбивали. Чтобы закрепить эту явку, ему сказали: "Говори, что вот этот и вот такой-то были в курсе всего". Чтобы, значит, и нас подтянуть… Потом меня вызвали, посадили, показали свои бумаги, говорят: "Подтверждай". А это протокол допроса. Того человека, которого допрашивали до меня. Он расписался, что, дескать, я тоже был в курсе его дел. Мне предлагают это подтвердить, я говорю: "Не согласен, я тут совсем ни при чем. Делайте мне очную ставку с ним, там все выяснится".
– В какой зоне это происходило?
– Там у нас, в Омске.
– Вы сидели в Омске в зоне?
– Нет, не сидел. Просто другой человек, из моей компании, на свободе, он сел за дело трехгодичной давности. Я тогда был еще на свободе, а он сел. И там, в зоне, его раскрутили еще на одно дело. На заказное убийство. Выбили из него явку с повинной, он признался в этом убийстве. После чего нужно было еще найти свидетелей. То есть когда его привезут в суд, там можно будет смело сказать и доказать, что в курсе его криминальных планов были еще несколько человек. И вот якобы он со мной в свое время поделился своими планами. Меня пригласили и стали принуждать подписаться – подтвердить свою косвенную и его прямую вину. Будто я был свидетелем – знал о готовящемся убийстве.
– Кто вас принуждал подписаться?
– Оперативники УБОПа.
– И что было дальше?
– Ну… я подтвердил. А на суде уже сказал, что из меня просто выбили эти показания, как и из него выбили. Это я уже говорю о методах работы в правоохранительных органах. Из человека можно выбить любые показания, в том числе против него самого. Я знаю, что мой приятель, который по заказному убийству написал признательные показания, просто оговорил себя. На самом деле он никого не убивал. Я знаю это… с его слов. И я знаю, как его обрабатывали. Потому что мне показывали видеозапись его допроса. Таким образом меня хотели запугать…
– Расскажите подробнее об этом.
– Я приехал, меня куда-то завели, посадили перед телевизором. Смотрю. Вижу, как проводился допрос. Рядом с подозреваемым стоит оперативник с резиновой дубинкой. И спрашивает: "Куда стрелял? Сюда?" И бьет его по затылку. "Или сюда?" – и бьет его по лицу. Этой дубинкой. А потом, когда его уже выводили, он сказал: "Мне нужен доктор". – "Ах, тебе еще доктор нужен?" Его закрывают в ШИЗО на пятнадцать суток. Время проходит, опять выводят и говорят: подписывай так и так. Потом мне показали другую видеозапись, где он уже кричал: "Да! Я!.. Стрелял!.."
– Вас допрашивали тоже с дубинкой?
– Нет, меня били учебником. Если точнее сказать, Уголовным кодексом. По голове. Плюс применяли всякие психологические трюки. Говорили, что увезут в тюрьму и бросят в камеру к обиженным. Это, считайте, вся лагерная жизнь будет сломана. А мне сидеть всю жизнь…
– Выходит, вы сразу подписали всё, что от вас требовали?
– Подписал. А на суде обратил внимание судьи, что под давлением подписался под фактами, которые не соответствуют действительности. Сказал, что меня вынудили.
– Когда это было?
– Прошлой зимой. Я сидел в этой зоне, меня этапом возили в Омск. Суд прошел, меня увезли обратно.
– Вы сами служили в милиции. Бывали случаи, когда приходилось применять силу?
– Да. Но я считал, что мы применяли силу оправданно. Потому что неизвестно, чего ожидать от человека, которого задерживаешь. Лучше сразу его обезвредить – плотно, хорошо. Потом, если что, извиниться.
– Рядом с вами работали коллеги – оперативники, следователи. Они могли применять какие-то недозволенные методы ведения следствия?
– Конечно. Я знал об этом.
– И не возмущались?
– Нет, потому что считал: так проще работать. Правильнее сказать, тогда я был по другую сторону баррикад. Попав в зону, я в чем-то прозрел. Однако не считаю, что все методы милицейской работы плохие. Ведь оперативная работа – она тоже не чистая и не благородная. В дерьме по уши. И я теперь понимаю, что с нами, зэками, по-другому никак нельзя. Оставаясь чистеньким, незамаранным, от нас ничего не добьешься. Все равно потребуются какие-то действия. Допустим, оперативник не может ничего от меня добиться, он подсылает агента… И по воле, и здесь, в зоне.
– В колонии среди осужденных есть иерархия? Есть "авторитеты", с которыми обязательно нужно делить посылки?
– Нет, здесь многие живут просто "в одного". Мало с кем общаются. Получают посылку – ни с кем не делятся. Сами по себе. Просто многие разочаровались… Приходит такой в зону, его к себе уже подтягивают: "Ну, ты чего, братик, мы с тобой на одной тюрьме сидели". Учат его, что можно делать в зоне и чего нельзя. Он получает посылку, говорит, дескать, пацаны, спасибо за науку, вот держите – делится с ними. Посылка кончается – этим людям он уже не нужен. Человек понимает, что его просто выдоили. Он тогда к другим пытается примкнуть. Они тоже говорят свое: "Мы не такие, как вон те, гады, они постоянно доят кого-нибудь". Он вроде к ним приклеился, а потом точно такая же ерунда происходит. И человек уже думает, что лучше оставаться "в одного". По крайней мере, сам себя не обманешь. Некоторые в колонии живут так называемыми семейками, то есть по двое-трое. Какие-то проблемы возникают – решают втроем. Например, кого-то из них закрывают в ШИЗО, значит, двое других пытаются как-то ему помочь. Получает один посылку – тоже делят на троих. Но все это продолжается только до тех пор, пока у всех троих интересы совпадают. Чуть что не так – эта семейка разваливается. Потом, смотришь, каждый из них нашел себе новую семейку, полгода проходит, и эта семейка разваливается… У нас тут воруют друг у друга! На моей памяти, двое попались на этом.
– Как с ними поступили?
– В обиженные перевели… Там не происходило физического насилия. Просто им предложили переехать жить к обиженным. А если они с такими живут, значит, к ним самим будет такое же отношение, как к обиженным.
– Воровать друг у друга плохо, это понятно. Есть в колонии другие негласные законы?
– Я вам скажу, эта зона отличается от бытовой колонии. Здесь нет блатного мира. Администрации здесь даже проще, колония управляемая. Про бытовые зоны я много знаю, потому что сидел с теми, кто прошел бытовые зоны. Одно время я даже писал конспекты, как себя вести в бытовой зоне. Я думал, что мне придется всю жизнь сидеть. Я же не знал, что выйдет амнистия.
– Эти конспекты сохранились?
– Нет, я их выкинул. Они здесь неприемлемы. Это совсем другое…
– К чему в колонии труднее всего привыкнуть?
– Самое трудное воспитывать в себе недоверие. К каждому. Зачем это нужно делать? Чтобы не попасться. Не попасться на зуб другому зэку, чтобы он меня не обманул, чтобы он чего-то с меня не поимел. Хоть на две сигаретки, но обманет! Пытаются, по крайней мере, обманывать. Но мне помогают, со стороны, в том плане, что я собираюсь жениться. Я знал ее еще по свободе. Потом долгое время переписывались. Ну вот, мне скинули срок, появился шанс досрочного освобождения. Приезжала она ко мне, решили расписаться. То есть только с ней я именно такой, какой я есть, и мало того, я пытаюсь еще сам себя в чем-то воспитать. Поэтому я говорю, что эта девушка мне сильно помогает. Я же выйду на свободу, да? У меня будет нормальная семья, где будут нормальные человеческие отношения. Это здесь – да!.. – нацепил на себя маску недоверия.
– Отбывая наказание, вы чувствуете себя виноватым за преступление?
– Вы знаете, я, наверное, многое чего не понял в жизни. Я бы все равно когда-нибудь в какую-нибудь прожарку да попал бы, в конце концов. Потому что жил одним днем. Не было у меня никакой цели.
– Что повлияло на ваше прозрение? Приговор? Потеря любимой женщины? Или реакция родственников?
– Реакции с их стороны как таковой не было. Скорее, была моя реакция. После суда мне вдруг стало очень стыдно. Я подумал: они-то, родственники, почему должны страдать? Меня родители вообще никогда ни в чем особенно не ограничивали. Не давили на меня. Один раз только, когда я после срочной службы приехал домой всего на несколько дней и собирался опять уехать – уже по-настоящему воевать, мать пыталась меня удержать. Я тогда уже завербовался, прошел переподготовку. Нас распустили на десять дней в отпуск. Через два дня я дома сказал, что приехал не насовсем, что еще поеду, за границу, денежку зарабатывать. Немая сцена сначала, а потом… Потом были проводы, друзья-приятели приехали, мать подходит к ним и говорит: "Ребята, я тут наручники принесла, вы его пристегните куда-нибудь, чтобы он свой самолет проспал". Они подошли ко мне и рассказали… Допустим, про мою преступную деятельность мама даже не догадывалась. Когда из милиции уволился, она спросила, чем я занимаюсь. Ответил, что куплей-продажей. Она посоветовала быть осмотрительнее. Возможно, догадалась, что мне могут хорошенько мозги накрутить, что, впрочем, в последующем и сделали. После того как меня посадили, наше первое свидание состоялось, наверное, года через полтора. Во время встречи о моем преступлении не говорили, потому что я все, что хотел сказать о преступлении, сказал уже в своих письмах.
Тот, который задушил
За убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах, бывшего милиционера Е. приговорили к двадцати годам заключения. Лишенным каких-либо эмоций голосом он поясняет, что сначала пытался найти компромисс со своей жертвой:
– Я сказал ей: "Оксана, ты же понимаешь, что после всего того, о чем мы с тобой сейчас говорили, я вынужден буду тебя убить?"
– Она испугалась?
– Не думаю. Скорее, она не восприняла мои слова всерьез.
– Что было дальше?
Будничным голосом осужденный Е. поясняет:
– Через три дня ее труп нашли в лесу грибники.
– Как вы ее убили?
– Задушил удавкой.
Осужденный Е.
– Я уроженец города Ангарска. Семьдесят второго года рождения. В колонии сижу за убийство.
– Кого вы убили?
– Это был тоже сотрудник милиции. Точнее, сотрудница.
– В какой правоохранительной структуре вы работали?
– В Управлении по борьбе с организованной преступностью.
– В Ангарске?
– Наш отдел был ангарским, а Управление находилось в Иркутске.
– В какой должности вы работали?
– Старшего оперуполномоченного спецотряда быстрого реагирования – СОБРа. Имел офицерское звание старшего лейтенанта милиции.
– Что входило в круг ваших обязанностей?
– Я обеспечивал силовое прикрытие при оперативных мероприятиях.
– Вы сказали, что убили сотрудницу милиции…
– Я убил ее на почве личных неприязненных взаимоотношений. И не более того. То есть убийство не было связано со служебной деятельностью. Это был всплеск эмоций. При нашей последней встрече я не собирался ее убивать. Мне просто нужны были от нее определенные действия…
– В каком смысле действия?
– Даже не знаю, как будет правильнее сказать… ну, определенная услуга нужна была мне от нее.
– С чем была связана эта услуга?
– С ее связями. Но она отказалась мне помочь.
– И вы, не раздумывая, решили ее убить?
– Конечно.
– Как вы ее убили?
– Задушил удавкой.
– Где вы этому научились?
– Нас специально тренировали. Для "горячих точек". Меня научили убивать. Я владею различными способами убивать людей с помощью подручных средств.
– И что же, у вас не было ни капли жалости, когда вы убивали женщину?
– Если бы я не убил ее, то убили бы меня.
– Погодите, с чего бы вас убили? И кто убил бы? Какой-то детектив получается…
– А в этой зоне все истории детективные.
– Так кто же все-таки мог убить вас?
– Скажем так: эта женщина была связана с определенными кругами, которые были не в ладу с законом. Она отказалась мне помогать в одном деле. После этого я сказал ей: "Оксана, ты же понимаешь, что после всего того, о чем мы с тобой сейчас говорили, я вынужден буду тебя убить?"
– Она испугалась?
– Не думаю. Скорее, она не восприняла мои слова всерьез.
– Что было дальше?
– Через три дня ее труп нашли в лесу грибники. Началось расследование. Оказалось, были свидетели, которые видели, что я с ней приезжал в лес. Кто-то запомнил, на какой машине мы приезжали. Так следствие вышло на меня, и я был арестован.
– Вы помните свой первый день, проведенный в следственном изоляторе?
– Конечно, я испытывал ужас. Панику. Давление стен, давление закрытого помещения. Такое состояние длилось первые сутки-двое-трое. А потом немножко успокоился. Там ведь как все происходит? Когда прибываешь в СИЗО, тебя сначала помещают в карантин. Для сбора всяких анализов, медицинских осмотров. Потом тебя переводят в следственную камеру. Сидят такие же люди, как ты. Но они сидят уже давно, а ты вот только что зашел. И ты еще не понимаешь, как тут жить. Народу много, мест спальных мало. Тогда в тюрьме было около восьми тысяч при лимите в пять тысяч человек.
– Чего больше всего человек пугается в тюрьме?
– Неизвестности. Потому что до того, как попасть в тюрьму, никто из нас там не был. Никто не знает, как положено себя вести в тюрьме. Что можно делать, а чего нельзя. Это все узнается от тех людей, кто уже какое-то время там побыл. Тюрьма – это совсем другой мир, диаметрально противоположный вольной жизни, которая в тюрьме просто перевернута с ног на голову.
– В тюрьме есть свои законы?