На следующем этапе, по словам Ходорковского, он нашел предприятия, готовые обменять безналичные средства на высоко ценившуюся иностранную валюту. Это были внешнеторговые компании, торговавшие главным образом древесиной и располагавшие большим количеством твердой валюты. "Мы поехали на Дальний Восток и купили у лесоторговцев много валюты, - рассказывал Ходорковский. - Нам потребовался год, чтобы накопить деньги и развить эту идею". Хотя Ходорковский не сказал об этом, сделка, наверное, была очень выгодной: за практически бесполезные безналичные деньги он получал ценную твердую валюту. Поскольку в Советском Союзе существовал жесткий валютный курс и были введены ограничения на твердую валюту, Ходорковский мог предложить компаниям, торговавшим древесиной, очень выгодный обменный курс, позволявший им получить за свою твердую валюту больше, чем они получили бы при обмене по официальному курсу. Сделки Ходорковского с твердой валютой свидетельствовали о том, что он вышел на новый уровень и что у него были очень высокопоставленные покровители.
Каждый свой шаг Ходорковский совершал при покровительстве сверху. И хотя он решил не делать карьеру в комсомоле, комсомол сыграл важную роль в достижении им первых успехов. Более того, причастность Ходорковского к комсомолу защищала его от притязаний со стороны закона, обеспечивая ему условия, благоприятствующие развитию, в то время, когда другим молодым предпринимателям приходилось постоянно опасаться ареста. Кооперативы только начали появляться, и им, лишенным протекции комсомола, приходилось существовать в условиях той же неопределенности.
Полезным подспорьем для Ходорковского стало "добро", полученное от Государственного комитета по науке и технике, который теоретически был одним из попечителей молодежных научных центров. Эта влиятельная организация выступала в качестве передаточного звена между коммунистической партией и государственными научно-исследовательскими институтами и имела огромное влияние на советскую науку и работу ученых. Одно упоминание о том, что он пользуется поддержкой ГКНТ, открывало перед Ходорковским все двери. "Я всегда мог сослаться на него", - говорил он мне. В нескольких ранее опубликованных материалах журналисты делали предположения, что Ходорковский получал от ГКНТ деньги. Мне Ходорковский говорил, что денег он не получал, что чиновники давали обещания, но они сидели слишком высоко в советской иерархии, чтобы думать о каких-то ребятах, играющих в капиталистов. Ходорковский признавал, однако, что один раз ГКНТ ему очень помог.
"Наши правоохранительные органы в то время не совсем понимали, что такое перестройка", - вспоминал Ходорковский. По советскому законодательству предпринимательская деятельность была преступлением, и законов этих никто не отменял, несмотря на то что предпринимательство постепенно насаждалось системой. Закон соблюдался не слишком строго, но мог стать предлогом для преследования. "К нам пришли сотрудники милиции, - рассказывал Ходорковский, - и стали разбираться, как мы получаем свои доходы". Ходорковский сказал, что обратился к председателю Государственного комитета. "Я подробно рассказал ему, что мы делали и делаем, а он позвонил какому-то милицейскому начальнику и попросил оставить ЦНТТМ в покое". Правоохранительные органы не беспокоили его два года, вспоминал он. Это были два самых важных года для созданного им денежного станка.
Ходорковский рассказал Питеру Слевину, тогдашнему корреспонденту "Майами геральд", что когда-то искренне разделял старую коммунистическую идеологию, "был убежден, что капитализм загнивает, что Ленин прав и что коммунизм - будущее человечества". Но затем, по словам Ходорковского, произошло "полное переосмысление действительности" и он стал настоящим капиталистом. Переосмысление произошло в те годы, когда Ходорковский открывал для себя способы превращения бесполезных безналичных средств в настоящие деньги. По его словам, это полностью изменило его взгляды. "Люди, знавшие меня до этой перемены, не узнавали меня", - сказал он и для ясности решил воспользоваться гиперболой: "Если бы старый Михаил Ходорковский встретил нового, один из них застрелил бы другого".
В то время как в конце 1980-х весь мир задавался вопросом о необратимости реформ (гласности и перестройке), проводимых Горбачевым, на низовом уровне изменения происходили с невероятной быстротой. Через несколько месяцев после создания научного центра Ходорковский снова преобразовал его, на этот раз в кооператив, квазинезависимое предприятие, имеющее возможность устанавливать собственные цены. Появление кооперативов стало следующей волной, еще одним шагом в сторону от спонсорства комсомола. Более того, как обнаружил Смоленский, одно из положений закона о кооперативах позволяло им создавать собственные банки.
Но сначала Ходорковский должен был зарегистрировать кооператив у городских властей. Он пришел в здание Моссовета, где лицензии на открытие кооперативов выдавал невозмутимый Лужков, и первое его заявление было отклонено. До этого времени кооперативы, как правило, занимались конкретной деятельностью: строительством, выпечкой пирожков или ремонтом машин. Они не занимались неопределенной "научно-технической" деятельностью. По словам Панина, помощника Лужкова в комиссии по выдаче лицензий кооперативам, у Лужкова эта затея вызывала сомнения. Лужков долгое время работал в химической промышленности и досконально знал советскую систему. Но накопленный им опыт лишь усугублял беспокойство в отношении Ходорковского. Лужков понимал, что, прикрываясь научными исследованиями, Ходорковский переводил безналичные деньги в наличные. "Лужков понимал это, как никто другой, потому что сам был в свое время директором предприятия. Он говорил, что эти две системы, безналичные и наличные деньги, не должны смешиваться", - вспоминал Панин.
Однако Ходорковский проявил настойчивость и, несмотря на подозрения Лужкова, через несколько месяцев получил разрешение на создание кооператива. Как ему удалось развеять сомнения Лужкова, неизвестно, но Ходорковский был явно не из тех, кого пугают препятствия. Он перепрыгивал через них, или его переносила чья-то невидимая рука. Он очень многого достиг всего за полтора года: летом 1986 года окончил институт, а в конце 1987-го уже руководил молодежным научным центром и его финансовой сетью, после чего организовал кооператив. Он не стал снижать темпы - у него было огромное количество денег, и ему нужно было что-то с ними делать. "Фокусы с самофинансированием" работали, но этого было недостаточно.
Когда в 1988 году Игорю Примакову, ученому из Москвы, предложили поехать в командировку за границу, он подумал о том, что ему привезти с Запада: рубашки, джинсы? Примаков, специалист по применению компьютеров для прогнозирования землетрясений, решил привезти персональный компьютер, который, как он знал, можно было очень выгодно продать в Москве. Сэкономив командировочные, он сумел примерно за 3000 долларов купить в Италии персональный компьютер "Амстрад 286". Вернувшись домой, Примаков продал компьютер за 70 тысяч рублей. "Это была моя зарплата за сорок восемь лет!" - вспоминал он.
Почему за компьютер Примакова заплатили так много? В конце 1970-х - начале 1980-х годов, когда на Западе происходила техническая революция, связанная с появлением кремниевых микросхем, советская экономика переживала период застоя. В то время как на Западе процветало все, связанное с персональными компьютерами, в Советском Союзе • их почти не было. Они пользовались огромным спросом.
Примаков продал компьютер какому-то институту через кооператив. В очередной раз безналичные деньги превратились в наличные. Тот институт располагал огромным количеством безналичных средств для приобретения компьютеров, а кооператив выступил в роли посредника, превратив безналичные средства в наличные, чтобы заплатить Примакову. Он вспоминал, как нервничал, когда пошел в сберкассу получать причитающиеся ему деньги. Сберкассу закрыли на час, чтобы отсчитать эти 70 тысяч рублей, а потом он нес их домой в портфеле. "Сделав это один раз, - рассказывал мне Примаков, - я не собирался снова ехать за границу и покупать там два или три компьютера, чтобы совершить эту выгодную сделку еще раз. Но мне известно, что десятки людей совершали подобные сделки на год или два года раньше меня. После первой сделки они понимали, что перед ними открывается возможность купить еще один, два, восемь компьютеров".
Ходорковский постоянно искал новые возможности и решил в определенный момент использовать доходы, полученные от перевода безналичных денег в наличные, для торговли персональными компьютерами. Он покупал их за твердую валюту за границей, привозил и продавал здесь за безналичные, которые потом снова переводил в наличные деньги или твердую валюту. "Мы стали оборачивать деньги очень быстро, особенно когда занялись компьютерами", - вспоминал Ходорковский. Финансовая цепочка стала длиннее, и отсрочки или помехи могли нарушить ее. Постоянно оставалась некоторая неопределенность относительно ввоза компьютеров в страну и обмена денег. Но Ходорковский был спокоен. По словам одного из молодых людей, занимавшихся с ним компьютерным бизнесом, "Ходорковский больше думал, чем говорил. Он умел слушать". Ходорковский был замкнутым и скрытным, когда дело касалось бизнеса, но чутко реагировал на новые, капиталистические веяния вокруг себя. Он внимательно читал каждое постановление властей и все новостные сводки, выискивая возможности для новых лазеек. Те лазейки, о которых в газетах не писали, ему тоже были хорошо знакомы. "Дыру можно найти в любом законе, и я ею воспользуюсь без малейших колебаний", - похвастался он однажды. Персональные компьютеры были одним из самых выгодных товаров для осуществления арбитражных операций, учитывая огромную разницу в ценах на них в Советском Союзе и за рубежом. "Денежная машина" Ходорковского удвоила оборо-ты. В дело пошли не только деньги, но и ценности - в данном случае компьютеры, которые ценились не меньше золота.
Ходорковский рассказывал, что на определенном этапе его машина раскрутилась до таких высоких оборотов, что стало не хватать финансов. Цепочка взаимных превращений наличных и безналичных денег, твердой валюты и компьютеров растягивалась все больше и больше. "Нам нужен был кто-то, кто мог бы продавать валюту, рублями расплачиваться с людьми, снова доставать валюту и покупать компьютеры. Как видите, цепочка была довольно длинная". Цепочка включала также другие товары, которые можно было выгодно продать. В то время арбитражные операции были настолько простым способом делать деньги, что в Москве открылись многочисленные товарные биржи. Юлия Латынина, журналистка и писательница, увлеченно и настойчиво разоблачавшая мошенничества в российских финансах и промышленности, рассказывала, что в начале предпринимательской деятельности Ходорковского ходило много слухов о сделках с дефицитными товарами. В том числе о ввозе в страну поддельного коньяка "Наполеон", шведской водки, изготовленной в Польше, и "вареных" джинсов, пользовавшихся большим спросом, а также об отмывании денег коммунистической партии. Из всех слухов, вспоминала Латынина, Ходорковский и его команда подтвердили только те, что касались работы научного центра и компьютеров. Но, по словам Латыниной, Невзлин рассказывал ей, как они импортировали поддельный коньяк. "Ладно, - машет рукой зам Ходорковского Леонид Невзлин, - коньяк мы финансировали. В конце концов, никто им не отравился".
Следующий шаг был предпринят Ходорковским в области банковского дела. В то время от всемогущего Госбанка, главного банка советской плановой экономики, отделилось пять новых спецбанков, специализировавшихся в области сельского хозяйства, промышленности и строительства, внешней торговли и обслуживания мелких клиентов. Пятый, "Жил-соцбанк", занимался финансированием социальных нужд, например жилищного строительства. Однажды Ходорковский зашел в отделение "Жилсоцбанка" своего района и попросил ссуду. "Я слышал, что это возможно!" - смеялся он годы спустя, вспоминая о дерзости своей просьбы. Из банка его не вышвырнули. Служащие банка объяснили ему, что могут дать ссуду только государственному предприятию, работающему в соответствии с официальным государственным планом, а Ходорковский не был представителем государственного предприятия и не работал в соответствии с планом. Ему объяснили также, что если бы у него был банк, ему дали бы ссуду, но банка у него тоже не было. В то время давали разрешения на открытие самых первых коммерческих банков, причем многие воспользовались возможностью, которую давал закон о кооперативах.
Это был один из тех поворотных моментов, когда на Ходорковского нашло озарение. Руководство "Жилсоцбанка" любезно помогло Ходорковскому основать собственный коммерческий банк, а затем предоставило ссуду для финансирования сделок по поставкам компьютеров. "Жилсоц-банк" выступил в качестве учредителя нового банка, но, как вспоминал Ходорковский, не участвовал в его капиталах. Первоначальный капитал банка составлял 2,5 миллиона рублей из доходов научного центра. Название банка Ходорковского претерпело несколько изменений, и в конце 1988 года он был официально зарегистрирован как банк МЕНАТЕП. "Мы не встречали практически никаких препятствий со стороны государственных структур, - рассказывал он. - Редкое стечение обстоятельств".
Действительно редкое, но не для любимчика системы.Через два года после первого посещения Института высоких температур Ходорковский пришел к Шейндлину домой. Как рассказал мне Шейндлин, Ходорковский сообщил ему, что заработал много денег и хочет основать банк. Но Ходорковский беспокоился относительно статуса и связей, ему были нужны влиятельные покровители. "Это были молодые ребята, - вспоминал Шейндлин. - Мы легко нашли общий язык - выпили с ними хорошего вина и водки, я выслушал их и сказал: "Парни, вы молодцы! Скажите, чем я могу вам помочь, и я помогу".
Шейндлин согласился войти в правление нового банка МЕНАТЕП. На нечастых встречах, вспоминал он, "мы часа два-три пили чай и обсуждали ситуацию в стране. Для ребят это было очень важно".
"Ребята" уже не были ребятами. Они открывали офшорные счета и переводили твердую валюту в Советский Союз и из Советского Союза, где старая теневая экономика быстро превращалась в основную экономику. Хотя частной собственности еще не было, Ходорковский находился в авангарде быстро развивавшегося мира банков и финансов, на переднем крае становления капитализма. Джоэл Хеллман, аспирант Колумбийского университета, приехавший в Москву, чтобы собрать материалы для написания докторской диссертации о новых российских банках, нашел, что МЕНАТЕП отличался от некоторых других новых коммерческих банков, добившихся успеха в 1989 году, сдержанностью и таинственностью. "Никто не говорил по-английски, никто не носил западные костюмы, - вспоминал Хеллман о банке МЕНАТЕП. - Они не торопились обосноваться в шикарном офисе, держались скромно". Но Ходорковский, безусловно, был одним из лидеров своего поколения. Когда в 1990 году Горбачев пригласил в Кремль группу политиков, ученых и журналистов (слово "бизнесмен" тогда не употреблялось), чтобы поговорить о реформе, среди них был и Ходорковский.
Нащупывая путь к богатству, "ребята" не чувствовали себя в безопасности. Что, если эксперимент провалится? Есть ли у них союзники, способные защитить их? Невзлин, ставший партнером и доверенным лицом Ходорковского, отличался общительностью, Ходорковский же был человеком замкнутым. Невзлину пришла в голову мысль: им нужно рассказать о себе, потому что у людей на улице и у общественности их бизнес вызывал большие сомнения. Что такое коммерческий банк? Что такое МЕНАТЕП? Ходили слухи, что за ним стояли комсомол, коммунистическая партия или КГБ. То же самое говорили в то время почти обо всех новых коммерческих банках.
Невзлин предложил написать небольшую книгу с необходимыми разъяснениями. Уступая уговорам Невзлина, Ходорковский согласился. Между ними установились тесные партнерские отношения. Невзлин вспоминал, что они жили в загородном доме под Москвой, он на первом этаже, Ходорковский - наверху. В 1991 году, ставшем последним годом существования Советского Союза, они надиктовали на магнитофон, а затем издали книгу "Человек с рублем", переделав название знаменитой советской пьесы о Ленине "Человек с ружьем". Обложка книги была украшена изображениями рублей и долларов. Их компания "МЕНАТЕП-Информ" напечатала пятьдесят тысяч экземпляров книги.